Обрести силу (СИ) - Агишев Руслан. Страница 18

— Я и все мои воины скорбят по этой потере, о Великий, — Сульде снова начал диктовать, но писцу все таки удалось разглядеть бледно восковое, с заостренные чертами, лицо кади Рейби. — В этот день Великий Шамор лишился одного из твоих верных слуг и столпов Веры…, — Сульде поднес к своему лицу ладони и начал наносить по лбу и щекам мелкие ритуальные раны. — По моему лицу текут не слезу, а кровь, которую сегодня прольют наши враги…, — из мелких ранок начали выступать крошечные рубиновые капельки крови, напоминавшие драгоценные камни.

В этот момент в шатре появился один из телохранителей Сульде и тихо что-то произнес.

— Наступает рассвет, — с каким-то свистящим шепотом выдал командующий, отчего у писца остро заныло под лопаткой. — Закончи послание Великому, как полагается и немедленно отправь его гонцом, — тот сразу густо посыпал пергамент мелом и аккуратно свернул его в деревянный тубус, вместе с которым тут же и исчез из шатра.

После этого Сульде медленно поднялся с возвышения и подошел к мертвому телу. С нескрываемым торжествующим выражением на лице он сплюнул на труп и с довольной улыбкой вышел на улицу.

… Первыми из лагеря словно стрела из туго натянутого лука выскочили всадники. Разномастно одетые, вооруженные кто во что горазд, остатки бывшего отряда, сопровождавшего Урякхая, со всей силы нахлестывали крупы своих коней, стремясь как можно скорее добраться до врага. Подстегивала их в этот момент отнюдь не жажда наживы, а животный, пробиравший до самых поджилок, страх.

Все они были уже приговорены к смерти и над над ними провели все необходимые погребальные ритуалы. Их лица и кисти рук были густо покрыты черным пеплом от сгоревшего камыша, которым в Шаморе окуривали умерших родственников. На шее у каждого в добавок висела деревянная тамга с глубоко выжженным символом «Комат». Именно с него начинается имея верховного демона Каториата, встречавшего в шаморском вероучении умерших перед входом в загробное царство.

Чтобы вновь вернуться в царство живых, каждый из заживо приговоренных к смерти должен был принести к шатру командующего по десять отрубленных голов врага.

Кровожадно улюлюкавшие, пронзительно свистевшие, что-то вопящие, всадники быстро покрыли расстояние, отделявшее оба лагеря друг от друга. Однако, встретили их не тучи стрел и острых копий, а самая что ни на есть обыкновенная ТИШИНА!

Удивленные этим, смертники встали перед массивными бревнами, закрывавшими вход в королевский лагерь, словно вкопанные, первые мгновение не решаясь даже прикоснуться к дереву. Однако, уже вскоре, убедившись что никакой угрозы нет, начали закидывать кошки и разбирать завал.

— Обыщите все здесь! — заорал один из комтуров, первым оказавшийся на той стороне. — Быстрее, быстрее! — он то и дело оглядывался на свой лагерь, который с холма напоминал взбудораженный муравейник. — Найдите, хоть что-нибудь!

Комтур медленно пошел вперед… Лагерь короля Роланда, еще сутки назад заполненный тысячами и тысячами воинов, сейчас был совершенно покинут. По большому полю ветер гонял лишь сухие снежинки, ударяя ими в заснеженные кучи с мусором, опрокинутые повозки, чуть дымящиеся высокие фургоны с размочаленными досками бортов.

— Никого…, — бормотал комтур, протирая свое лицо горстью снега. — Пусто… Сбежали.

Кончиком меча он коснулся какой-то вонючей шкуры, лежавшей у его ног. Поворошил ее. Вылезла какая-то рваная мешковина.

— Что это еще такое? — в черно-серой мешанине что-то сверкнуло. — …, — воин нагнулся. — Серебро…, — ахнул комтур, суетливо начав протирать небольшой серебряный кругляш в своих руках.

Не веря своим глаза, он рассматривал аверс монеты. Чуть гнутый, слегка потертый, с нечетким профилем короля Роланда, серебрушка все своим видом убеждала, что это не сон, а самая настоящая монета. Его колени сами собой подогнулись и комтур, рухнув на колени, начал быстро разгребать мусор.

— О! — и судьба снова улыбнулась ему, послав еще одну сверкающую монетку. — …

Он докопался до плотной мешковины, прошитой толстыми нитками. Бок этого когда-то мешка был словно чем-то распорот.

— Серебро! Падла! Зажилить хотел! — кто-то зло заорал совсем близко от комтура. — Братцы! Крыса среди нас!

Примерно в сорока шагах от него в поваленном на бок высоком фургоне на смерть сцепились две коренастые фигуры. С яростными воплями они катались по изломанным в клочья бортам, молотили друг друга. Наконец, более плотный, оказавшийся верхом на поверженном собрате, принялся со всей силы того мутузить.

— На! На! — с хеканьем вколачивались удары. — А! — вдруг тяжелая стрела со свистом пронзила его грудь и он с хрипом завалился на свою недавнюю жертву. — Хр-р-р…

Испуганно озиравшийся комтур сразу же наткнулся взглядом на медленно входивших в лагерь «бессмертных», один из которых судя по луку в его руках и пустил эту стрелу. Смертник мгновенно сунул найденные серебрешку за пазуху, надеясь, что их удастся сохранить.

Тут же он вскочил с земли, едва заметил высокий бунчук командующего, возвышавшийся над головами бессмертных, и на подгибающих от страха ногах потрусил в ту сторону.

За несколько десятков шагов до двигающейся шеренги высоких крепких багатуров в сплошных черненых доспехах из личной сотни командующего комтур встал на колени и вытянул перед собой руки. Смертник не мог стоять на ногах перед живыми.

— Господин, господин, — быстро заговорил он, когда взгляд хмурящегося Сульдэ остановился на нем. — В лагере уже никого не было, когда мы вошли…, — серое словно вырубленное из камня лицо командующего было совершенно неподвижным; лишь только его глаза сверили коленопреклоненную фигуру… — Они бросили почти все, господин.

Сульдэ поднял голову словно хотел убедиться, что его воин не врал. Вид большого лагеря с десятками брошенных повозок и фургонов, сваленных в беспорядке мешков, наколотых бревен для костров, действительно, убеждал в том, что лагерь покинули в полной спешке.

— Мы нашли зерно для лошадей, муку в мешках, — комтур даже чуть привстал на ногах, тыкая руками в местонахождение этих находок. — Вон там было вино! Много разбитых кувшинов! — воин пытался в глазах командующего уловить хоть какой-то намек на свою дальнейшую судьбу. — И еще много чего…

В этот момент стоявший рядом с Сульдэ полный мужчина, одетый в богатые одежды ольстерского покроя, что-то ему тихо сказал.

— Что еще? — это были первые слова, сказанные им, и что-то комтуру подсказывало, что рассказать нужно ВСЕ.

— Еще здесь было серебро, господин, — из-за пазухи смертник вытащил монеты и осторожно словно они жгли ему руки положил их на снег. — Оно было и в фургоне, — он показал на тот самый злополучный фургон. — Это настоящее серебро, господин.

От увиденных монет толстяк пришел в настоящее возбуждение и вновь начал о чем-то рассказывать Сульдэ, но делал он это с таким жаром, что разговор этот был прекрасно слышен не только им двоим.

— … Теперь вы можете убедиться, — ольстерский перебежчик был откровенно рад, что его слова о королевском обозе с ценностями нашли столь быстрое подтверждение. — Я был с вами абсолютно честен, — и, действительно, глубоко заплывшие жиром глаза аристократа буквально излучали дружелюбие и отвергали всякие мало — мальские сомнения в честности мужчины. — В этом обозе была собрана вся городская казна и большая часть налогов с двух провинций. Мой кузен служил в магистрате и он сам… лично видел, как городская стража грузила ящики с серебряными слитками и мешочки с монетами, — толстяк то и дело показывал рукой на тот самый высокий фургон, внутри и возле которого уже ползало на коленях несколько десятков человек. — А еще… еще, — дикое желание быть полезным новым хозяевам города и, как ему виделось, страны, густо замешанное на жажде наживы, все сильнее подстегивало его. — В обозе были товары городских купцов из Золотой десятки. А Золотая десятка, позвольте вам напомнить, это богатейшие купцы… даже не Кордовы, а Ольстера. Каждый из их числа имеет торговые фактории в Шаморском султанате, империи Регула, а их караваны забредают даже к южному морю, — толстяк жадно облизнул свои губы. — Вы представляете, что может быть в обозе… Это целые рулоны драгоценного торианского шелка, мягкого и шелковистого, как кожа южной красотки, на ощупь, — глаза его при этих словах заблестели похотью. — А какое вино они привозили! Это же не вино! Это напиток богов! — аристократ причмокнул губами, словно уже пригубил этого самого божественного вина. — Я уже не говорю о том, что там могут быть клинки из гномьего метала.