Поверженый король (СИ) - Аввакумов Александр. Страница 4

Лобов кивнул головой, соглашаясь с сокамерником. Он свернул пиджак и положил его в изголовье. Забравшись наверх, он лёг на холодную панцирную сетку и закрыл глаза. Ему не верилось, что он находится в камере вместе с уголовниками и что всё это происходит с ним наяву, а не во сне.

Утром его вывели из камеры, и повели по коридору, в котором столпилось множество людей. Его завели в небольшую комнату и посадили на стул, который стоял посредине этого кабинета. Напротив него за небольшим облезлым столом сидел то ли следователь, то ли оперативник. Лобов неоднократно встречался с этим человеком на улицах города и не исключал того, что он жил где-то недалеко от него.

— Фамилия, имя, отчество, — произнёс человек. — Отвечать быстро, без запинки.

— Лобов Анатолий Фомич.

Когда человек закончил задавать ему вопросы, Лобов спросил его сам.

— Я Вам представился, представьтесь и Вы. Мне интересно, с кем я буду говорить.

Этот вопрос вызвал у собеседника довольно неожиданную реакцию: он поднялся из-за стола и, схватив Лобова за волосы, хрипло прошептал на ухо:

— Тебе, зачем это, урод? Хочешь жаловаться на меня? Ты сначала мне всё расскажешь, как убивал этих несчастных немцев и куда ты дел их машину. А пока сиди смирно и не выступай.

В кабинет один за другим вошли ещё четверо мужчин и встали около стены.

— Чего сидишь? — произнёс хозяин кабинета. — Быстро встал и подошёл к стене.

Лобов встал со стула и подошёл к стоявшим у стены людям.

— Встань в середину. Вот сюда, между этим и тем мужчиной.

Лобов беспрекословно выполнил указание и встал между указанными мужчинами.

Прошло минут пять, и в кабинет вошла молодая женщина, одетая в белую нейлоновую блузку и чёрную юбку. Следом за ней в кабинет вошли ещё две женщины.

Следователь быстро прочитал все права участников следственного эксперимента и попросил понятых расписаться в протоколе опознания. Понятые послушно расписались и сели на предложенные им стулья.

Затем следователь обратился к женщине и попросил её указать на человека, которого она видела недалеко от места обнаружения трупов немцев. Женщина внимательно посмотрела на стоявших в ряд у стенки мужчин и пальцем указала на Лобова.

Следователь ещё раз повторил ей свой вопрос, однако женщина снова указала на Лобова.

— Вот ты, парень, и приплыл, — подумал про себя Лобов. — Только этого не хватало, чтобы тебя обвинили в этом убийстве.

Когда из кабинета вышли все участники следственных действий, следователь подошёл к Лобову и, схватив его за волосы, опять прошептал в ухо:

— Запомни меня, урод. Моя фамилия Гришин, и зовут меня Евгений Иванович. Я, старший следователь городской прокуратуры сделаю всё, чтобы доказать твою причастность к этому убийству.

— Я не понимаю Вас. Я никогда и никого не убивал.

— Ты у меня не только признаешься в этом убийстве, но даже расскажешь мне, как ты убивал товарища Кирова.

— Я вновь заявляю Вам, что не имею никакого отношения к убийству граждан Германии, — повторил Лобов.

— Хорошо, давай будем плясать от печки, — произнёс Гришин. — Расскажи, как ты провёл весь этот день. Запомните, Лобов, всё, что ты мне здесь расскажешь, всё это мы тщательно проверим. Я не советую тебе врать. Чистосердечное признание смягчает вину обвиняемого.

Лобов начал свой рассказ, описывая этот день с самого утра, как он встал, позавтракал и поехал на работу. Рассказывая следователю о проведённом дне, он не забывал сообщать ему, кто его видел и конкретно может подтвердить его алиби. Попросив воды, он вновь продолжил свой рассказ. Он не скрывал ничего и поэтому рассказал о том, что после работы решил искупаться в Каме. О том, что он слышал крик женщины, он также сообщил следователю.

— Ну, что ты замолчал? — спросил Гришин. — Ну, давай, дальше рассказывай, что делал после того, как услышал крик женщины.

Лобов невольно задумался. Он размышлял, стоит ли рассказывать следователю о том, что он побывал на месте преступления или нет. Если его видела эта женщина на месте преступления, то она должна была видеть и настоящих убийц, однако она почему-то про них не говорит. А это значит, что она не могла его видеть на месте преступления, и рассказывать следователю о его посещении явно не стоит.

— Ну, что ты замолчал? — переспросил его Гришин. — Тебя же видели недалеко от места обнаружения трупов, есть свидетели этого.

— Я не знаю, что Вам сказать, Евгений Иванович. Если меня там видели, то это значит, что этот человек тоже был там. Почему Вы исключаете версию, что их мог и убить этот свидетель?

— Ты что, Лобов, с ума сошёл, что ли? Это же женщина! — произнёс возмущённо Гришин.

— Ну и что? Разве только мужчины бывают убийцами?

— Но ведь немка была изначально изнасилована, а затем уж убита. А это значит, что убийца мужчина, а не женщина.

— Если она была изнасилована, а затем убита, то значит, на её теле должны быть следы убийцы. У меня не брали никаких образцов, ни спермы, ни крови. Так почему же Вы, не имея на руках заключения экспертизы, пытаетесь раскачать меня на это убийство? Вам не кажется, что с такой же лёгкостью и Вас можно обвинить в этом убийстве?

Лобов ещё что-то попытался сказать следователю, но сильный удар в челюсть свалил его со стула. Из разбитой губы потекла кровь.

— За что бьёте? — спросил Лобов, сплёвывая кровь на пол. — Вы не имеете права меня бить!

— Вот ты и заговорил, как и должен был говорить в этом кабинете. Заговорил о праве. Ты понимаешь, урод, что в этом кабинете я и есть то самое право? Я работник прокуратуры и по своему предназначению должен следить, как ты выразился, за соблюдением этого права, что я и делаю. Ты думаешь, что рассказал мне сказку о том, как ты провёл свой день, и я поверил тебе? Нет, ты заблуждаешься. Здесь я решаю и назначаю экспертизы. Если ты признаешься в убийстве, то можно будет обойтись без всяких экспертиз. А в том, что ты признаешься в убийстве, я не сомневаюсь.

Гришин позвонил по телефону, и вызванный им милиционер повёл Лобова обратно в камеру.

Лобов вошёл в камеру и направился к своей койке. Взобравшись на неё, он лёг и закрыл глаза. Он не мог поверить в происходящее. Ему казалось, что стоит открыть глаза, как этот кошмарный сон моментально исчезнет.

— Ты что молчишь? — спросил его Фёдор. Его изуродованное наколками тело появилось на соседней с Лобовым койке. — Чего менты тебе предъявляли?

— Да так, — ответил Лобов, — несли какой-то бред об убийстве этих двух немцев. Я следователю одно, а он мне другое. Ещё, гад, руки распускает, знает, что я не отвечу.

— Вот, значит, оно что, — протянул Фёдор, — убийство тебе шьют? А всё прикидывался невинной овечкой, «не знаю да не знаю, за что здесь оказался».

— Но я ведь никого не убивал, я просто случайно купался недалеко от места, где убили этих немцев. Откуда я знал, что там, в кустах, лежат эти трупы?

— Такого не бывает. Значит тебя, паря, кто-то срисовал на месте, а это главный милицейский козырь против тебя. Сейчас они начнут тебя крутить по-чёрному.

— Да, видела меня одна женщина на берегу Камы, вот из-за этого у меня и проблемы.

— Опознание делали? — поинтересовался Фёдор.

Лобов молча кивнул головой.

— Кранты тебе, паря. Опознание — большое дело. Я бы тебе посоветовал пойти в сознанку, и бить не будут, и отношение к тебе будет вполне дружеское со стороны ментов.

— Что значит — в сознанку? — возмутился Лобов. — В чём я должен сознаваться, в убийстве, которого не совершал? Да я умру лучше, чем признаюсь в том, чего не делал. Пусть берут анализы, проводят экспертизы.

— Вон ты куда загнул, анализы, экспертизы. Насмотрелся фильмов про сыщиков. Нет, паря, жизнь — совершенно другое дело, в отличие от кино. Никто не будет брать у тебя анализы, проводить экспертизы. Им и так достаточно того, что тебя опознала эта баба. Ты поверь мне, как старому зека, лучше признаться в этом убийстве. Пусть менты порадуются. А ты на суде возьмёшь да и ляпнешь, мол, не виновный я в убийстве, меня менты заставили его повесить на себя. Представляешь, что будет! Следователя — в зиндан, с прокурора — погоны.