Медная гора - Занадворов Владислав Леонидович. Страница 12

— Скорее!

— Куда торопишься? Зверя увидел, что ли?

— Огонь!

— Какой огонь? — встрепенулся Никита.

— Очень просто — костер. Недалеко.

— Чей костер? Может, начальника?

— Вряд ли, — махнул рукой Буров. — Тогда бы большой был. А то еле мерцает.

— Значит, вогулы, — безразлично проговорил Никита.

— Манси здесь не кочуют, — ответил Буров на бегу.

Вот здесь — каменный кряж. У его подножия, в ложбине, костер. Буров раздвинул ветви кустарника. Совсем близко от него, словно огненные крылья бабочек, трепетали робкие языки костра. Буров неловко поднял берданку и стал осторожно спускаться. Валежник хрустел под ногами.

У костра лениво заворчала собака. Но кто-то ее успокоил. Буров вышел из кустов. Человеческая фигура метнулась в сторону. Котелок, висевший над костром, опрокинулся, и вода залила огонь. Буров вскинул ружье.

— Сто-о-ой! Стрелять буду!

— Фу, вот напугал старика, — раздался знакомый голос.

— Зверев?! Ты!

На плечи Бурова бросилась Серуха. Длинным шершавым языком она лизала его щеки, нос, подбородок.

— Ну и подвело твои бока, — похлопал собаку Буров. — Где Корнев? — забыв пожать руку проводника, в упор спросил он.

— Корнев-то? — очнувшись от испуга, переспросил Зверев. — Там остался.

— Как там?.. Значит, заблудились?

— Видно, так.

— Почему вернулся один?

— Накорми сперва, потом и обскажу, как дело вышло. Да, по правде, и говорить-то нечего.

— Ну, это мы еще увидим, — строго произнес Буров, и они направились к ночлегу.

ПЕРВЫЙ ВЗРЫВ

Костер дымится у входа в палатку. Ветер заносит под брезентовые полотнища клубы синего прозрачного дыма. Густой промозглый дождь, не смолкая, стучит по крыше палатки. Буров, только что вернувшийся из очередного поиска, скидывает с себя промокшую одежду и докрасна растирает тело махровым полотенцем. Громко смеясь, он бьет ладонью Григория Хромых по голой спине, и они поднимают возню в углу палатки.

Зверев оборачивается к ним, протирает покрасневшие от дыма глаза и строго произносит:

— Разбаловались, будто сосунки двухмесячные… А то и невдомек, что, может, слезами горькими плакать надо… Начальника-то нет.

Хромых сразу замолкает, а Буров отстраняет налитую чашку чая, достает из вьючного ящика сухое белье и тотчас начинает одеваться.

— Так-то лучше, — одобрительно кивает головой Зверев и подсаживается к чайнику. Рядом с ним вытягивает лапы мокрая Серуха и, ожидая подачек, не мигая глядит на хозяина.

— Как успехи? — одеваясь, спрашивает Буров, хотя и чувствует, что проводник не принес новых известий о Корневе.

— Известное дело как, чуть не до самых оленьих пастбищ дошел, а ни следов человеческих, ни кострища старого, ничего не видел. Да погода-то, вишь, какая недобрая. Где тут человека сыщешь! — С этими словами Зверев бросает Серухе горбушку хлеба и неожиданно говорит: — Боюсь, не пропал бы наш начальник.

Бурову почему-то кажется, что в колючих глазах старика вспыхнул недобрый огонек и тотчас погас. Но это обманчивый отсвет костра упал на лицо проводника и исказил его.

Сразу же после встречи с Буровым Зверев энергично взялся за поиски Корнева. На много верст вокруг не осталось такого уголка, куда бы не заглянул неутомимый старик. Буров поражался его кипучей деятельности, его способности сейчас же после короткого отдыха совершать длинные, утомительные переходы и, окрыляясь новой надеждой, вновь прокладывать путь сквозь тайгу, затканную туманом.

Поэтому Буров быстро подавил в себе неприятное впечатление, оставшееся от неожиданной встречи у ночного костра. Кроме того, обстоятельный рассказ проводника вполне убедил Бурова в случайности всего происшедшего.

В самом деле, разве не мог Зверев, гоняясь за молодым телком, отбившимся от лосихи, ушибить ногу и вернуться на берег озера Амнеш, когда Корнев уже покинул его?

И если до сих пор они не напали на след Корнева, то старик в этом совершенно неповинен. На другой же день после прихода Зверева начался дождь. Туман заволок лес. Долины исчезли. Горы потонули в белесой мгле. Поиски приходилось вести вслепую. К тому же Василий Угрюмый явно запаздывал — прошло шесть дней с тех пор, как он ушел к водоразделу.

Когда окончилось чаепитие, Хромых затянул от комаров полотнища палатки и влез в спальный мешок.

— Нашли кого к водоразделу послать… Ему бы только за смертью ходить, — уже засыпая, пробурчал Зверев. Ему никто не ответил. Взаимное недружелюбие стариков было хорошо известно всем окружающим.

В середине ночи Бурова разбудил шум. Он неохотно раскрыл глаза, но долгое время ничего не мог понять. Палатка ходила ходуном. Она ежеминутно угрожала сорваться с колышков и обрушиться на головы спящих. Кто-то снаружи отчаянно тряс ее. Наконец, Звереву удалось нащупать спички и зажечь свечу.

Палатка разбухла от гула голосов. Пришедшие скидывали промокшие куртки, стаскивали с ног тяжелые сапоги и осторожно составляли в угол продолговатые рюкзаки с динамитом. Один из них уже раздувал костер, другой бежал к ручью за водой, третий пытался о чем-то рассказывать, но его голос тонул в общем гуле.

Закипевший чайник принес тишину в палатку.

Когда все уселись вокруг костра, Угрюмый неожиданно заметил Зверева.

— А, дед? Что, и Андрей вернулся? — удивленно спросил он, как бы не зная, радоваться этому известию или сожалеть о том, что сам он не сумел прийти вовремя.

— Да нет, отбился от Андрея Михайловича, — ответил Буров за растерявшегося старика.

— A-а, вот как… — сквозь зубы проговорил Угрюмый и больше не обращал внимания на молчаливого старика.

— А вы что поздно? — спросил Буров, желая переменить тему разговора.

— Ты сам потаскайся по горам да по лесу, тогда узнаешь, — вдруг рассердился Угрюмый. — Думаешь, шутка с динамитом идти? На скользкий камень встанешь — значит, крышка тебе: вместе с мешком на воздух взлетишь. А болота? Раздулись, что мыльные пузыри. Я и так ребят замучил, еле-еле ноги волокли. Ну, ничего, отдохнут. А будут помнить, как с Угрюмым ходить, — засмеялся он и, окончательно потеряв пыл, добродушно продолжал: — От лагеря досюда мы ночью шли… Факела из бересты смастерили… Видишь — куртку прожег, списывать придется.

Угрюмый кончил пить чай, перевернул вверх дном кружку и стал развязывать принесенные рюкзаки.

— Ложились бы вы спать, Василий Иванович. Утром разберемся, — сказал Буров.

Угрюмый сердито обернулся:

— Да погоди ты… спа-ать! Может, динамит подмок, подсушить надо, а он — спать!

Когда совсем рассвело, все отправились на вершину Шайтан-горы. Буров и Хромых, поднявшиеся выше остальных, затаив дыхание, следили за скудными движениями Угрюмого. А он, не обращая внимания на товарищей, спокойно закладывал под скалу патроны динамита, смазывал мылом бикфордовы шнуры и острым ножом обрезал их кончики.

Угрюмый выпрямился — и троекратное «берегись!» поколебало воздух.

Стоявшие в отдалении увидели, как струйка сизого дыма стала извиваться вдоль скалы. Вскоре показался и сам Угрюмый. Он шел обычным крупным шагом, не оглядываясь назад, как будто за его спиной не грозила ежесекундно взлететь на воздух скала и обдать вершину горы яростным ливнем каменных осколков. Угрюмый не спеша присоединился к остальным и, улыбнувшись в усы, проговорил:

— Через пятнадцать секунд шарахнет. Давай уходить.

— Чему радуешься? — взглянул на него Буров.

— Весело!

— Нашел время веселиться… Кто из нас думал, что на такое дело взрывчатку тратить придется?

— Ничего! Зато Андрей наверняка услышит. Я динамита не пожалел.

Над вершиной взлетели густые клубы газов, разрыхленной земли, каменной пыли. Отдельные камни, словно ракеты, взвились в небо. Оглушительный грохот потряс гору. Деревья закачались.

Пегий лось, склонив широкие ветвистые рога, пил из ручья студеную воду. Но мохнатая губа вдруг часто-часто задрожала, а маленькие уши сторожко зашевелились. Сохатый вскинул гордую голову и, разбрасывая копытами гальку, поскакал вдоль ручья.