Терпкий запах тиса (СИ) - Жилло Анна. Страница 6

Он положил руки мне на плечи, посмотрел в глаза. Молнией вспыхнуло раздражение. Захотелось говорить что-то обидное, злое, ядовитое, обвинять его во всем. И вдруг все исчезло. Я уткнулась ему в грудь, слезы полились сами собой, смывая то темное, что накопилось за последние месяцы.

В тот вечер мы больше ни о чем не говорили. Сначала он просто обнимал меня, шептал на ухо что-то непонятное, бессвязное. Потом мы целовались, долго-долго, прямо там, в прихожей. Потом занимались любовью на маленьком диванчике, совершенно неудобном. Это была радость с привкусом горечи. Облегчение, когда боль отступает, но еще не веришь, что она ушла окончательно.

Мы взяли неделю отпуска и уехали на турбазу в Карелию. Домики, разбросанные по берегу лесного озера так, чтобы создать иллюзию полного одиночества. Небо с огромными звездами — они падали, и мы едва успевали загадывать желания. Вкрадчивый, осторожный запах воды, особенно на рассвете и закате, когда над озером стелется туман и рыба играет, ловя зазевавшихся мошек. Валуны, оранжевые сосны — как вытянутые ввысь языки пламени. Зеленый бархатный мох, боровики, алые брызги брусники.

Это был наш второй медовый месяц. Впрочем, первого-то у нас и не было. Мы рассказали друг другу все — обо всех своих обидах, мелочных претензиях, подозрениях. Сняли всю ту пену, которая рано или поздно собирается на любых отношениях. Вадим сказал, что все это время или задерживался в университете до последнего, или шел к бывшему однокурснику Володе, который недавно развелся — им было о чем поговорить. У него и ночевал иногда. Чтобы не возвращаться домой. Даже не назло мне. Просто слишком все это было тягостно. Я промолчала только о совете Маринки и о походе в ресторан с Гришей. Это было совершенно ни к чему.

Сказать, что следующие пять лет прошли как в сказке, было бы преувеличением. Разумеется, мы иногда не понимали друг друга, обижались, ссорились. Других проблем тоже хватало — и на работе, и с детьми. Но со стороны мы выглядели идеальной семьей — картинкой для глянцевого журнала. Нас так и воспринимали. Особенно когда Вадим защитил наконец свою многострадальную докторскую диссертацию и стал профессором. Для тридцати пяти лет это было примерно как для военного получить в таком возрасте звание генерала. Его звали преподавать в Москву, но он отказался. А я совершенно неожиданно оказалась директором и совладельцем агентства, когда его хозяин перебрался в столицу.

Иногда я вспоминала древних греков, которые боялись слишком большого везения. Они полагали, что боги завистливы и не любят удачливых. И вряд ли были так уж неправы. Хотя намного сильнее во все времена удачливых не любили завистливые люди.

5

Уснула я только под утро — чтобы через секунду, как мне показалось, проснуться от щекотки поцелуев.

— Просыпайся, соня, — Вадим подтащил меня к себе под одеяло. — Будильник десять минут как прозвенел. Так жаль было тебя будить. Но потом началась бы паника-истерика. А тебе сегодня на метро ехать.

— Тебе тоже, — буркнула я, прижавшись к нему. — Зайчики в трамвайчики, жабы на метре. Может, скинемся на водителя уже?

— Черта лысого, я на такси, мне позже. А ты на такси будешь два часа ехать. Так что вставай. Или… эспрессо? — Вадим недвусмысленно провел руками по моему телу. — Крепкий, горячий и очень быстрый?

Это тоже было нашей обычной шуткой-ритуалом. Разумеется, не каждый день. Чаще всего мы просыпались и уходили на работу в разное время. Да и в выходные не всегда получалось поваляться и заняться чем-то приятным. Иногда кто-то из нас отвечал: «Скоро только кошки родятся», и это означало: извини, не сегодня, нет настроения, неважно себя чувствую, тороплюсь, хочу спать. И это было не обидно, хотя немного досадно, как любое неудовлетворенное желание.

Именно так я и собиралась ответить, потому что на половину десятого была назначена планерка, не хотелось опаздывать. Да и вчерашнего вполне хватило. За шестнадцать лет мы перепробовали, наверно, все, что только можно придумать в плане эротического контакта двух особей, и наша интимная жизнь вполне ожидаемо стала больше похожа на равнинную реку, чем на бурный горный поток. Вадим мог ходить при мне в трусах или голый, и я реагировала на него не больше, чем на шкаф или холодильник. Я могла позвать его потереть спину в ванной, и он проделывал это с эмоциями санитара, моющего столетнюю пациентку дома престарелых. А иногда вдруг на пустом месте выпрыгивали такие африканские страсти, как будто мы впервые оказались в постели.

В одной книге я прочитала такую фразу: в счастливых семьях желание может спрятаться в темный уголок и уснуть там — но никогда не уходит совсем. Даже если супруги отметили золотую свадьбу. И я была полностью с этим согласна.

Я уже открыла рот сказать обычное о кошках, но вдруг появилось какое-то странное ощущение. Это было… определенно, это было предчувствие. Вот только чего? Но от него захотелось спрятаться — в тепло и близость.

— И восемь ложек сахара! — ответила я альтернативным отзывом на пароль, сопровождая его не менее ритуальным жестом: — Привет, товарищ!

— Здоров-здоров! — ответил за товарища Вадим…

— Вот интересно, почему, когда занимаешься сексом вечером или ночью, это кажется вполне нормальным, а если при дневном свете — ощущение жуткого разврата?

Я лежала на нем сверху, прижавшись грудью к его груди и запрокинув голову. Вадим лениво поглаживал одним пальцем мою шею — от подбородка до ямочки между ключиц. Я — так же лениво — мурчала по-кошачьи. Что могло быть лучше этих минут блаженной расслабленности сразу после близости — если не считать, конечно, самой близости?

— С этим к психотерапевту, профессор. Не знаю, у меня с вами всегда ощущение нормального жуткого разврата, хоть днем, хоть ночью. И мне это жутко нравится. Что со мной не так?

— Все так, — успокоил Вадим. — Кстати, ты уже опоздала. Эспрессо получился… двойным или тройным?

Я ущипнула его за живот и протянула руку за телефоном. Ну что ж… начальство не опаздывает, начальство, как известно, задерживается. Кто, интересно, мне запретит? Моховец? Так он в Москве или на море. И вообще ему глубоко плевать на то, как мы работаем, лишь бы был доход и не страдало реноме.

— Лена, — я набрала номер секретарши, — планерку отмени, буду позже.

Нажав на кнопку отбоя, я поцеловала Вадима и встала. Когда детей дома не было, можно было обойтись без халата.

— Тебе к скольки?

— К двенадцати, — Вадим потянулся. — Полежу еще, пока ты в душ.

От ночной тревоги не осталось и следа. Все показалось просто глупостью. Маринка перебрала, у нее неприятности, не стоит обращать внимание. Пять лет назад мы чуть было не разошлись после ее советов, тихо, без ссоры. Просто на какое-то время перестали общаться. Но потом встретились на дне рождения Аллы, вполне мирно, и постепенно все вошло в привычную колею. Правда, с тех пор я ни разу не делилась с ней чем-то личным. Обычная женская болтовня. В последний год даже Кира была мне ближе, чем она.

Котик? Вообще чушь. И что меня так разобрало? То, что Маринка вдруг начала об этом рассказывать? Одеколон? Видимо, и то, и другое.

Закончив со всеми своими ванными делами, я взяла с полки флакон, заглянула в спальню и сказала:

— Извини, но это я выброшу.

— Ты же сказала, что неплохой? — удивился Вадим.

— Сначала так показалось, а потом — нет. Извини, но ужасный. Куплю тебе другой.

— Там есть еще один новый, кто-то из твоих девчонок подарил на день рождения. Проверь, может, тоже надо выбросить.

Я вернулась в ванную, достала из шкафчика нераспечатанную голубую коробочку. Парфюм оказался из недорогого масс-маркета, но вполне приличный — прохладный, свежий. Зеленый флакон без всяких сожалений полетел в мусорник.

Поставив на плиту чайник, я пошла одеваться. Открыла шкаф, задумалась. Вадим изучал что-то в телефоне, и я попросила посмотреть прогноз погоды.

— Двадцать четыре, возможна гроза. Везет тебе.