Экспроприатор (СИ) - Лимова Александра. Страница 25

Люди из-за стола под окном тоже торопливо начали подниматься и собираться. Я прикусила губу, протяжно выдыхая, впитывая кожей разряжение атмосферы и наивно пытаясь усмерить галоп сердца.

На фишки и деньги легла стопка паспортов и банковских карт. Вокруг Влада собрались все присутствующие, одевая верхнюю одежду. Он пригубил виски, глядя на паспорта и карты которые разбирали люди и негромко произнес:

— Так, сейчас я напоминаю вам, а вы, как выйдете, напоминаете тем, кто уже на низком старте: ксивы светить аккуратно, а не как в тот раз. Понятно, Юра? — холодный взгляд на мужчину напротив. — Зубы все себе вставил? Мозг включай, я больше не хочу в гипсе ходить. — Перевел взгляд на стол и снова пригубил. — В банках на Суханова и Дмитриевском снимать мало, они меченные. К банкоматам в «Радуге», «Армаде» и этом еще… как его там… короче, молл на Кирова, не подходить вообще. Большую часть снять по области. Сначала в банках, потом только в банкоматах, правила помним. Машинами тоже не светить, особенно тебя касается, Ален. — Девушка, натягивающая шапку вздрогнула и кивнула. — Амир, — взгляд на молодого грузина рядом с Кобой, — маякни моим бестолачам, чтобы с первой партией тут были. — Дождался кивка Амира, и довольно прицокнув языком, усмехнулся. — Ну, с богом, орлы.

Люди стали покидать квартиру, Влад прикрыл глаза и пригубил бутылку. Ушли почти все кроме Кобы и еще одного грузина. Казаков бросил на меня взгляд и кивнул на диван, куда садился сам. Я на ватных ногах пошла.

Они разыгрывали партию, шутили, негромко смеялись. Где-то с час. А потом началось. Сначала приехал Спасский, потом Руслан. С сумками. Полными нала.

Влад развалился на диване, положив правую руку на спинку над моими плечами и, вытянув длинные ноги, курил и прищурено смотрел, как заносят сумки. Много сумок. Руслан и Спасский с еще парой человек оккупировали широкий стол под окном и вели подсчет.

Стрекот аппаратов для счета денег, щелчки резинок по пачкам. Алкоголь и дым сигарет под потолком.

Они все несли, а он все смотрел. Лицо непроницаемо, затяжка, задержка дыхания и протяжный выдох с одновременным прикусом губы.

Здесь не было торжества. Ликования. Восторга.

Это не в первый раз — внезапно поняла я.

Здесь было его тихое упоительное удовлетворение и его задумчивый взгляд на сумки в паре метров от него. Я не могла смотреть на них. Сидела рядом, скрестив на груди руки. Не на показ, что у меня неудовольствие. Потому что страшно было. Это было очень страшно видеть столько нала. И сумки все заносили.

Меня медленно начинало подташнивать. Я знала. Я уже понимала. Вот это, под его ногами, результат его работы. И мне страшно. По животному дикий ужас от понимания, что он еще может сделать. Что он может сделать со мной. Нет ничего невозможного — тихо поют эти гребанные сумки едва не рвущиеся от содержимого.

Он закурил вторую, когда сумки кончились. Взгляд все туда же, все так же глубоко задумчив, оценивающий, не моргающий.

Тишина в квартире, никаких разговор, только шелест купюр, удар резинок по пачкам, стрекот машинок и шуршание ручек по бумагам.

Я все так же рядом, он так же расслаблен. Скосила на него взгляд, не до конца. Не хотела встречаться глазами. На руку с сигаретой. Засученные рукава.

В голову полезла какая-то полная дичь — я же поняла еще тогда, по этим сраным рукавам себе вывела что его нельзя отвлекать, хули так перепугалась, когда он в наушниках сидел?..

Кожу на кисти начало жечь при этом воспоминании и до меня дошло — он тогда перехватил тоже по особому. Очень по особому. Одно движение и сломает. Как тогда в коридоре.

Тошнота подкатила к горлу. Я поднялась и пошла в туалет. Вырвало.

О, это непередаваемое чувство, когда тебя вывернуло от ужаса. Просто непередаваемое.

Я сплюнула, села возле унитаза дрожащей рукой вытерев губы. Сука, противозачаточные еще забыла. Хотя, какая разница? С ним спать я не могу. Я смотреть на него не могу.

Ерохин, тварь, на кого ты меня послал? Он же… может все. Не потому что денег дохуя, хотя это тоже, конечно, а потому что у него мозги пиздец как работают. Выверено окружение, очень выверено. Молча считающее деньги, складирующее, выводящее к итоговой сумме. Он за ними не следит, знает что не нужно. Что они его. И я среди них. Что он сделает со мной. Что?

К горлу снова подкатило, но уже было нечем. Просто скрутило в спазме.

Я медленно по стеночке в ближайшую комнату. Спальня. Скрючилась на кровати, впитывая полумрак под кожу. Успокоения никакого. Будто хуже.

Потом был шум, негромкая музыка, смех. Они праздновали. Повод был. Не до исступления, как там, за городом, тихо. Потому что все прошло тихо и все должно быть тихо — они сейчас сидят на деньгах.

Гомон стих уже ближе к полуночи и я поняла — он покинул стол. Сейчас зайдет.

Села на краю кровати, чувствуя, как неровно забилось сердце и заледенели пальцы.

Он закрыл за собой дверь. Усмехнулся. В правой тлеющая сигарета, в левой ополовиненная бутылка. Закрыл дверь и облокотился спиной. Выдохнул в сторону и вниз, не переводя с меня внимательного взгляда. Долгая бьющая по нервам пауза. Снова едва заметная усмешка по губам. Сигарета в бутылку. Краткое шипение. Склонился и поставил ее у ног.

Откинулся спиной на дверь, руки в кармане брюк, правой ногой уперся в деревянное полотно.

Белая приталенная рубашка расстегнута на верхних пуговицах, черные глаза в полумраке и очень внимательный изучающий взгляд.

— Почему вырвало? — негромко, как всегда спокойно.

— Не беременна, не беспокойся. — Ровно отозвалась, чувствуя внутри только мандраж.

Усмехнулся и покачал головой. Неторопливо направился к кровати. Я подобрала под себя ноги, чувствуя напряжение. Но он просто сел на край ко мне спиной и положил локти на разведённые колени, свесив с них кисти.

— Странная ты, Межекова. — Устало и так же тихо. — Другая бы восторгалась, радовалась, думала что ей перепадет там… А она блевать побежала. Впрочем, я знал, кого выбрал, хули тут удивляться…

Медленно откинулся на кровать и прикрыл глаза.

Завел руки за голову, мимоходом легко коснувшись моего колена. Проверял. Я вздрогнула, он не открывал глаз, но словно почувствовал — едва-едва заметно поморщился.

— Я никого не убивал, ничего плохого не сделал. — Бесконечно устало. — Так… пошалил немного.

Хуясе, немного.

— В машинки поиграл, с детства люблю играть в машинки, особенно дорогие. Вот себе восемь штучек купил. Каждую по шесть раз.

Я напряженно смотрела в его лицо, чувствуя, как снова ускорилось сердцебиение. Он разрешает. Разрешает спрашивать.

— Купил ты, но деньги заплатили тебе. — Осторожно, почти шепотом произнесла я.

— Не мне. Что я совсем дурнэ, что ли. Рожай, Межекова, давай. Ну? Я же в тебя верю. Да-а-авай. — Зевая и скучающе, все так же не открывая глаз.

— Лизинг? — похолодев, выдала я.

— Пятерка, молодец, за пирожком сама сходи.

— Каждую по шесть раз? — с трудом сглотнув переспросила я, напряженно глядя в его лицо. — Это значит шесть лизинговых компаний и в них заявки одновременно, да?

Едва заметно кивнул. Я с трудом сглотнув, продолжила:

— Но там пиздец сколько нала… В заявках завышена цена. Ты сказал той девушке чистить хвосты, это ликвидация… там фирма однодневка, но должна быть с хорошей кредитной историей, иначе бы лизинги отказали…

— Все, Шерлок, ты сразил Мариарти наповал. Блевать пойдешь в знак победы? Воды мне захвати на обратном пути.

Вот, что называется, сидела ни жива не мертва, во все глаза глядя на безмятежное лицо Казакова и понимая, почему Коба едва его не целовал и восторженно держал за голову. Голова у него пиздец отбитая… Это как вообще?.. И как провернуть надо…

— Полин принеси воды. Я заебался. Три дня на нервах, сейчас отпускает, двигаться не хочу.

Я на негнущихся ногах пошла из комнаты. Его люди сидели за столом, играли в покер ели, пили и негромко переговаривались, не обратили на меня ровным счетом никакого внимания, когда я взяла с края стола бутылку минералки. Только Спасский. Едва заметно приподнял бровь, когда встретились глазами.