Рыцарь умер дважды - Звонцова Екатерина. Страница 71

— Как ты пробралась сюда? Мимо Исполинов не пройти.

Желтое перо лежало все в той же кобуре. Ты вставила его в волосы, поднялась и сказала:

— Вот так. Что ж, прощай, Злое Сердце. И… спасибо.

Ты быстро исчезла среди облаков. В диком саду я был теперь один, а внизу догорали костры. Все давно разошлись спать, а я долго еще стоял на краю крыши и глядел в гибнущую сумеречную пустоту. И мне казалось, все верно.

Мне казалось, все верно, Джейн, но я не сознавал еще сути этого чувства. Мне казалось, все верно, но я не связывал «верно» с тобой. Мне казалось, все верно, но лишь многим позже я понял, что именно.

Позже — когда мы сталкивались в бою.

Позже — когда говорили в запертых покоях.

Позже — когда ты расцвела чужеземной красотой, от которой я наконец понял, как мучились воины, приходившие ко мне за наговорами от пылающего сердца.

Истерзав друг друга, мы поклялись в верности и решились положить конец войне. «Все наладится», — так ты говорила, в последний раз отнимая у меня свои ладони и отступая от Исполинов. А потом ты умерла, Джейн. Моя избранная, моя судьба, моя невеста.

Ты умерла, но я верю: как воскресали герои наших легенд, вернешься ты. Не для тебя ли чужие боги сотворили Саркофаг, из которого вышла некогда первая женщина, вслед за мужчиной, вышедшим из другого? Я нашел его. Я наконец его нашел, в самых черных подземельях Форта. Отчаяние пройдет, ведь мне остается лишь ждать, ждать твоего пробуждения. Спи в холодном камне, моя Джейн. Спи.

…И не доброе ли знамение, что мертвые губы, которые я сейчас целую, кажутся мне чуть потеплевшими?

ЧАСТЬ 3

ЩИТ РАСКОЛОЛСЯ

[ШЕПОТ ЛИНЧА,

ПЛАЧ ИУДЫ,

КРИК ДЖУЛЬЕТТЫ]

1

ИСПОВЕДНИК

«…И еще… я полюбила мужчину, преподобный. Полюбила, а он полюбил меня, хотя мы бились друг против друга. Мы не разделяли ни веру, ни цвет кожи. Он… совсем другой. И он не здесь. Он очень-очень далеко и теперь будет думать, что я… я предала его, не вернулась. Но я — его нареченная! Я… я… я люблю его, слышите? Наш союз освящен небом, богами, Богом, всеми, кто мог его освятить. А он… он… преподобный, помолитесь о нем, помолитесь, ведь жизнь его вечна, когда, когда же он придет ко мне? Преподобный… скажите, а что в Раю? Скажите, простит Господь иноверца, если тот возлюбит чужой народ, если спасет врагов своих страждущих? Простит блудную дочь, если проливала кровь, если разделяла ложе до брака, если все вокруг отравляла ложью? Простит беглянку? Я ведь беглянка, преподобный. Озера… озера… я не знаю, что по ту сторону неба, но знаю, что по ту сторону воды. Отпустите мою руку, преподобный, отпустите…

Отпустите, она холодная, как озерная вода.

Отпустите, она холодная, как его сердце…»

Я закрываю глаза и в очередной раз позволяю горячечному бреду прошить рассудок насквозь. Упираюсь затылком в стену и плавно перебираю пальцами гладкие бусины обсидиана. Проклятье, стук четок уже не помогает успокоиться. Еще немного — и я сам сойду с ума.

На смертном одре Джейн Бернфилд сказала намного больше, чем я решился поведать ее семье, Адамсу, даже Винсу, и определенно больше, чем я смог осмыслить. И если поначалу я принял услышанное — о краснокожем любовнике, о совершенных убийствах, тем более о том, что на дне Двух Озер скрывается что-то кроме ила и подводных трав, — за бред подступающей агонии, то ныне сомневаюсь. И мне это не по душе.

Первой вехой сомнения были факты, которые я сам напомнил Редфоллу: чистое платье Джейн Бернфилд, ее побег, слова «все должно наладиться». Второй — похищение тела, так похожее на темный обряд. И наконец, третьей — поступки ее сестры. Да, Эмма Бернфилд ведет себя странно в последние дни, и рано или поздно нам придется поговорить. Я пойду за ней и устрою, чтобы она точно не избежала встречи. Девчонка словно намеренно выбирает время, когда я занят, но рано или поздно она попадется. Не сомневаюсь.

— Преподобный! Преподобный Ларсен!

От звонкого окрика четки падают из рук. Звук отдается в висках, стискиваю зубы, чтобы не прорвалось неуместное в стенах церкви ругательство. Медленно открываю глаза, так же медленно поднимаю четки. Когда я встаю и выпрямляюсь, гость — вихрастый мальчишка Чип Блоссом, из сорвиголов, что вертятся близ рейнджеров и мечтают вырасти в таких же дуболомов, — уже пробегает мимо пустых скамей и неловко замирает подле меня.

— Извините! — Он глядит снизу вверх пугливо, но даже не дает мне времени на формальное «Все в порядке, сын мой». — Меня послал мистер Редфолл, сэр, у него к вам дело! Он просит…

— О встрече? — вяло угадываю я, убирая четки. — Я необходим ему прямо сейчас?

Близится полдень. Еще пару минут назад моим планом было немедля отправиться в лес, потому что я знал: девчонка Бернфилдов может вернуться, или наоборот, как раз уйти, или…

— Дело срочное! — выпаливает мальчик. — Он очень ждет вас в участке.

— Даже так?..

Скверно: обычно Винсент старается встречаться где-то в городе либо в церкви. Он прекрасно понимает, что появление духовного лица близ лиц, прохлаждающихся за решеткой, уместно только в определенные числа, например, на религиозные праздники. Если я просто навещу Редфолла посреди дня, это кого-нибудь да заинтересует, поползут слухи о некоем происшествии, потребовавшем моего присутствия. Вариантов три: либо Винс спятил, что сомнительно, либо, если я не приду, слухи поползут еще хлеще, либо… слухи уже ползут. И судя по настороженному виду лохматого гонца, последнее вполне вероятно.

— Я скоро буду Спасибо, беги с миром. И не так резво, нос расквасишь.

Чип, не слушая, уносится: торопится передать ответ, надеется на похвалу и новое поручение. Он особенно смотрит Винсу в рот, и порой за подобную липучесть хочется надрать сорванцу уши. Впрочем, не мое дело. Я опять ненадолго прикрываю глаза, сосредотачиваясь и выстраивая новый план. Сейчас к Редфоллу, там по обстоятельствам. А в лес… может, попаду туда до заката, и, может, мне даже повезет. Если же нет, Бернфилд все равно никуда не деться с молитвенного собрания.

А может, то, что я увижу и услышу совсем скоро, напрочь собьет меня с толку и заставит ненадолго забыть о живой сестре.

Винс меряет шагами открытую деревянную террасу. Участок и две лепящиеся к нему пристройки — тюрьма и арсенал — бросают вперед тяжелую насыщенную тень. В ней я не различаю выражение лица Редфолла, но едва тот вскидывается, понимаю: давно не видел его столь взвинченным. Очень давно.

— Ты пришел. — Он останавливается на ступенях. — А я уже не знаю, стоило ли тебя звать. Вообще ни в чем не уверен.

Бегло обернувшись, понимаю, что на нас смотрят: несколько скучающих лавочников, мальчик, чистящий клячу, и пара прохожих. Как я и полагал, мое появление их насторожило, впрочем, едва ли только оно. Здесь успело произойти еще что-то, но что?.. Звук — тревожное ржание из-за угла участка — заставляет взглянуть и туда. Там привязан серый в яблоках конь. Дорогой и ухоженный, рейнджерам такой не по карману.

— Идем. — Винсент, явно стараясь выглядеть спокойным, поднимается на крыльцо, делает плавный приглашающий жест. — Поговорим внутри.

Дверь за мной он закрывает быстро, занавешивает все окна. На полу остаются лишь узкие, косые полосы света, по сути, света не дающие. Я потираю глаза: из-за альбинизма мое сумеречное зрение далеко не так остро, как у этого дикаря в законе. Он ждет, что кто-то попытается заглянуть, подслушать? Да что, ради всех святых, настолько обострило любопытство и наглость горожан?