В царстве жар-птицы - Дубас Владас. Страница 11
Душа услажденно радуется теплому морю. Единственная, заставляющая вздрогнуть, красота воздушного видения «тонкой резьбы коралловых островов», окаймленных пальмами, возносящимися из воздушно-изумрудных вод лагунных морей.
Удивителен цвет лагунного моря, напоминающий нежные зелено-голубые переливы, «голубой сон, приснившийся кораллу», это — цвет, который не может быть рассказан. Нет в мире ни одного цвета, который можно было бы сравнить с изумрудом лагунных морей…
Далекие сны здесь сбываются.
На острове Тонго всюду слышен смех — смуглолицые тонганцы и тонганки улыбаются, смеются.
Прекрасные юные тонганки не такие смелые, как девушки на Самоа, но в то же время они удивительно просты и хороши.
Остров Самоа — это улыбчивость постоянного солнца неизменяющего, это — царство плодов, цветов.
Когда приходится плыть на ладьях по мелководью среди коралловых рифов вблизи этого острова, можно перегнуться через край ладьи и увидеть внизу целые коралловые леса — голубые, белые, розовые; проплывают большие, красивые рыбы. Береговая линия обрамлена кокосовыми пальмами. Потухший вулкан порос лианами и бамбуком.
О благородном характере самоанцев может служить следующее свидетельство. Когда корабли белых, пришедших для уничтожения туземцев, начали гибнуть от бури у береговых рифов острова, самоанцы бросились спасать своих неприятелей.
Бальмонт приводит разговор на самоа с одним немцем. Он спросил немца, почему рабочие на плантациях здесь только китайцы. Оказалось, потому, что самоанцы слишком горды, чтобы работать. Самоанцев никогда не заковывают, потому что среди них нет преступников. Между ними нет ни убийств, ни воровства; неизвестны им самоубийства и сумасшествие.
У каждого все свое и вместе с тем ничего своего. Это счастливая община. Гостеприимство необыкновенное и своеобразное. Если самоанец в данную минуту не может угостить своего гостя, он ведет его к соседу, чувствует в доме соседа, как у себя.
Самоанцы красивой наружности, высокие, стройные, почти голые, прикрытые плащом.
Они умащают себя кокосовым маслом с благовониями. Самоанки более одеты (под влиянием миссионеров), но однако и их одежда очень незначительна.
Об интересной встрече рассказывает лектор. Он встретился с самоанцем с испанским лицом, который знал кое-что по-русски. Оказалось, что самоанец был когда-то в России, и имя его среди соплеменников — Нездешний.
Во время посещения поэтом одного из самоанских вождей его встречают, как самого почетного гостя. Скрестив ноги, все располагаются на циновках — мужчины и женщины. Поэту был предложен пьянящий напиток, приготовленный из корней особого растения, и приготовление которого было обставлено целым ритуалом.
Первую чашу напитка передают самому почетному гостю, возглашая его имя. Легкое опьянение, возбуждаемое этим напитком, не затемняло сознания; не хотелось только двигаться; приятно было сидеть в блаженном сосредоточении.
В другом месте собрались вожди с женами и дочерьми.
Вожди плясали, а женщины и девушки пели, сидя рядом. Их песня напоминала всплески волн, это — отрывки пения, раздающиеся где-то издали, там, где волна забегает за волну, там, в лесу…
Напев по мере течения песни делается все оживленнее; в нем начинает звучать страсть. Женщины пляшут всем телом, точно олицетворяя поэму страсти…
«…Самоанка вся движением поет»… Стихи грусти расставания, где каждое мгновение может быть «кристаллом в оправе вечности», где непрерывно несется «органное пение коралловых морей»…
Лекция кончилась…
Погас несравнимый изумруд лагунных морей, рассыпалась воздушная резьба коралловых островов, померк золотистый мир далекой страны…
Но нет…
В голубом просторе крылатой мечты растут, несутся солнечные видения, гудит «океанный орган», несется далекая песня, пляшут смуглые самоанки, «всем движением поющие»…
Жизнерадостная симфония природы завораживает, притягивает к себе, и жизнь становится полной неведомого обаяния…
Среди искусственного, бездушного моря, среди громоздких условностей и ложных ценностей, среди бессмысленных, но свирепых человеческих масок, среди беспощадной борьбы за существование, среди полного забвения о великой связи человека с космосом, о высшем смысле земли, среди огромного одиночества, — изверившаяся, мятущаяся душа, беспрерывно падающая в мрачные, холодные бездны «культурной» жизни, ищущая и не находящая, погружается в золотые волны созерцания и спокойствия, когда загорятся вдали трепетные огни сказочных призывов, когда мелькнут распростертые, где-то существующие, бледно-молочные озера, когда золотистой дымкой обовьется мир, когда всем существом почувствуется почти невыразимое — что
Об авторе
Литовский литературовед, писатель, историк литературы и переводчик Владас Дубас родился в 1887 г. в дер. Зеленка (ныне Жалейи) Волковышского уезда. Вскоре семья переехала в Волковышки (Вилкавишкис), где Думас посещал начальную немецкую школу. В 1907 г. закончил с серебряной медалью Мариямпольскую гимназию. Учился в Варшавском, Парижском и Московском университетах, в последнем в 1915 г. окончил романское отделение историко-филологического факультета.
В начале литературной карьеры писал на русском языке. С 1913 г. печатал статьи и переводы с французского в журналах «Вокруг света», «Вестник знания».
В 1918 г. переехал в Каунас, где преподавал в гимназии. В 1922 г. был приглашен в только что учрежденный Литовский университет, преподавал романскую филологию (с 1924 г. доцент, с 1928 г. ординарный профессор).
Публиковался в многочисленных литовских периодических изданиях, издал курс истории французской литературы и пр.; в середине 1920-х — нач. 1930-х гг. выпустил также книги о Шатобриане, Вольтере, А. Франсе, Бодлере.
В 1934 г. выпустил повесть «Витукас. История маленького мальчика», посвященную памяти сына Валериана, умершего от менингита. Скончался в 1937 г. в Каунасе.
Повесть «В царстве жар-птицы» была впервые напечатана в журнале «На суше и на море» в 1914 г. (№ 9), очерк «Океания» — в журнале «Вокруг света» (1913, № 44). Орфография и пунктуация текстов приближены к современным нормам. Издательство приносит глубокую благодарность С. Никитину за предоставленный скан повести «В царстве жар-птицы».
