Птицы рождены летать (СИ) - Матвеева Ульяна. Страница 27

Я заметила улыбающийся взгляд Лидии Михайловны и подмигнула ей. Думаю, ее история станет одной из «жемчужин» моего творчества. Я погладила сонного Рузвельта и вернулась в столь приятное мне общество, терпеливо дожидающееся меня за кустами жасмина.

Глава 25

Через несколько дней я настолько освоилась, что сумела преодолеть свою стеснительность и находиться там без ощущения собственного обременения хозяев. В одно прекрасное субботнее утро я проснулась в предчувствии чего-то очень важного для меня. Быстро накинув на себя новый бирюзовый сарафан, я спустилась на кухню, где Лидия Михайловна собиралась жарить пирожки. Я поцеловала ее в щеку, пожелав доброго утра, и села рядом с чашкой ароматного кофе, не сводя глаз с ее ловких движений.

— И как он там живет без Ваших завтраков? Давно Андрей переехал?

— Андрюша давно уже готовит себе сам. Ему нравится возиться с едой, изобретая новые вкусы привычных блюд. Но мои пирожки он обожает, да, — Лидия Михайловна мечтательно посмотрела в окно, вероятно, вспомнив о чем-то сокровенном, о чем-то, что навсегда остается с нами. — Он и не собирался оставаться в Америке, ему здесь некомфортно. Он очень просил нас поехать с ним в… — она запнулась, но тут же продолжила, — туда, где он сейчас, но мы еще в раздумьях. Нам и тут неплохо, да и он часто навещает нас.

— Здесь очень мило, — ответила я, переборов в себе излишнее любопытство. — Кстати, в одной из записок, что Андрей каким-то образом оставил в швейцарском домике, был рецепт яблочного штруделя. Представляете мое лицо, когда я мчалась туда, не дыша от волнения, чтобы найти его, а нашла какой-то штрудель, и то, только на бумаге и в зародышевом состоянии, — засмеялась я, вспоминая потом выражение своего вытянувшегося лица, замеченного в зеркале, когда я еще пыталась разгадать его странное послание.

— Да уж, он может, — усмехнулась Лидия Михайловна. — Так и что там с этим рецептом? К чему он был? Андрей, кстати, его просто обожает.

— Чуть позже я вспомнила, что когда-то мы заказывали его в кафе… В общем, я сделала все по рецепту, но задумалась и передержала штрудель в духовке. Пришлось идти в магазин и набирать новый набор продуктов.

— И что, в итоге получилось? Хочешь, приготовим вместе сегодня к полднику, — предложила она.

— С третьего раза получилось почти так же, как тогда в кафе. Но с удовольствием получу мастер-класс, — подмигнула я.

Мы разговорились о жизни и поведали друг другу наши истории, без прикрас и лжи. Она рассказала о том, что в детстве они с родителями и младшей сестренкой голодали и подолгу не могли уснуть ночами, мечтая о конфете или бутерброде с колбасой, которыми их иногда угощали в школе по праздникам. Ее отец работал на фарфоровом заводе и с раннего утра до глубокого вечера занимался художественной росписью чайников, чашек и всевозможных тарелок. Его заработанных денег хватало только на самое необходимое. Девочки одевались очень скромно, а о каких-либо путешествиях, которыми грезила маленькая Лида, не могло было быть и речи. Их мама была школьной учительницей по географии, и вечерами, возвращаясь домой к семье, она сочиняла для дочерей сказки о жителях разных точек планеты, добавляя к ним полезную информацию об особенностях той или иной местности, рождая в сердцах малышек любовь и неподдельный интерес к миру.

О своем детстве она рассказывала неспешно, с нежностью и теплотой. Лидия Михайловна поделилась также своими первыми переживаниями, связанными с первой ревностью, когда мальчик, в которого она была тайно влюблена, предложил дружить другой девочке, более ухоженной, в сверкающих серебристых туфельках, как у Золушки на балу.

— Мне казалось тогда, что дело в них, да еще в ее модной короткой стрижке, — смеялась Лидия Михайловна. — В тот же вечер я, придя домой, вооружилась огромными портновскими ножницами и состригла свои длинные локоны до плеч, а затем пыталась подравнять до тех пор, пока они едва касались шеи. К счастью, вскоре пришла мама и тихо ахнула. С трудом сдерживая свое разочарование (ведь она так любила мои длинные каштановые косы!), мама завершила мое первое боб-каре.

— И что было потом? — спросила я. — Он обратил на Вас внимание?

— Ну… я это сделала не для этого, — ответила Лидия Михайловна, в которой я перестала замечать ее физиологический возраст, любуясь ее молодым, звонким голосом и глазами с огоньком внутри. — Мне просто хотелось как-то выразить свой протест, избавиться от противоречивых эмоций, которые напугали меня своей непохожестью на те, что я когда-либо испытывала раньше. Тот мальчик вскоре переехал с семьей в другой город, и у меня отлегло. Через год я уже заинтересовалась другим, из параллельного класса, — хихикнула она, чуть заметно покраснев.

— О, знакомо, знакомо, — улыбнулась я, — я тоже в те времена была очень влюбчивой, но, как правило, это приводило только к тихим, томным вздохам, украдкой, и стремлением постоянно показываться выбранному субъекту на глаза. Зачем — не знаю, я так и не решила…

Читай на Книгоед.нет

Лидия Михайловна вытерла глаза носовым платком, налила в стаканы свежеприготовленного морса и села рядом. А я, тем временем, задумалась о том, почему мы обычно с легкостью верим тому, что видим, не желая увидеть нечто большее? Передо мной была юная девушка, полная огня, в ком жизни было больше, чем во мне и всех тех, кого я знала. Если взглянуть на нее умом, то видишь уставшую пожилую женщину, которой уже непросто передвигаться, все чаще вспоминая о том, где находится тот или иной сустав и когда поднятые тяжести были чересчур тяжелы для хрупкого позвоночника. А стоит занять ум чем-то другим, чтоб не мешал, и заглянуть в нее сердцем, то видишь все ту же нежную, порхающую, словно прекрасная бабочка, полную сил, желаний и чувств девчонку, только более мудрую и немножко разочарованную в том, что жизненный путь ее не всегда пролегал через цветущие луга и медовые реки, и в том, что тело, в котором заключена душа, уже не такое гибкое и порой не поспевает за идеями, столпившимися в ожидании воплощения в реальность.

— А сейчас? — спросила она меня, подавая расписной стакан с темно-вишневым содержимым. — Что ты чувствуешь по отношению к Андрюше? Прости, если я лезу не в свое дело.

Чтобы подобрать нужные слова, я заглянула в себя и ответила, делая небольшие паузы:

— Я не могу сказать, что мои чувства к нему как-то резко изменились, нет… Не было какой-то вспышки, при которой моя любовь вдруг родилась бы из ниоткуда. Все те годы, месяцы, даже, точнее сказать, минуты, проведенные с ним, мы будто срастались в одно целое. Он стал мне родным, роднее всех, но между мной и моим сердцем долгое время будто находилась пелена, мешающая разглядеть правду. Не последнюю роль сыграла моя отвратительная черта не анализировать те или иные процессы и ситуации, происходящие со мной. Мне потребовалось много времени, чтобы научиться слышать свой внутренний голос, который уже надорвал горло, крича мне о том, что я люблю Андрея и прося проснуться и оглядеться вокруг. Когда он уехал… я словно погрузилась в транс, боясь лишний раз сталкиваться с действительностью. Я научилась ничего не чувствовать, и в таком состоянии прошли мои молодые годы, представляете? Затем в какой-то момент произошел сдвиг, и в мою хмельную голову проник первый луч света. Вот тогда я и разглядела то, что жило во мне столько лет — любовь к Вашему сыну… Да и не только это. Я словно прозрела и увидела вроде бы очевидные вещи, но, тем не менее, раньше они скрывались из моего поля зрения. И сейчас мне до боли жаль упущенного времени.

Лидия Михайловна молча поднялась и прошла к угловому шкафу. Из верхней полки она вынула несколько сложенных листов.

— Прежде, чем я передам тебе то, о чем просил Андрей, я хочу сказать тебе одну вещь: никогда, запомни, пожалуйста, никогда не вини себя в чем-либо. Чувство вины — коварная штука… Вроде бы внешне как-то даже благородно, наказывать себя за плохой поступок… Но работать над ошибками лучше иначе. Не топчись в прошлом, возьми с собой только полученную порцию опыта и налегке лети в настоящее. Осознай прелесть этой минуты, и плевать, что было раньше! И с чистого листа, без груза прошлого, смело ступай в новый день, а самокритику оставь, а лучше закопай где-нибудь в саду под яблонькой, хоть какая-то, может, польза с нее будет. Когда ты простишь себя, тебе легче будет увидеть красоту этого мира и, главное, красоту внутри каждого его жителя. Без тени суждений, ты увидишь, что каждый из нас является совершенством, но на разных этапах развития. Каждый прожитый день по щепотке заполняет нас, как сундук, рубинами и изумрудами, и нужно принимать опыт с благодарностью, используя его для дальнейшего развития, — с этими словами она поднялась и поцеловала меня в лоб. Словно благословление, этот простой жест сумел расширить границы моего сердца. Из глаз струились слезы. Я снова ощутила себя малюткой, которую прижимала к груди мама. Я поблагодарила Лидию Михайловну и взяла в руки свернутый лист, который она протянула мне.