Крах и Восход - Бардуго Ли. Страница 62

С его уст сорвался смешок, и подбородок забрызгало кровью.

– Вот так?

Его ноги подкосились. Он пытался поддержать себя руками, но тщетно, и упал на спину. «Все довольно просто. Подобное притягивает подобное». Сила Дарклинга. Родная кровь Морозова.

– Голубое небо, – сказал он. Я подняла взгляд. Вдалеке виднелось тусклое мерцание, почти полностью закрытое черным туманом Каньона. Волькры отлетали от просвета, искали, где бы спрятаться. – Алина, – выдохнул Дарклинг.

Я присела рядом. Ничегои прекратили свое нападение. Они кружили и клокотали над нами, не зная, что делать. Мне показалось, что я увидела среди них Николая, мчащегося к тому голубому просвету.

– Алина, – повторил Дарклинг, пытаясь нащупать меня пальцами. Я с удивлением обнаружила, что мои глаза наполняются слезами.

Он провел костяшками по влажным дорожкам на моей щеке. Окровавленных губ коснулась легчайшая улыбка.

– Хоть кто-то будет меня оплакивать. – Дарклинг уронил руку, словно та весила слишком много. – Не надо могилы, – выдавил он, сжимая мою ладонь, – они ее осквернят.

– Хорошо, – кивнула я. Слезы пошли сильнее. «У меня ничего не останется».

Он задрожал. Его веки начали закрываться.

– Еще раз, – попросил Дарклинг. – Назови мое имя еще раз.

Он древний, я это знала. Но в эту секунду он был просто мальчишкой – гениальным, одаренным непосильным могуществом, обремененным вечностью.

– Александр.

Его веки с трепетом опустились.

– Не бросай меня одного, – пробормотал он. И его не стало.

По Каньону пролетел звук, напоминающий шумный вздох, и разметал мои волосы.

Ничегои расщепились, рассеялись, как пепел на ветру, а удивленные солдаты и гриши пялились на то место, где они были секунду назад. Раздался душераздирающий вопль, и я подняла голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как крылья Николая растворяются; тьма вытекала из него темными струйками, пока он падал на серый песок. Зоя побежала к нему, пытаясь замедлить падение восходящим потоком.

Я знала, что пора уходить. Что-то делать. Но мои ноги отказывались работать. Я лежала между Малом и Дарклингом, последними из рода Морозовых. Из пулевого ранения сочилась кровь. Коснулась кожи на шее. Она казалась голой.

Я смутно осознавала, что гриши Дарклинга отступали. Некоторые опричники тоже предпочли уйти, свет продолжал источаться из них неконтролируемыми рывками. Я не знала, куда они пойдут. Может, обратно в Крибирск, чтобы предупредить своих товарищей, что их господин мертв. А может, просто сбегут. Мне было все равно.

До меня донесся шепот Толи с Тамарой. Я не разбирала слов, но в их голосах отчетливо слышалось смирение.

– Ничего не осталось, – тихо произнесла я, чувствуя пустоту внутри себя, пустоту повсюду.

Солнечные солдаты радостно кричали и метали свет огненными дугами, сжигая Каньон. Некоторые из них залезли на стеклянные скифы Дарклинга. Другие построились в ряд и соединили свои лучи, послав каскад солнечного света сквозь тонкие клочья мрака и уничтожая Каньон пульсирующей волной.

Они плакали, смеялись, ликовали от своего триумфа, да так громко, что я почти его не услышала – тихий хрип, хрупкий, невозможный. Я попыталась не обращать на него внимания, но надежда вцепилась в меня стальной хваткой, а еще – острая тоска, чей конец стал бы моей погибелью.

Тамара всхлипнула. Толя выругался. И вот снова он: слабый, чудесный звук, когда Мал сделал вдох.

Глава 18

Из Каньона нас отвезли на одном из скифов Дарклинга. Зоя с легкостью захватила власть на побитом стеклянном судне и заняла любопытных солнечных солдат делом, пока Толя с Тамарой поднимали нас на борт, спрятанных под тяжелыми пальто и сложенными кафтанами. Тело Дарклинга завернули в синюю мантию одного из его падших инфернов. Я дала ему клятву и намеревалась сдержать ее.

Шквальные – Зоя, Надя и Адрик – выжили и остались такими же невредимыми, как до начала битвы. Они наполнили черные паруса ветром и повезли нас над мертвым песком так быстро, как позволяла их сила.

Я лежала рядом с Малом. Он по-прежнему мучился от ужасной боли и часто терял сознание. Толя продолжал трудиться над ним, проверяя пульс и дыхание.

Где-то на скифе послышался голос Николая – сиплый и срывающийся от темной мерзости, которая владела им раньше. Мне хотелось увидеть его лицо, убедиться, что все нормально. Он наверняка сломал себе кости при падении. Но я потеряла много крови и тоже выскальзывала из реальности, мой изнуренный разум требовал забытья. Когда глаза начали слипаться, я схватила Толю за руку.

– Я умерла в Каньоне. Ты понимаешь? – Он нахмурился. Наверняка думал, что я в бреду, но мне было нужно достучаться до него. – Это – мое мученичество, Толя. Сегодня я умерла.

– Санкта-Алина, – тихо произнес он и поцеловал костяшки моих пальцев – изысканный жест, достойный джентльмена, приглашающего даму на танец. Я молилась всем настоящим святым, что он меня понял.

* * *

В конечном итоге друзья хорошо поработали над моей смертью и даже лучше над воскрешением Николая.

Нас вернули в Томикаяну и спрятали в амбаре за яблочными прессами – на случай, если вернутся солнечные солдаты. Николая помыли, подстригли, дали ему чай с сахаром и черствый хлеб. Женя даже нашла ему форму Первой армии. Через пару часов он уже направлялся в Крибирск вместе с близнецами, Надей и Зоей, переодевшихся в синие кафтаны, которые украли у погибших.

Придуманная ими история была довольно проста: Николай стал пленником Дарклинга, приговоренным к казни в Каньоне, но он сбежал и, с помощью заклинательницы Солнца, смог одолеть Дарклинга. Мало кто знал правду о случившемся. Битва превратилась в хаос насилия, совершаемого в почти кромешной темноте. Я подозревала, что гриши и опричники Дарклинга будут слишком заняты тем, чтобы сбежать или молить о королевском прощении, чтобы оспорить новую версию событий. В итоге вышла добротная сказка с трагическим концом – заклинательница Солнца отдала жизнь, чтобы спасти Равку и ее нового короля.

Большинство времени, проведенного мной в Томикаяне, превратилось в размытое пятно: аромат яблок, шорох голубей на карнизах, вдохи и выдохи Мала, лежащего рядом. В какой-то момент нас решила проведать Женя, но я подумала, что мне это приснилось. Шрамы на ее лице остались, но большинство черных полос исчезло.

– Твое плечо тоже выглядит лучше, – улыбнулась она. – Шрамы по-прежнему на месте, но уже не такие пугающие.

– А твой глаз? – спросила я.

– Утерян навсегда. Но я уже привязалась к своей повязке. Мне кажется, она придает мне определенную лихость.

Должно быть, я задремала, поскольку уже в следующую секунду передо мной стоял Миша с мукой на руках.

– Ты что, готовил? – немного несвязно поинтересовалась я.

– Ага, имбирный пирог.

– А почему не яблочный?

– Меня уже тошнит от яблок. Хочешь помешать глазурь?

Я помнила, как кивнула, а потом вновь уснула.

* * *

Поздно ночью к нам заглянули Зоя с Тамарой, чтобы рассказать новости из Крибирска. Похоже, сила усилителей распространилась до самих доков. Взрыв сбил гришей и докеров с ног, а когда из всех отказников в радиусе действия полился свет, начались беспорядки.

Увидев, что Каньон расщепляется, они осмелились зайти за его берега и присоединились к разрушению. Некоторые взяли оружие и пошли охотиться на волькр, окружая их в оставшихся ошметках Каньона и истребляя одну за другой. Поговаривали, что часть монстров сбежала, преодолев яркий свет, чтобы искать тень в другом месте. Теперь же, благодаря докерам, солнечным солдатам и опричникам, от Неморя осталось всего несколько черных струек, которые парили в воздухе или скользили по земле, как отбившиеся от стада существа.

Когда слухи о смерти Дарклинга достигли Крибирска, в военном лагере воцарился хаос… и тогда к ним явился Николай Ланцов собственной персоной. Он обжился в королевских покоях, собрал капитанов Первой армии и командиров гришей, после чего просто начал раздавать приказы. Принц мобилизовал все оставшиеся армейские подразделения, чтобы укрепить границы, послал сообщение на побережье, чтобы призвать флот Штурмхонда и, судя по всему, справился со всем этим без сна и с двумя сломанными ребрами. Никому другому не хватило бы ни способностей, ни тем более храбрости – и уж точно не младшему сыну, слывшему бастардом. Но Николай готовился к этому всю свою жизнь и обладал даром к невозможному.