Рыцарь умер дважды - Звонцова Екатерина. Страница 113

Оно снова утонуло — письмо-кораблик, — и снова глубина озера блеснула золотом. А еще я увидела у края воды несколько нежно-зеленых листьев и маленький бутон. Я только коснулась их кончиками пальцев и сказала: «Привет, Зеленая Леди».

И я уже иду домой.

…Над лесом солнце: вернулось в город, погреть его перед осенью. Шелестит листва, мягко приминаются под ногами травинки. Оно ласковое — позднее калифорнийское лето вблизи гор. Я раскидываю руки, греюсь, жмуря глаза. Я пытаюсь привыкнуть к едва обретенному, еще хрупкому миру внутри себя, к себе новой, к себе одинокой, невлюбленной, знающей много секретов, без которых жила бы легче и лучше. К себе — одной сестре.

Я пересекаю рощу и выхожу на дорогу, ту самую, которая ведет к домам «новой аристократии». Я оглядываюсь, думая, нет ли кого-нибудь с телегой, кто бы подвез меня. Я теперь люблю прогулки сюда, люблю лес; он больше не страшит меня, потому что видится совсем иным. Но хочется скорее домой: к отцу, с которым обещала почитать вслух, к маме, которая готовит с кухаркой что-то особенное на обед. К… Джейн. Снова мысль: как я куда-то уеду, как, когда здесь столько моего сердца, моей нежности, моей…

— Мисс? Вы не заблудились?

Он в паре шагов — рыжий юноша в одежде не дорогой, но слишком ладно сидящей для Оровилла: темные брюки, легкий плащ, белая рубашка и яркий шейный платок. Что-то странное в глазах, зеленых, как у меня: они о ком-то напоминают, внимательные, спокойные и ясные. О ком-то, а точнее, о чем-то, и я понимаю, о чем, разглядев на груди значок — блямбу с глазом и тянущейся над верхним веком надписью.

«Мы никогда не спим».

Да. Так смотрят законники. Я вежливо улыбаюсь, останавливаюсь, целю в юношу пальцем и выпаливаю:

— Кошелек или жизнь, господин пинкертон!

— Сразу узнали! — Он улыбается шире, по-мальчишески, и поднимает ладони. — Нэд Уиллер. Из Нью-Йорка. Приехал с…

— Андерсеном. — Подаю руку, и он жмет ее, а не целует. Почему-то мне это нравится. — И что же вы здесь делаете? Он уехал, и вам, насколько я понимаю, не пришлось ничего выяснять, если, конечно, вы не интересуетесь сказками.

— Не пришлось. — Он слегка пожимает плечами. — Но знаете… столько странностей, о которых занятно послушать. Мне заплатили вперед и не взяли задаток обратно, так что я позволил себе немного остаться, осмотреться, а может, что-то и порасследовать…

— Порасследовать? — повторяю я, шутливо хмурясь. — Что, например? У нас отличный шериф, мой названый кузен, и он, к слову, способен снять с вас скальп.

— Я не стану лезть ему под руку! — Снова он улыбается, оглядывая меня и делая вид, что трепещет. — Мои расследования скромны, непритязательны. Например… узнать, как вас зовут?

У него смешная, светлая, чудаковатая улыбка. Стоит ей появиться, и настороженное выражение ищейки сразу исчезает из глаз, стоит пропасть, — оно возвращается. Пинкертон делает приглашающий жест, предлагает мне локоть. И я представляюсь:

— Эмма Бернфилд. Что ж, так и быть, проводите меня.

…Мы идем по солнечной дороге, виляющей, как хвост непослушного пса. Нэд Уиллер рассказывает о своем городе то, что я уже, кажется, слышала от Сэма, но почти не помню. Он говорит живо, жестикулирует и быстро переходит на то, о чем Сэм точно не упоминал. На работу агентства, на большие подвиги, которые оно совершало во время Гражданской войны и продолжает совершать сейчас, потому что в городе, большом ли, маленьком, всегда есть кто-то, кого некому защитить или кто сталкивается с загадками. Он говорит горячо, будто со старым другом, забыв о первых попытках со мной неуклюже флиртовать. Увлеченный… зря я пугала его Винсентом: ему бы такой понравился. А еще он понравился бы Джейн. Но встретила его не она.

— А женщины-сыщики у вас есть? — тихо, сдерживая улыбку, спрашиваю я. — Или подвиги можно совершать только мужчинам?

— Что вы! — Он опять взмахивает рукой с длинными, сильными, с внутренней стороны исполосованными чьим-то ножом пальцами. Совсем как шрам на моей ладони. — Мы берем на работу женщин в последние годы. Их не слишком много, но…

— А меня возьмете? — Я лукаво заглядываю ему в глаза. — Если попрошусь?

— Вас?..

Он оценивающе меня оглядывает и, конечно, замечает на поясе револьвер. Преподобный вернул его после той самой ночи, почистив и перезарядив. А еще он сказал: «Вы очень храбрая. Настоящая Жанна д’Арк». И улыбнулся.

— Это сложное решение, требующее, конечно же, испытаний, больших приключений и прочих вещей, которыми нашу работу искажают в бульварных романах, — произносит Нэд, и я без особого удивления пожимаю плечами. — Но… нам определенно нужна помощница, как раз моему подразделению. Я собирался искать ее после дела Андерсенов. И…

Я все еще смотрю на его шрамы: точно тоже сжимал клинок, точно тоже звал кого-то сквозь тишину и пламя зеленых глазниц. Точно терял — и выл, глядя в холодный космос. Может, и так. Может, поэтому теперь он гасит иногда взгляд ищейки, может, поэтому умеет смеяться так хорошо и тепло, что от этого теплее мне, промерзшей насквозь? Может, я тоже научусь?

— Вы ее нашли. — Я крепче беру его за локоть. Дом близко; мама сидит на качелях, ждет, выглядывает меня. — Хотите чаю, мистер Уоллес? Или пинкертоны пьют только виски?..

— Бульварные романы о сыщиках! — Он всплескивает уже обеими руками. — Снова бульварные романы! Прошу вас, меня устроит обычный холодный чай.

И я улыбаюсь ему, тихонько открывая калитку.