Медвежья волхва (СИ) - Счастная Елена. Страница 20

Грань враждебного мира трепетала и качалась, то втягивая внутрь сумрачной бездны, то выплёвывая, точно прогорклую воду. Ведану шатало и словно вихрем носило вокруг огня. Она не чувствовала жара — только нарастающую стужь. И пальцы так и немели, словно снег она ими разгребала.

Каждый раз дивиться самой себе оставалось, как чует душа всё это безграничное Забвение. Как умеет оттолкнуть всю черноту его, не пустить внутрь, не дать прогнать раньше времени. Хотелось ударить в кудес, чтобы звоном, пением его отпугнуть всё недоброе ещё дальше. Да не владела она ещё теми умениями так, чтобы толку от них было достаточно.

Потому она плела заговоры — один на другой, почти напевала, пытаясь собственный страх успокоить. И ловила взглядом твёрдые изваяния мужчин, что замерли в ожидании по краю прогалины. Золотые, с резко очерченными чертами — будто чуры сами. Чуть одурманенный травами разум причудливо искажал всё вокруг. И виделись уже вместо братьев Ратиборичей и впрямь медведи. Ведана щурилась сквозь дым, то и дело пытаясь согнать муть из глаз, а всё равно не менялось ничего: звери, могучие и вольные, как есть. Словно Велес сам знак давал, помогал найти слова нужные, чтобы стянуть прореху в треснувшей завесе миров, что не должна пускать недоброе в Правь. А всё ж пускает.

Силы уходили сначала помалу, а там всё быстрее. Крепка ночь на Карачун, холодна — и из неё черпает силы неприветливый мир, что втягивает в себя пядь за пядью. Путались в голове слова обережных заговоров. И казалось, что нет воли уж сопротивляться. Ноги совсем окоченели, а колени подгибались. Как упустила Ведана тот миг, когда вытянуло её Забвение по капле? Увлеклась, всю себя бросила, все знания на то, чтобы залатать созданную однажды неумелым волхвом прореху.

И вдруг она провалилась. Ударилась всем телом в стылую, покрытую слоем чёрного пепла землю. Ослепла на миг от непроглядной темноты, не понимая, в какую сторону и посмотреть: кругом мрак непроглядный. Только через десяток вдохов и выдохов начало проступать из клубящейся мглы красноватое здешнее небо. И потянуло отовсюду запахом тлена и никак не угасающего до конца кострища. Зашелестело кругом, вдалеке — нарастая. Словно шаги неспешные или дыхание чьё-то. Ведана поднялась, отряхивая руки, хоть не пристало к ним ни крупицы земли. Да очиститься хотелось поскорей, а лучше уж уйти отсюда, да пока сил не достаёт. Куда идти? Где искать тающий с каждым мигом выход, ведь он может отказаться далеко отсюда, а можно и вовсе больше никогда его не найти — и некому подсказать.

И только она решила, в какую сторону пойдёт, собирая себя вновь и надеясь, что выбраться всё же сможет, как поняла, что за ней кто-то идёт. Незримо пока преследует — и вот-вот дыхание чужое ударит в спину. “Они вернулись”, — мелькнула в голове мысль. Те твари, что выбрались отсюда, вернулись, поддавшись невольному зову Веданы, которая силилась исправить невольную чужую ошибку. Их ещё не было здесь, страшных детей Забвения — похожих на волков, но с рылами, почти как у свиней. Их очертания уже проступали перед взором, будто они из тумана выплывали. А на самом деле — возвращались туда, где быть им положено.

И донёсся вдруг до слуха рокот голосов. И свет, совсем слабый, мутный — чужой силы — пробился через ткань миров, чуть лучше освещая всё вокруг. Да лучше бы не смотреть на этот мёртвое, словно обугленная головня, место. Очертились яснее фигуры порождений. Они приблизились резко — но вдруг позади них появилась чужая тень, она росла и росла, выпрямляясь — невыносимо медленно — пока не обратилась огромным медведем, что едва не на сажень возвышался над жалкими теперь телами тварей, что уже нюхали спёртый воздух, почуяв Ведану. А она, мгновение назад, идущая вперёд в поисках прорехи, через которую можно было выбраться отсюда, встала на месте, задыхаясь от восхищения.

От медведя жаром качалось во все стороны. Отступала мёртвая стужь Забвения, сбивалась в комок в самом дальнем уголке его. Зверь огляделся будто бы, шевеля блестящим носом. Его глубокие глаза зорко видели кругом, казалось, в самую непроглядную даль. Это не был простой медведь — словно сам Хозяин лесной пришёл прогнать те существа, что вздумали повелевать в его владениях и губить людей, которые жили с ним бок о бок с незапамятных времён.

— Медведь, это ты? — беззвучно шевельнула губами Ведана.

И едва не рухнула на спину, как сшибла с ног её невероятная мощь первородного зверя, с которой ей уже доводилось соприкасаться раньше: осторожно, с великим благоговением. Медведь постоял ещё миг — и вдруг вновь упал на передние лапы, подминая под себя рыщущих в поисках добычи чудищ единым махом. Они словно сгорели в яростном огне — и ничего от них не осталось, кроме хлопьев золы, что взметнулись в мутном воздухе, да растаяли, словно снежинки от горячего дыхания.

— Я здесь, Ведана, — мягкий, глубокий голос пробрал до самого нутра. — Всё хорошо будет. Всё закончится. Ты слышишь меня?

Она слышала и теперь шла увереннее на этот зов, зная, где ждёт её спасение. Сияющим лезвием показался вдалеке сужающийся выход. Ещё миг — и сомкнётся совсем. Тогда можно ли будет выбраться? Ведана чувствовала тепло и холод одновременно. Холод самой длинной ночи в кологоде, беспощадный и ненасытный, в котором растворится любая жизнь. И тепло — могучего тела и сильной души, которая разбивала зимнюю ночь на ледяные осколки, позволяя вспомнить, что минует Корочун, а там время вновь покатится в гору.

— Медведь, обними меня, — сказала вслух или подумала?

Всё же вслух, потому что крепкие объятия сомкнулись вокруг измученного тела. А в голове всё вертелись обрывки заговоров, уже ненужных, совершивших своё дело — волею Велеса, волею той половины силы, что осталась в Ведане без сестры. Хотя она и не могла теперь сказать, что была одна без неё. Не одна…

Мужчины несли Ведану до Беглицы на руках — по очереди. И могли бы, верно, соорудить волокуши, да отчего-то не стали. А она не могла даже глаза открыть, словно давил её сильный жар: и ни капли силы в теле не осталось.

Она смутно помнила, как принесли её в избу, что пахла уже знакомо и привычно. Как уложили на лавку. Прогремели ещё мужские голоса в отдалении, словно в соседнем дворе, а после и вовсе стихли. Ведана хотела руки поднять, чтобы тяжёлую одежду скинуть, да кто-то начал её раздевать, осторожно поворачивая с боку на бок.

— Сейчас печь растоплю. Сейчас, Ведана, — бормотал встревоженный голос.

И освободились плечи от кожуха. Голова — от платка. Озябшие ступни объяли большие тёплые руки, совсем как в тот день, когда ходили Ведана с Медведем к святилищу Велеса. Пробежались твёрдые пальцы от лодыжек вверх — и обратно. Ведану словно в большой лодке качало. Убаюкивало.

— Медведь… — она чуть приоткрыла глаза и счастливо закрыла вновь. как убедилась, что он и впрямь рядом. Не мерещится.

— Что?

— Просто.

Ведану на миг накрыло, словно меховым одеялом, горячее тело. Обветренные, но тёплые губы прижались к её — будто бы силу вливая вместе с дыханием. И через миг всё пропало — пришёл только крепкий сон.

Глава 7

Ведана хворала несколько дней — до конца Карачуна, который давил и давил морозом стены уединённой избы и крышу, укрытую толстым слоем снега — как бы не проломило. Медведь, взяв широкую лопату, расчистил её слегка, ведь она теперь ненадёжная, за избой почти год никто не ухаживал, не проверял, целы ли перекрытия. А волхва всё спала, едва просыпаясь, чтобы выпить взвара, который приготовила пришедшая ненадолго Ладейка. Та ещё и хлеба принесла да наварила каши, сдобрив её после клюквой — чтобы пользы было больше. Но Ведана не ела ничего, только пила — и так весь первый день после возвращения из леса.

Кмети заходили иногда — справиться о её здоровье. Глядели сочувственно, вздыхали и уходили. Они решили остаться до Колядных гуляний, а уж после возвращаться в Крият к самому Щедрецу. А людям-то нынче радости было ещё больше, чем обычно. Все вмиг узнали, что пришлая волхва избавила всех от опасности, что, словно заноза, сидела поблизости и прорвалась, как пришёл срок. И странно от воспоминаний о том вечере становилось.