Инфернальный реквием - Фехервари Петер. Страница 48
«Игольник! — обрадованно предположила Милосердие. — Будет нашим, когда мы растопчем ее в прах!»
Это снаряжение ассасинов выпускало по лазерному лучу кристаллические иглы, пропитанные нейротоксином, который за считаные секунды убивал или обездвиживал добычу. Асената решила, что Бхатори предпочла второй вариант, но такая мысль ее не слишком успокоила. Если Гиад потеряет сознание, то наверняка очнется уже на «Чистой доске».
«Выпусти меня, сестра! Без кандалов твоих сомнений я проворнее!»
— Нет! — прошипела Асената, пытаясь что–нибудь придумать. — Умолкни!
Палатина вслед за ней поднялась на возвышение. Глазные линзы Акаиси щелкали и жужжали, наводясь на жертву. Гиад, пригибая голову, пошла вокруг операционного стола, отгораживаясь им от хищницы. Медицинская сумка сестры лежала в другом конце зала, неподалеку от места ее падения. Если только Асената успеет добежать туда и выхватить…
«Карга проколет тебя на полдороге, — предостерегла Милосердие. — А вот я…»
— Нет!
Выскочив из–за укрытия, Гиад спрыгнула с возвышения, приземлилась на корточки и метнулась к сумке. Над головой у сестры просвистели иглы. Вцепившись в котомку, Асената обернулась и увидела, что палатина огибает стол и идет к ней, целясь из пистолета.
«Я же говорила!»
Бхатори выстрелила, но мгновением раньше перед ней возникло другое создание в багряной рясе, и игла попала ему в грудь.
«Анжелика!» — поняла Гиад. Не тратя время на раздумья о поведении сервитора, она выдернула Тристэсс из сумки и нырнула вперед, мимо своего спасителя.
— Еретичка! — прокричала Асената, паля в падении с двух рук. Болт–пистолет яростно взбрыкнул в ее хватке, радуясь окончанию долгого поста. В отличие от беззвучного игольника, его выстрелы гремели в замкнутом пространстве.
«Получай, мымра!» — весело заорала Милосердие.
Палатина отшатнулась, пораженная снарядом в живот. Болт детонировал внутри с приглушенным хлопком, из входного отверстия выбросило ошметки плоти и искрящие электрические схемы, а ткань вокруг раны загорелась. Акаиси с лязгом рухнула на колени, все еще пытаясь навести оружие на Гиад.
— Ты не понимаешь, что…
Слова Бхатори утонули в грохоте нового выстрела, и второй болт–снаряд врезался ей в правое плечо. Взрывом конечность выдернуло из сустава. На иссохшее лицо палатины брызнула кровь, а ее рука, по–прежнему сжимавшая игольник, отлетела в сторону. Вращаясь в воздухе, она непрерывно давила на спуск.
Из глотки Асенаты вырвался улюлюкающий вопль. Милосердие стискивала ей пальцы, понуждая стрелять снова и снова, — выпускать снаряды, пока от их злейшего врага не останется ничего. Гиад, покоробленная таким дикарским порывом, не поддавалась.
— Искорени сучку! — завизжала Милосердие голосом сестры, продолжая бороться за болт–пистолет. — Очищай ее, пока она не разойдется по швам раз и навсегда!
Со стороны Карги раздался всплеск электронного бормотания, и двойняшки подняли взгляд. Очевидно, болты повредили голосовую аугментику Бхатори, лишив ее дара речи, однако палатина явно старалась что–то сказать. Она содрогалась в конвульсиях, будто сломанная заводная игрушка, а глазные линзы крутились без остановки. В грудной клетке Акаиси что–то полыхнуло, изо рта и ноздрей повалил дым.
— НЕЧИ–И–ИСТЬ! — проверещала Бхатори.
Линзы палатины раскололись, и она повалилась навзничь, словно кто–то перерезал неосязаемые нити внутри нее.
Пока Асената смотрела на тлеющий труп, ее ладони внезапно опалило болью. Опустив глаза, сестра увидела, что Тристэсс раскалилась добела и трясется, будто хочет вырваться из ее хватки. Вскрикнув, Гиад выронила священное оружие и уставилась на руки, покрытые ожогами.
— Я недостойна, — безнадежно прошептала она.
«Так очисти себя, Сестра Битвы, — поддразнила Милосердие. — За Трон и Терний!»
— Зачистить еретиков! — рычит госпожа терниев, щелкая шестихвостой плетью. — За Трон и Терний!
— Трон и Терний! — хором отвечают собравшиеся вокруг нее сестры в куколях.
Разом воздев цепные мечи–эвисцераторы с железными зубьями, они бросаются на врага, не ведая ни сомнений, ни надежд. Истошно распевая «Плач о потерянных», женщины сражаются, несут смерть и гибнут на бессчетных полях боев.
Милосердие всегда мчится впереди, более быстрая и свирепая, чем другие репентистки. Ее черная накидка заляпана грязью и засохшей кровью: вода не может смыть грехи, поэтому сестра гнушается омовений. Вокруг мускулистых рук и ног обмотаны колючие лозы, шипы на которых оттягивают и царапают кожу, однако несомое ими страдание давно уже потускнело, сменившись тупым нытьем. Сейчас наслаждение ей приносит только пляска битвы.
— Милосердие! — вопит она при каждом убийстве. Глаза, подобные воспаленным ранам в прорезях куколя, пылают дозволенной злобой, пока она устраивает резню во имя какого–то бога и императора, наслаждаясь звуками собственного имени. — Милосердие!
Во время боя это создание не слышит ничего, кроме приказов госпожи, рева своего клинка и предсмертных криков неприятелей, но после сражения всякий раз возвращается голос скованной сестры. В тишине серая тень никогда не умолкает, только бичует Милосердие воспоминаниями об их падении. Уже вскоре существо начинает мечтать о щелчках нейрохлыста, что возвещают приход сладостного безумия битвы. Ничто иное не способно заглушить нытье чертовой сучки!
«Выпусти меня, сестра…»
— Сестра, — настойчиво повторил голос, — нам нужно уходить.
Подняв взгляд от обожженных ладоней, Гиад увидела перед собой мальчика–колдуна, выпущенного из камеры. Над пареньком нависала Анжелика — очевидно, игла, которую сервитор получил вместо Асенаты, не причинила ему вреда.
«Им нельзя доверять», — предостерегла Милосердие.
— Сестра… — начал Афанасий.
Гиад жестом велела ему замолчать.
— Я не знаю, что ты такое. И уже не могу доверять собственным суждениям насчет тебя.
— Тогда доверься Богу–Императору, сестра.
Нагнувшись, мальчик поднял Тристэсс, держа увесистый болт–пистолет обеими руками. Асената немного подождала, но касание паренька не разожгло святое пламя, которое ранее отвергло ее.
— Нет, — сказала Гиад, когда Афанасий протянул ей Тристэсс. — Пусть она пока побудет у тебя.
— Хорошее оружие, — заметил мальчик, изучив болт–пистолет с тщательностью, удивительной для его возраста.
— Как ты спасся из схолы, Афанасий? — спросила сестра.
Этой темы они избегали с момента их первой встречи, но время для недомолвок прошло.
— После того как появились демоны, я постоянно шел — иногда прятался, — пока не отыскал выход. Они не чуяли меня… как остальных. — Паренек помрачнел. — Зачем теолог призвал их, сестра? Почему он так поступил?
«Причин взывать к варпу больше, чем ты способно вообразить, дитя, — заявила Милосердие. — И в мире более чем достаточно глупцов, которые воображают, что их коронуют за подобное безрассудство!»
— Потому что он был еретиком, — ответила Гиад, перебив бредни сестры. — Откуда именно пришли демоны?
— Из крутящейся машины… Планодария.
— Планетария? — подсказала Асената.
— Да, сестра, так правильно, — согласился мальчик.
Гиад кивнула, вспомнив замысловатый механизм в базилике Люкс–Новус. Считалось, что Теневой Планетарий, творение Истерзанного Пророка, способен отображать «созвездия души», как его мирские аналоги создают карты небосвода. Впрочем, никто из богословов секты даже не приблизился к пониманию принципов работы устройства. Само здание, где размещалась машина, входило в ее конструкцию наряду с громадным стеклянным шипом и серебряными ободами вокруг него, поскольку купол базилики украшали резные геометрические узоры, меняющие цвет в лучах Планетария. Непрерывное запутанное вращение колец пугало маленькую Асенату, но и пленяло ее — тянуло на орбиту сооружения. Она пробиралась к нему при каждой возможности.