Ева (СИ) - Фрес Константин. Страница 124

Можно было пройти на дальние площадки — туда, где, складывая крылья, приземлялись белоснежные шаттлы — и улететь в мировое пространство, туда, где рвались нити, и скатывались в подставленные ладони планеты-бусины, охваченные войной.

Или улететь на Корусант, пожить столичной жизнью.

Можно было скрыться на ничейной территории, на пиратской планете, и, продав колье, завести ферму, но…

Ирис чувствовала, что заболевает, что охвачена лихорадкой. Одержимость, с которой она желала увидеть смерть Вайенса, терзала, и она почти стонала, понимая, что сейчас, в данный момент, он в безопасности и пожинает плоды своей маленькой победы.

Он должен умереть!

За то, что он делал с ней: за бесчестие и позор, за унижение и боль, за стыд и наслаждение — за всё.

Он пролез в самое сердце, в самые глубокие тайны её разума, и повсюду теперь горит выжженное им клеймо. Оно не отмоется, не зарубцуется и не затянется, покуда он жив, а возможно и никогда вообще. Душа, отмеченная этим ожогом, мертва — Ирис вдруг ощутила, что ничего не хочет: ни покоя, ни счастья, ни любви, и видения фермы — всего лишь самообман. Там, под плодовыми деревьями, она будет всего лишь существовать, механически поливая зёленую землю.

Вайенс выжег её, выпил, уничтожил.

Убил.

Нет больше живого человека, есть только оболочка, наполненная страхом и яростью.

И единственное, что доставляло ей удовольствие и заставляет теперь двигаться, упорно идя вперёд — это мысль о его смерти.

Вайенс должен умереть!

Если он не умрёт… мысль об этом была так же невыносима, как насилие, которое учинил Вайенс в лаборатории. Только теперь её собственная Сила — крохотная, словно песчинка, почти совсем погасшая — впивалась острой раскалённой иглой в самое сердце, высверливала мозг, и от этой всепоглощающей ситхской боли, ненависти и муки Ирис прокусила себе губу до крови, чтобы не заорать во весь голос, а глаза опять разгорались ситхским ненавидящим светом.

Эта крошечная острая булавочка гнала вперёд и заставляла не сдаваться и жить дальше, лелея сладкую мысль о мести. Об ужасной мести, о чудовищной, кровавой мести!

Не осталось в душе Ирис ничего, кроме этой боли и ненависти.

Если он останется жить, её выжженая душа будет дальше существовать с этой болью. День за днем, час за часом. Эта боль не ослабеет и не забудется. Она вплетена в клеймящее её позорное пятно.

Его предсмертный крик в воображении ласкал слух, женщина яростно кусала губы, шаг за шагом приближаясь к посадочной площадке, на которой, освещённые прожекторами, стояли огромные машины.

Ступив на очищенную от слякоти плиту, ярко блестящую под светом прожекторов, Ирис остановилась перед одним из кораблей, огромным космическим чудовищем. Монстр из стали и стекла, молчаливая хищная птица, он нависал угрожающе над крохотной тёмной фигуркой женщины, и Ирис так же молча рассматривала его.

Её будущее?

Она будет вечным изгнанником, постоянно скрывающимся от гнева ситха? Она исчезнет, затеряется в глубинах Космоса? Вероятно.

Но это будет потом.

— На Риггель, — произнесла она.

Единственная ниточка, за которую ухватится Вайенс, когда сообразит, что его кинули, будет та самая адъютант, которой в досье Ирис вписала свой номер. В отчаянии Вайенс ухватится за эту единственную соломинку. А по его следам придет и Дарт Вейдер…

… и Ирис будет в первом ряду на этом представлении

30. Падение в Темноту. Ева

Во Тьму упадут все…

* * *

Разговор с Ирис выбил Еву из колеи.

Еве казалось, что земля уходит у неё из-под ног, и даже сидя в одиночестве, она видела склоняющиеся над ней лица: какие-то серые, скользкие, перешёптывающиеся о чём-то, поглядывающие с осуждением, жалостью и отчасти неприязнью. Казалось, она даже слышала эти осуждающие голоса — издевающиеся, писклявые, — и от наваливающихся видений и шепотков ей становилось трудно дышать. Женщина начинала метаться, отталкивая всеми силами от себя наваждение и бред, и ее горячего лица касалась влажная прохладная ткань.

— Ева? — звал её из небытия голос Вайенса, и она открывала глаза, и бред отступал.

"Одна из многих", — шептали недобрые голоса, и щёки покрывались густой краской стыда.

Это были не выдуманные люди, нет.

Ева вдруг остро ощутила, как на приеме все, абсолютно все без исключения, смотрели на неё — оценивающе и с нездоровым любопытством. Они прекрасно знали о связи Дарта Вейдера с черноволосой красавицей, и заинтересованно следили, как поведут себя фаворитки в борьбе за внимание ситха.

Пикантный скандальчик, такой обычный для светского общества: интриги, тайные связи, сплетни… Ева была не готова: не могла поверить, что стала его участницей, и ощущала себя голой в центре всеобщего внимания. Оглядываясь назад, на начало своих отношений с Вейдером, она вдруг поняла, что всегда считала его — да и себя тоже, — выше всего этого. Может, оттого, что слишком идеализировала Тёмного Лорда, а может… может, не видела в нем живого человека?

Удобнее устраиваясь в кресле, Ева снова закрывала глаза, и горячечный бред накатывал с новой силой.

До неё вдруг дошло, что она совершенно ничего не знает о том, что это за человек — Дарт Вейдер, называющийся когда-то Энакином Скайуокером.

Она полюбила символ, образ. Сурового воина. Силу. Целеустремленность. Волю. Ну, и человеческое сердце под холодной чёрной броней, как ей тогда казалось.

В их поединке характеров он умел уступать, не проигрывая, что тоже нравилось Еве. Но компромисс — тонкая игра, ласкающая больше разум, чем душу. А что было на сердце?

Дарт Вейдер никогда не говорил о своей любви к ней; он был дико, обжигающе, пугающе страстен, и Ева понимала, что это чувство неподдельно, но страсть — обычное проявление Силы у ситхов. Она верила и в то, что является для него особенной, но единственной ли? И, может, увидев эту роковую черноволосую красавицу, Дарт Вейдер ощутил такую же страсть?

Просто ещё одна женщина, ещё один источник Силы….

Скольких женщин на своём пути Тёмный Лорд встретит и заметит, скольких захочет? Скольких возьмет?

У него перед Евой нет никаких обязательств — на что она могла полагаться в своих отношениях с ним? — лишь на свою уверенность в том, что Тёмный Лорд выше банальных любовных похождений.

Но в своей влюблённости, в своем невинном эгоизме Ева забыла о том, что кроме них двоих существует целый мир, полный людей, и теперь, когда Вейдер снял шлем и латы, все видят, что он живой человек, что он мужчина, а не бездушный робот. Могут найтись и те, кого он привлечёт… такие, как эта эффектная незнакомка.

Странная смесь дерзости, бесстыдства, жестокости и смелости.

Она не просто рассказывала Еве о своей связи с Вейдером — она предъявляла на него права. Глядя прямо в глаза, вызывала на бой.

Ева закрыла лицо руками, чтобы избавиться от видения, терзающего душу, и застонала.

Эта холодная жестокая дерзость… Дарта Вейдера привлекали такие женщины, да Ева и сама была такой когда-то. Ева вспомнила свои перепалки с Тёмным Лордом на борту "Небесной крепости", тонкие морщинки в уголках его глаз и его усмешку, с которой он наблюдал за бесстрашной глупенькой девочкой, не побоявшейся войти в клетку с тигром. Её пыл растопил его лед, к этому огню он протянул руку. И куда всё делось теперь?

Ева положила руку на живот и чуть всхлипнула.

— Что со мной стало? — прошептала она.

Раньше Ева сама вершила свою судьбу, сама думала, что делать. Теперь, вручив её в чужие руки, она обнаружила, что её судьба для другого человека стоит не больше яблока, которое можно перекидывать с руки на руку, а то и разломить пополам.

— Это так глупо, — прошептала она, горько улыбаясь, — так глупо — доверять…

Вайенс суетился неподалёку; всё то время, что Ева пребывала в полуобморочном состоянии, он был рядом и, наверное, слышал то, что она говорила, проливая бессильные слёзы над своей глупостью и доверчивостью. Он подносил воды и держал за руку, но она не замечала чужого присутствия, лишь вела долгую беседу в странном треугольнике, и те ответы, что она получала, убивали в ней веру окончательно.