Хранящая огонь (СИ) - Богатова Властелина. Страница 41

Он поверил каждому её слову. Может, и в самом деле выпороть? Да только мало что добьётся, как бы ещё хуже не стало. Арьян выругался про себя. Ему и в самом деле этого хотелось — наказать её за то, что так бесстыдно смотрит, так открыто желает его, за то, что приучила к себе Данимира, и тот потерял голову. Нет, он не чувствовал желания, только гнев холодный и разрушающий. Пальцы будто закаменели, пристыли к её коже, и он ощущал, как едва уловимо бьётся жилка под ними. Грудь Лавьи вздымалась и опадала сдержанно и судорожно, трепетали крылья носа, чуя опасность. Валганка — стоило бы ожидать ему — вдруг поддалась вперёд, охватывая лицо Арьяна, к губам прильнула крепко. Княжич вскинул руки, жёстко сковав её подбородок, пальцами впиваясь в челюсть, другой рукой рванул за волосы. Та только вскрикнула, прижимаясь ещё плотнее бёдрами, и этот запах тягучий дурманный и мягкие губы выпили из него всю злость.

— А ты говоришь, Арьян, отправить её? И самому нужна, как я вижу.

Голос Данимира словно плетью ошпарил по лицу. Лавья отпрянула в сторону. Арьян же вытянулся прямо, поворачивая в сторону двери, наскакивая на острый, как наконечник стрелы, взгляд Данимира.

— Ты же вроде как спать пошёл, — выдохнул старший, вскипая ещё больше.

— И ты тоже, — отозвался Данимир, и слова, как булыжники, обрушились на брата.

Арьян хмыкнул, уперев руки в бока, тряхнув головой — нашёл из-за кого склоку разводить. Но брат будто весь в ледяную глыбу обратился, смотрел твердокаменно, вынуждая его испытывать вину, хотя не за что.

Старший придавил свинцовым взглядом девку. Лавья в тень вжалась вся, замерла. Отвернувшись, Арьян шагнул к лестнице, намереваясь прекратить эту бессмыслицу. Не хватало ещё разборки учинять из-за чужачки. Поднялся по ступеням, чувствуя, как летит в его спину тяжёлый взор Данимира.

С глаз постепенно спала слепая пелена раздражения, да только внутри неприятным червём точила досада от недоразумения, случившегося там, внизу. Но больше всего выбивало из колеи то, что, если б не Данимир, то он бы придушил на месте эту гадюку. Вот гадство, проклятая блудница. Да ещё братец, нашёл чем упрекнуть. Смотрел так, будто Арьян украл у него что-то.

Одна мысль била за другой, доводила до крайности. Что ни день, то ссора. Оба хороши, развели тут бабий гарем. Завтра же с отцом поговорить нужно, рассказать о Всеславе и Гостяне. Без дозволения князя Арьян самовольничать не смел, пусть Вяжеслав рассудит, что делать с ними.

Митко подлетел к княжичу, едва тот переступил порог хоромины, поторопился подсобить снять сапоги, опасливо косился, чуя, что не в духе княжич. Арьян кивнул в сторону двери, что бы отрок оставил его, и тот, быстро управившись, исчез с глаз долой. Арьяна шатало от злости, последняя капля терпения покинула его. Он расстегнул бляшки на поясе с оружием, бросил на стол, ножны с грохотом звякнули как бы в отместку, следом сдёрнул с себя рубаху, швырнул туда же и завалился на постель, закидывая руки под затылок, закрывая глаза, слушая, как бухает кровь в ушах, оглушая, а грудь сотрясается от рваного дыхания. Губы жгли влажные следы от губ валганки, вынуждая сотрясаться от ярости.

Проклятие! И какого лешего она пришла к нему? И как тут уснуть теперь?

Арьян сжал челюсти, смял кулаки так, что костяшки хрустнули, резко сел. Сонливость слетела, как и не было её, оставаться в стенах не было мочи. Хотелось просто дышать глубоко, а лучше вылить на себя ушат холодной воды да сбросить спесивость.

Княжич соскользнул с лавки. Отыскав рубаху, которая лежала сверху ножен, резкими и чёткими движениями натянул на себя, вышел за дверь. Оружие возьмёт в избе ристалищной.

Митко не оказалось поблизости, небось в дружинную избу ушёл, шалопай, верно посмотреть на чужаков. Арьян спустился по теперь уже с пустующей лестнице быстро, туго втянув ещё стоявший в воздухе запах Лавьи. Не задержался. Так же, в сумраке, минул клети, вышел на крыльцо под ночное небо. Опершись на брусья крыльца ладонями, жадно втянул в себя воздух, да так, что даже в груди заломило и голова кругом пошла. Легчало. Постепенно злость сползла. Медленно, неохотно, но ослабила удавку на шее.

Постояв ещё некоторое время, Арьян спустился во двор, направляясь к ристалищу. Именно это требовалось ему — стиснуть клинок и окончательно вытеснить из себя всю натугу да выплеснуть желчь гнева, которая скопилась за эти дни и уже закисла в нём, начала бродить, отравляя.

Пройдя по мощённой досками дороге, дыша сладким ароматом малинника, что рос за стеной вдоль надстроек, громоздившихся тесно по обе стороны, завернул за частокол, где и высилась изба оружейная. Здесь было куда тише, чем сейчас там, в избах кметей, где все и собрались ныне. И хорошо. Ему нужны были тишина и покой.

Пригнув голову, Арьян нырнул в прорубленную прямо в дубовом частоколе низкую дверь, оказался в сумраке. Пахнуло в лицо прохладой: запахом мха с примесью сырости. Не доходя до ворот оружейной, за миг до того, как княжич уловил изменение в воздухе, из-за ограждения, выскочила тень. Арьян успел, увернулся от твёрдого и резкого скользящего взмаха руки. Чиркнуло по груди остриё, распоров ворот рубахи, которая тут же напиталась проступившей кровью. Нападающего это не сбило. Следующий выпад Арьян перехватил, поймав крепкую мускулистую руку мужчины, по-видимому, обученного сноровке военной. Тот не поддался так быстро, извернулся, отскакивая в сторону, как рысь лесная, но княжич хотя бы успел его немного разглядеть. Одет, как ни странно, просто: рубаха на выпуск, штаны широкие, а половину лица повязка скрывала, только одни глаза блеснули по-звериному, молодо и ненавистно сузились до щелок. Вид его неброский сбил с толку. Тать с яростью сорвался с места, обрушивая град ударов немых и чётких, будто вела его какая-то сила иная, не человечья даже. Арьян не видел ножа в руке убивца, но чуял каждое его движение в воздухе, опасное, холодное, острое, направленное на него. Как не вовремя меч свой не взял. Чужак уклонялся раз за разом — только успевай, да мало-помалу оттеснял княжича к стене, не давая возможности развернуться. Тут незадача.

Дыхание татя звучало размеренно, но тяжело — берёг силы, намеревался ударить метко, довершить наверняка своё грязное дело. Выпад и вновь захват. Тать вывернул руки, пришлось тоже отступить, тоже поберечь силы, которые утекали, как руда из раны, потому тянуть тоже не следовало, да и скручивало нутро от медленно разливающейся боли в мышцах. Собрав всю мощь, Арьян ринулся вперёд, тараня и сбивая татя с ног могучим весом — удалось. Покатились к самой стене избы оба, поднимая пыль, которая забила глаза и нос. Арьян охнул, когда в живот ударило холодное железо, глубоко, по самую рукоять, упёршуюся в рёбра. Княжич потерял дыхание и обрёл вновь, когда тать рванул клинок назад и попытался скинуть его с себя. Арьян не разжимая хватки, заломил руки татя, выбивая из пальцев жало, но душегуб ловко извернулся под ним, локтём саданув в челюсть. Княжич опрокинулся в сторону от удара, в голове зазвенело. Тать успел в это время вскочить на ноги, и Арьян, встряхнув головой, очухиваясь с утробным рычанием, поднялся, бросаясь в след, догнал, впечатав в стену беглеца так, что тот распластался по ней, как комар, прихлопнутый ладонью. Княжич яростно обрушивал на него удары один за другим, попадая в голову, в челюсть, куда-то в ухо, и в месте с тем, каждый удар давался всё тяжелее, а хватка слабела, пока не качнуло, чем быстро и воспользовался тать, поняв, что к чему. Оттолкнувшись от стены, отшвырнул от себя противника. Княжич едва устоял, вспоминая вдруг, что ранен, ощущая, как рубаха липнет отрепьем к телу, а кровь горячими ручьями течёт по бедру к лодыжке. Ноги тут же сделались тряпичными и слабыми, как и руки, будто с него разом выпили все токи. Арьян глянул вниз, на залитую бурой рудой рубаху, на то, что так мешало вдохнуть. Нутро скрутило так болью, будто выдернули из него все рёбра разом. Княжич посмотрел вперёд, на медленно надвигающегося душегуба. Вновь сверкнула сталь. Арьян смог через скручивающий спазм боли уклониться всего на немного, но этого хватило, чтобы уберечься от прямого удара, метящего в сердце. Плечо обожгло, когда лезвие вошло в плоть. Тать, дёрнув клинок назад, выругался, вновь занёс. От следующего, уже верного удара спасло то, что раздался где-то недалеко шум голосов, что влился в отяжелевшую отторгающую явь голову вяло и невнятно. Колени подогнулись, и княжич, пошатнувшись, тяжело рухнул наземь, заваливаясь набок.