Тюрьма особого назначения - Горшков Валерий Сергеевич. Страница 18

– Прошлый раз я обещал ему, что на днях обязательно зайду. Тогда, сразу после его попытки самоубийства, наша беседа носила довольно поверхностный характер.

– Если вы считаете, что это необходимо, то я возражать не буду. После завтрака охрана проводит вас в главный корпус. Всего доброго, отец Павел.

– Храни вас Господь. – Я опустил трубку и задумался. С чего это вдруг полковник так резко изменил свое, казалось бы, твердое намерение не допускать меня в камеру к Маховскому? Нет ли здесь какого подвоха?

Скопцов выглядел сегодня куда лучше, чем во время нашей первой встречи. Если к зэку из камеры-одиночки вообще применимо подобное определение. Но, по крайней мере, многодневная щетина на его впалых, пергаментного цвета щеках сегодня отсутствовала.

Вообще сам процесс бритья для заключенных Каменного несколько отличался от того, что под этим подразумевает обычный мужчина. Естественно, никому из них не разрешалось иметь в камере бритвенные лезвия, станки, какими бы безопасными в применении они ни считались. Каждый зэк пользовался так называемой «жужжалкой» – автоматической бритвенной машинкой, на которой приходилось вручную заводить пружинный механизм, как на самодвижущихся детских игрушках.

Когда я вошел в камеру номер сто двадцать один, Скопцов мгновенно поднялся с кровати. Из его рук выпала потрепанная книга. Мне с трудом удалось прочитать ее название – «Диагностика кармы» С. Лазарева. Видимо, у помилованных убийц эта занятная книжонка пользовалась завидным успехом. После того как оставшийся в коридоре громила-охранник захлопнул за моей спиной тяжелую железную дверь, я перекрестил заключенного и жестом предложил ему сесть.

– Спасибо, что пришли, батюшка, – пробормотал заключенный, не сводя с меня настороженных глаз. – Я и не надеялся, что вы так скоро объявитесь. – Он поднял с пола книжку, из которой сразу же вывалилось несколько страниц, и показал мне. – Вот, вчера попросил принести из библиотеки…

– Ну и как? – Я уже читал эту довольно занимательную книгу, основанную на буддийском понимании земной жизни, но мне было интересно узнать мнение недавнего смертника о тех вещах, которые там описывались. Но вместо ответа я получил вопрос.

– Скажите, батюшка, неужели в нашей жизни все действительно предопределено и любой наш хороший или плохой поступок обязательно отзовется в будущем?.. Ведь именно об этом, кажется, говорится во всех мировых религиях – поступай с людьми так, как хочешь, чтобы они поступали с тобой.

– А ты сам как считаешь… сын мой? – с трудом выдавил я из себя два последних слова.

– Возможно, это единственное, чем можно объяснить постигшую меня участь, – на удивление спокойно ответил Скопцов. – Всю свою прошлую жизнь я слишком мало думал о людях, что меня окружали. Я жил только для себя. Мог перешагнуть через кого угодно! Не уверен, но думаю, я смог бы даже убить…

Эти слова, произнесенные человеком, совершившим семь кровавых убийств, выглядели по меньшей мере странно.

– Да, я знаю, вы мне не поверили, когда я говорил вам о том, что невиновен, – совершенно бесстрастным голосом продолжал заключенный. – Мне никто не верит… Наверное, в том, что я попал в этот пожизненный склеп, есть определенная закономерность. Ведь однажды я уже… убил своего собственного ребенка.

– Ты говоришь страшные вещи, сын мой. – Упоминание об убитом ребенке заставило мое сердце учащенно забиться. – Когда и как это… случилось?

– Примерно за несколько месяцев до того, как меня арестовали. – Судя по напрягшимся мышцам лица, воспоминания доставляли Скопцову неимоверную боль. – У меня была… женщина. Так, ничего особенного. Проходной, как я считал, вариант. Она работала в гостинице, а я несколько раз заходил туда в бар попить пива или пропустить стопку-другую. Так и познакомились. Все бы ничего, но эта малышка по-настоящему влюбилась в меня. А потом сообщила, что беременна. Это было правдой, я сам видел результаты теста… Мне не хотелось ее терять – в постели эта девочка была очень даже ничего. Извините, отец, я не должен был бы этого говорить…

– Продолжай.

– Ну, в общем, я знал, что она тоже не хочет расставаться со мной. Поэтому поставил условие – или я, или ребенок. Она хотела сохранить ребенка, и мне пришлось едва ли не силой тащить ее на аборт. Но операция прошла неудачно… Когда через неделю Маша вышла из больницы, то обреченным голосом сообщила, что больше не сможет иметь детей. А потом закричала: «Будь ты проклят! У нас с тобой могла быть семья, мог быть ребенок, а ты все испортил. Теперь у меня никогда, слышишь, никогда не будет детей! Но тебе это тоже так просто не пройдет – Бог накажет тебя за то, что ты сделал». Она ушла, и больше я ее уже никогда не видел. А спустя неделю после нашего разговора я, как это часто бывало, подрабатывал таксистом на стоянке возле Покровского парка. И у меня вдруг схватило живот… Время было позднее, вокруг – ни души. Я оставил машину на стоянке и пошел. Выбрал пышные заросли сирени, залез туда, хотел было снять штаны, а там… – Скопцов нервно сглотнул подступивший к горлу комок. – Там лежала женщина… Вся в крови… Я опешил, а она приподнялась, вцепилась мне в руку и стала просить, чтобы я ей помог. Не знаю, почему, но на меня напал вдруг такой дикий ужас, что и шевельнуться было страшно! Не долго думая, я дал деру, забыв, зачем пришел, сел в свою машину и уехал куда подальше, на другой конец города… В ту ночь я напился до поросячьего визга, но легче мне не стало. Я чувствовал себя последним подлецом! После той страшной ночи неделю без кошмаров спать не мог, все снилось, что та женщина пытается меня задушить!.. – Скопцов покачал головой и до хруста в костяшках сжал пальцы. – Прошло какое-то время, я уже стал забывать о том ночном кошмаре. Да и с деньгами наладилось. В общем, склеил я в том же самом баре, где прежде познакомился с Машей, шлюху. Красивая такая, молодая, свежая… Отвел ее в номер. Она приняла душ, за ней пошел я. А когда вышел, то обнаружил, что она смылась вместе с моим бумажником. Представляете мою злость?! Натянул я брюки и рубашку, бросился на улицу, в надежде, что эта дрянь не успела далеко уйти, и действительно, вижу, как она бежит, оглядываясь, по аллее парка. Ну я тогда не совладал с собой, в несколько прыжков ее догнал и вцепился в горло… Пьяный ведь был. Вдруг словно из-под земли этот мент со своей пушкой…

Несколько секунд Скопцов сидел, тупо глядя в бетонный пол камеры, а потом медленно, выделяя каждое слово, подвел итог:

– Вот и выходит, что на моей совести, пусть не напрямую, косвенно, но висят три загубленные человеческие жизни. Не заставь я Машу сделать аборт – были бы сейчас у меня и жена, и ребенок. Маша потом могла родить и второго… Не испугайся я тогда, в парке, вызови «Скорую помощь», и вполне может быть, что врачи смогли бы спасти ту женщину. Потом, уже на суде, я узнал, что она готовилась стать матерью… А если ко всему этому прибавить и другие, пусть помельче, грехи моей предыдущей жизни, то и получается, что по законам кармы я сейчас расплачиваюсь за все то зло, что причинил людям…

– Почему ты не рассказал обо всем этом на суде? – Это был единственный вопрос, который я хотел задать Скопцову в тот момент. У меня было такое ощущение, что внутри меня стремительно раскручивается какой-то огромный маховик. Стало трудно дышать.

– Как не рассказал?! Я все говорил! – В голосе сидящего напротив меня заключенного в полосатой робе было столько безразличия, словно все, о чем он мне только что рассказывал, произошло не с ним. – И следователю, и адвокату, и прокурору на суде. И даже начальнику этого «санатория». Всем было наплевать. С ментов драли тогда три шкуры, требовали поймать маньяка, вот они и поймали… Меня. И подогнали под расстрельную статью. Я почти уверен, что мой адвокат, Зубов, был с ними заодно. Продажная тварь! – Скопцов презрительно сплюнул на бетонный пол камеры. – За время, прошедшее с момента моего ареста, я многое передумал. И только вчера пришел к выводу, что наказания без вины не бывает. Если каждый человек, на долю которого выпали тяжкие испытания, оглянется в свое прошлое, то обязательно найдет там столько сотворенного им зла, что поймет: все случившееся с ним – неизбежная расплата. Теперь, когда я это осознал, я больше не стану пытаться перегрызть себе вены. Я буду жить в этом каменном склепе и тем самым искупать свой грех…