В царстве жар-птицы - Дубас Владас. Страница 5

Молчаливые малайцы, находившиеся в доме доктора Фюрста, по-видимому, также имели определенные функции — они были природными мореплавателями, и управление судном входило в круг их прямых обязанностей.

Орангутанги спокойно поместились на судне.

К Арскому и Скиндеру, со свежим дуновением теплого морского ветра, вернулась прежняя бодрость, и надежда затеплилась в их душе. Вскоре, быть может, им удастся бежать, и удивительное кошмарное приключение превратится в невероятную сказку.

Певучесть волн легко колыхавшегося моря навевала радостные, как синева неба, чувства. И жить хотелось, как никогда… Жить, жить, чтобы ощущать, чтобы видеть, чтобы слышать симфонию морских красок и звуков, чтобы вдыхать живительный воздух и пьянеть от золотой ласки солнца…

VII

Возмущение орангутангов

Спокойное, дремотное море в самом начале плавания стало спустя несколько дней бурным и грозным.

Сильный порывистый ветер крепчал с каждым часом, и на беспредельной водяной стихии показалась белоснежная пена. Игривые волны сменились чудовищными валами.

Гремел рев стихийного зверя, перемежаясь с пронзительным свистом ветра, мчавшегося в великую даль.

С снежной гривой подымались из морской груди исполинские валы и в бешеном порыве бросались на судно доктора Фюрста. Небольшая шхуна казалась беспомощной среди бушевавших вод, но опытные руки старых моряков-малайцев внушали достаточное к себе доверие.

Вокруг палубы судна был протянут канат. За него приходилось крепко держаться всем, кто был на палубе, — волны, ежеминутно перекатывавшиеся через судно, могли очень легко смыть в море. Кроме малайцев-моряков, доктора Фюрста, Арского и Скиндера, никого на палубе не было видно. Фюрст распорядился поместить орангутангов в каюты на время шторма. Сильное морское волнение начало оказывать на обезьян свое действие — они заболевали морской болезнью. Стоны их, очень напоминавшие человеческие, раздавались из занимаемых ими кают.

Доктор Фюрст пристально смотрел на разгул волн. Они подымали судно на высоту белоснежных гребней и бросали оттуда в мгновенно образовавшуюся пропасть. Поднятие и опускание судна повторялись ежеминутно.

Арский и Скиндер, крепко держась за канат, наблюдали также за разыгравшейся стихией, бросая время от времени взгляды на Фюрста. Он был, против обыкновения, молчалив, но лицо его в эти минуты носило печать вдохновения. Глубокая сосредоточенность и задумчивость светились в его глазах, и во всей его небольшой фигуре видна была невозмутимая великая уверенность в себе, подобная классической самоуверенности Юлия Цезаря, бросившего во время морской бури растерявшимся спутникам слова:

— Не бойтесь, с вами Цезарь!..

Наступил вечер, а шторм не только не ослабевал, но, по-видимому, грозил перейти в необыкновенно сильную бурю.

Арский и Скиндер долго не могли заснуть в подвешенных койках душной маленькой каюты.

Судно трещало, и чудилось, что оно каждую минуту может разлететься от напора грохотавших волн.

Ночью сон друзей был прерван неожиданными криками. Вначале им показалось, что они слышат их во сне; но через несколько минут все усиливавшийся животный рев заставил их вскочить с постели и наскоро одеться. Арский и Скиндер стали прислушиваться.

Рев разъяренных орангутангов перемежался с криками людей. К удивлению Арского и Скиндера, неистовые звуки, испускаемые животными и людьми, доносились не из кают, а с палубы. Обезьяны сумели каким-то путем выбраться из запертых кают.

Любопытство друзей было слишком велико, чтобы они могли оставаться в своей каюте. Они осторожно выбрались из нее и тихо начали подниматься по лестнице.

Когда Арский и Скиндер просунули головы на палубу, они сначала не могли разобрать, что там происходило.

На палубе стоял сплошной гул, заглушаемый на минуту раскатными переливами громовых ударов, — была гроза.

Темнота окутала мир черной завесой. Только на мгновение бушевавшее море и судно озаряли зловещим светом расцветавшие в черных безднах неба молнии.

При их свете Арский и Скиндер увидели, что на палубе завязалась смертельная борьба между людьми и освирепевшими, возмутившимися орангутангами. Несколько трупов лежали на палубе.

Люди были застигнуты врасплох, так как защищались не огнестрельным оружием, а тем, что попало под руку. В самый разгар борьбы на палубе появился доктор Фюрст, по-видимому, только что услышавший странную сумятицу наверху.

В одно мгновение он понял все положение и, ворвавшись в середину орангутангов, испустил громовой нечленораздельный звук.

Обезьяны растерялись и, столпившись в сплошную массу, наполнили воздух странным воем не то страха, не то угрозы.

Фюрст несколько раз повторил свой непонятный для Арского и Скиндера крик. Он стоял перед возмутившимися животными грозный и неумолимый. Все время сверкавшая молния освещала его страшные, метавшие искры глаза. Ветер развевал его волосы, и ужас должен был охватить подчиненных животных при взгляде на него.

Он вызывал по одиночке своих питомцев и, схватив за морду трепетавшего зверя, смотрел ему несколько мгновений при свете молнии прямо в глаза. Животное начинало стонать от этого гипнотизирующего ужасного взора.

Тогда Фюрст передавал орангутанга стоявшим позади него помощникам, успевшим уже запастись железными наручниками. Скованных животных отводили вниз, в каюты, откуда они какими-то путями освободились.

Возмущение обезьян было усмирено безоружным доктором Фюрстом.

На следующее утро море успокоилось.

Малайцы убирали палубу, уничтожая кровавые следы ночной борьбы. Оказалось, что в свалке погиб один малаец, несколько человек были ранены. Поплатились жизнью и несколько взбунтовавшихся орангутангов.

Ночное происшествие казалось бы Арскому и Скиндеру сонным кошмаром, если бы оно не оставило после себя кровавых следов.

Малаец, по распоряжению Фюрста, был похоронен по морскому обычаю, в мешке с грузом. Тела орангутангов были брошены без всяких церемоний в море, предварительно исследованные Фюрстом. Он не нашел в их мозгу ничего интересного, способного пролить свет на внезапный порыв их ярости. По-видимому, осложнившаяся чем-то вроде временного нервного расстройства морская болезнь вызвала бессмысленное и ничем не оправданное возмущение орангутангов.

Это происшествие удивляло доктора Фюрста тем более, что его орангутанги были не первый раз на море.

Остальной путь до берегов Новой Гвинеи был благоприятен. Орангутанги смирились после памятного ночного усмирения и производили по-прежнему впечатление самых благовоспитанных животных.

Власть доктора Фюрста над ними была беспредельной, они, в сущности, были только живыми игрушками в его руках.

VIII

Охота на людей

Судно пристало к берегам Новой Гвинеи, и путешественникам было приятно снова очутиться на твердой земле.

За низменным берегом невдалеке виднелись остроконечные горы, покрытые неизменным лесом.

Оставив при судне малайца и двух орангутангов, доктор Фюрст с остальными людьми и обезьянами двинулся в глубь острова.

Путешественники некоторое время шли вдоль низменного берега, покрытого мангровыми зарослями. Доктор, оказавшийся также ученым натуралистом, обратил внимание Арского и Скиндера на мелькавшую среди зарослей замечательную рыбку Perioptalmus. Она обладала поразительной способностью довольно долго оставаться вне родной стихии; при помощи своих оригинальных плавников это удивительное создание взбиралось по корням мангровых деревьев, представляя диковинную картину рыбы, сидящей на дереве.

Вскоре путешественники очутились в характерном новогвинейском лесу. Среди многочисленных пальм, усеивавших чащу леса, часто попадались пальмы арека и вездесущая представительница тропиков — кокосовая пальма.