Право на остров - Аксенов Василий Павлович. Страница 2

Фунт падает, доллар падает, лира падает, марка ползет вверх как наук на слюнявой ниточке спекуляций. Вырву грешный свой язык! На мраморном крыльце банка сидела огромная мохнатая трусливая собака. Таких нигде больше не встретишь, как только лишь на Корсике. Остров маленьких храбрых мужчин и больших трусливых собак. Если эта собака охраняет здесь казну, то лучшую службу несла бы, пожалуй, статуя Наполеона. Позор словоблудию! Две чудеснейшие итальянские старухи, обе в черном, чистые, ухоженные, волосок к волоску, меняли в банке свои деньги на чужие. Почему так колеблется лира, когда Италия так незыблема, так прочна? Пора развеять всемирное заблуждение о ее ненадежности. Две эти средиземноморские синьоры надежнее и весомее пяти сотен левых или правых мерзавцев в Милане, что размахивают портретами Лаврентия Берии или Бенито Муссолини. Леопольд Бар, куда вас несет? В политику? Ну-ка, на тормоза! Конторщик, отсчитывающий хрустящие французские деньги, почему-то улыбался. Зависит ли его настроение от колебания валют? Вот что еще нужно зарубить себе на носу — ни с кем не общаться, не вступать ни в какие отношения. Достаточно на материках всех этих общений, связей, отношений, знакомств, ссор, примирений, хотя бы на острове ни с кем не общаться. Отгородиться!

— Гуд? — спросил конторщик.

— Мерси, — Лео Бар сунул деньги в карман.

— Америка? — спросил конторщик, проследив этот жест.

Он подмигнул куда-то вбок. Лео Бар скосил глаза и понял, что здесь вовсе не ему улыбаются. Справа стоял, положив передние лапы на стойку, мохнатый трус.

— Это Атос, — сказал конторщик.

— Сторож? — Лео Бар все-таки смалодушничал, вступил в контакт.

— Что вы, месье! Просто друг. Он здесь…

Л. Б. вышел из банка и через улицу увидел в витрине спортивного магазина свое отражение. Все-таки славный, подумал он вдруг об этом отяжелевшем господине. Вдруг вспомнилось позавчерашнее — как разглагольствовал в кафе «Де Маю» о фильме Бертолуччо, с каким апломбом снимал с него корочки и как вокруг все слушали самого Лео Бара… Надо всю эту гадость стряхнуть с себя, ну хотя бы часть этой гадости, вздора, паршивой известности, самомнения! Ты, смешной, вздорноватый мегаломан, превратись на неделю в человеческое существо, ты, явление европейской культуры, стань островитянином!

Новоявленный искатель островной психологии шел по узкой улочке мимо «Императорской булочной», «Парикмахерской Наполеона» и сувенирных лавок, в витринах которых в бесчисленных вариантах был представлен островитянин, преуспевший в поисках материковой психологии. Мятежный лейтенант с обнаженным клинком и развевающимися волосами на тарелках и кухонных календарях, застывший идол в треуголке, бюсты всех размеров — от спичечной коробки до натуральной величины, пепельницы с портретами брюнетистой парочки — «Наполеон и Жозефина». Улица выгнулась бугром, а на спуске обнаружила море, идущий по нему лайнер «Наполеон», массивное здание казино, площадь и конную статую, не очень точную по пропорциям, но вполне величественную. Дыхание одинокой человеческой судьбы… несчастный маленький школяр… какая суматоха в течение всей жизни — передвижение воинских колонн, фураж, порох, контрибуции, дипломатические кроссворды, свержение и установление династий… хватило ли тебе времени на Святой Елене, чтобы погоревать над собственным организмом? Вот остров, сохраняющий в сувенирных лавках основные возможности человека: родиться на острове, чтобы прозябать, однако возвыситься, перекалечить соседний материк и угаснуть все-таки в прозябании на другом отдаленном острове… Вот модель восхитительной человеческой судьбы!

Лео Бар вдруг застыл, пораженный подлейшей постыдной м мелью — уж не сравнивает ли он собственную судьбу с судьбой Наполеона? С той точки, где его застигла подлая мысль, качающееся в просветах белье, выдвигающийся из-за здания казино белый нос лайнера с надписью «Наполеон», срез конного памятника, часть тарелки с портретом Жозефины… Какое позорище!

Тут он почувствовал, что он не один в пространстве стыда: кто-то сзади. Он обернулся — оказывается, его все это время сопровождал Атос, который сейчас застыл, подняв переднюю левую.

— Какой позор, дружище, — сказал Атосу Леопольд Бар.

На набережной ветер с жестким шорохом прогуливался по шеренге пальм. На желтой стене трепетала держащаяся лишь одним уголком синяя прокламация. Иногда ветер пришлепывал ее к стене, и тогда можно было увидеть детское лицо и прочесть мольбу ребенка: «Мама, говори со мной по-корсикански!» За овальным окном равнодушный толстяк изучал через лупу мельчайшую цифирь биржевых ведомостей. «Локасьон де вуатюр сан шофер» — написано было над дверью, то есть автомобили без шофера. Несложная идея — взять внаем автомобиль. Вождение автомобиля по малознакомой местности выветривает дурацкие мысли о собственной персоне. Толстяк с любезнейшей улыбкой поднялся навстречу. Из глубины гаража прибежала умница с шелковой шерсткой, спаниель Джульетта. Через несколько минут популярная в этой стране «груша» «Рено-5» уже готова была к услугам Бара. Он сел за руль. Толстяк с умнейшими глазами стоял на пороге своего локасьона. Что-то особенное есть в его лице. «Он неудавшийся Наполеон. Он мог бы повелевать массами», — подумал Лео Бар.

— Если вам некуда ехать, месье, то я бы рекомендовал Виварио, — сказал толстяк. — Это в самом центре острова. Дорога довольно извилистая, но зато вы сможете говорить друзьям, что знаете Корсику, как собственный карман.

Он улыбнулся любезно, но несколько снисходительно, эдакий психолог. Каким это друзьям? Каким таким друзьям Лео Бар может похвастаться, что знает Корсику, как собственный карман? Психолог, вы рассуждаете штампами. Вместо ответа Л. Б. погладил Джульетту. Та вдруг зарычала и отпрыгнула из-под его руки. Неприятное чувство: почему собачонка враждебна?

— Она испугалась, что вы возьмете ее с собой, — засмеялся хозяин.

— Так уж ей у вас тут нравится? — Леопольд Бар не удержался, выпустил ядку.

— Это ее дом. Другого она не знает, — хозяин протянул ему документы и карту. — Согласитесь, такое ведь бывает и с людьми.