Сердце морского короля (СИ) - Арнаутова Дана "Твиллайт". Страница 48

— Обращение к леди или лорду иреназе, — отозвалась Джиад. — Прежний король пожаловал меня титулом за спасение наследника. Это… тоже часть истории. Лил, ты бы поел, пока я рассказываю.

— Конечно, — спокойно согласился Каррас и потянулся к злополучным глазам маару, что горкой лежали на одном из блюд.

Ну хоть кто-то оценил изысканные яства подводной кухни! Джиад взяла ближайший кувшинчик с тинкалой, сжала его в ладонях, чувствуя приятное тепло — главную, пожалуй, роскошь подводной жизни. И глубоко вдохнула, успокаивая разум, как перед боем.

— Кое-что ты уже знаешь, — негромко она. — Но очень мало. И все это — тайна, причем не только моя. Так что когда мы уплывем наверх, дела иреназе пусть останутся самим иреназе.

Каррас молча кивнул, и Джиад начала…

Про бой на скале и брошенный в море перстень Лилайну давно было известно, как и то, что за этим последовало. Но теперь она вспоминала и другое. Дыхание Бездны, от которого ей пришлось отбиваться, а Алестару потом — дышать за них обоих. Нападение сирен. Гарнату, которой поили рыжего… Лилайн нахмурился, услышав об этом, но перебивать Джиад не стал. А она рассказывала, как Алестар обманом отправил ее на землю, зная, что умрет сам. И как почти умер, она ведь успела тогда в последний момент. Говорила о Кассии, смерть которой Алестар до сих не смог простить ни себе, ни ее невольному убийце. И о смерти короля Кариалла, убитого тем, кого он считал лучшим другом. И об обвинении, брошенном Джиад, от которого Алестар и Эргиан ее спасли. И о ядовитой паутине предательства, что оплела весь дворец. О Каррише и свадьбе Эрувейн. Об усмирении вулканов кровью и силой. О жрецах и придворных, о Суалане и Карианде…

Горло у нее вскоре охрипло, Джиад уже очень давно не говорила так подолгу. Но продолжала рассказывать, пытаясь объяснить, почему Алестар перестал быть для нее ненавистным врагом и что, достойное уважения, она увидела в нем. Лилайн слушал молча, ловя и наверняка запоминая каждое слово, и лицо его неуловимо мрачнело. А когда Джиад, устав, замолчала, будто собирая силы для последнего боя, тихо сказал:

— И ты в этом гадюшнике в самой середине клубка, так? Джи, зачем тебе это? Если из-за меня, то мы здесь минуты лишней не останемся. Он же обещал тебя отпустить? Вот и пусть свое слово сдержит.

— Я еще не все сказала, — так же тихо и ровно сказала Джиад. — И не знаю, что ты мне ответишь, когда услышишь. Помнишь, ты предложил выкупить меня у Храма?

Каждое слово, которое она беспощадно роняла в тишину между ними, будто обдирало горло изнутри, Джиад даже удивилась, что вода еще не окрасилась кровью. Никогда еще она так не стыдилась… Впрочем, нет! Это был не стыд. Но вина за ту боль, что она невольно причиняла сейчас Лилайну. Она же знала, насколько горд алахасец!

Лилайн слушал, не глядя на нее, только вертел в руках подобие заостренной трехрогой вилочки, которой следовало брать пищу с блюд иреназе, и металлический прутик в его руках гнулся, словно кожаный ремешок. Джиад договорила, и в комнате стало совсем тихо. Мучительно тихо…

— Не молчи! — не выдержала, наконец, она. — Скажи хоть что-нибудь!

— А стоит? — тяжело уронил наемник, поднимая голову и глядя на Джиад в упор. — Ты ведь уже сама все решила. Как всегда. Джи, ты и правда хочешь знать, что я думаю?

— Да.

Она выпрямилась, готовясь принять удар, но все еще не веря, что он будет.

— Я так понял, времени у тебя осталось не слишком много, — размеренно заговорил Каррас. — Женские годы вообще быстрые, а с этими вашими храмовыми порядками, будь они неладны… И если ты в самом деле хочешь мужа и детей, надо поторапливаться, так?

Она кивнула.

— И этот рыжий ублюдок пообещал тебе полную свободу от храма, верно? Да еще так, что ты, вроде, и перед ним в долгу не останешься. Ну что, все по справедливости. Сколько раз ты его хвост и дурную голову спасала?

— Я тебе не для того все это рассказывала, — напряженно уронила Джиад.

— Ясное дело, — кивнул алахасец. — Он, значит, тебя отпустит, пошлет денег в храм и… все? Вернешься на сушу, и больше никогда не увидитесь?

— Да.

Тинкала остыла, перестав греть, но Джиад упрямо сжимала ее в ладонях. Вилочка, которой Лилайн так и не потянулся к еде, упала из его пальцев на стол, скрученная винтом.

— А мое место где? — так же тяжело и спокойно спросил Каррас. — Почему ты от меня не принимаешь то же самое? Думаешь, не смогу собрать этот клятый выкуп?

— Сможешь, — с трудом выдавила Джи. — Только такие деньги быстро не найти. Это или душу надо так запачкать, что вовек не отмоешься, или голову сложить. А даже если не то и не другое… Как я тебе потом буду в глаза смотреть? Погоди! Я сказала, что верю — никогда не упрекнешь! И повторю это… Но мне самой каково? Думаешь, я смогу просто взять их и не быть обязанной? Лил, ты ведь меня этим на всю жизнь привяжешь… Сам того не желая! И как я буду жить, если ты, добывая эти деньги, погибнешь? Только не надо про удачу и умение… Я сама воин, я знаю, что их не всегда хватает. А если ты полюбишь другую? И не говори, что этого быть не может! Все бывает… Сейчас ты свободен, в любое время можешь купить дом, найти честную службу или хозяйство завести. Жениться, воспитывать детей… А у меня ведь может их и не быть. Даже не так… Вряд ли они будут, понимаешь? Только при очень большей удаче. И я на эту удачу полагаться не хочу. Не стоит она всей твоей жизни, Лил… Ни на каких весах и близко не потянет!

— Все сказала? — холодно спросил Каррас, дождался ее кивка и прошипел:

— Вот так, значит, да? Снова сама все решила, и за себя, и за меня? Верит она мне! Разорить не хочет! За голову мою боится! А то вдруг я к другой уйду, так надо же меня отправить целым, невредимым и с полной мошной! На хозяйство и домик! Джи, ты…

Он замолчал, словно задохнулся, беззвучно выругался, яростно шевеля губами, и выдохнул:

— Я, знаешь ли, мужчина! И сам как-нибудь разберусь, что мне с собственной головой делать. И с деньгами заодно. О своей гордости ты подумала, а каково будет мне знать и помнить, кто тебе свободу подарил? Просто так, словно монетку за лепешку бросил! Я ради этого выкупа наизнанку вывернусь! И если голову сложу, как ты боишься, то и в последний миг об этом не пожалею. Но если ты хочешь уйти со мной вместе, если хочешь стать моей женщиной, моей женой, то вытаскивать тебя из этой кабалы — мое дело. Мое, слышишь, а не всяких… чешуйчатых. Будут у нас дети или нет — это богам виднее. Но если ты от меня ничего взять не хочешь, то зачем я тебе вообще нужен?! Спину в драке прикрыть да постель на привале согреть? Это само собой, но такое не на всю жизнь. Ты ведь и сама это понимаешь? Как эту жизнь провести — тебе решать. И с кем ее провести — тоже. Но если ты согласна разделить ее со мной, придется признать, что я тоже имею право кое-что решить.

Он помолчал и заговорил еще тяжелее и весомее:

— Джи, я тебе всегда и во всем верил. Тебе понадобилось в море, я ответил: «Как скажешь», — и привез тебя к нему. Ты сказала, что уйдешь в глубину спасать этого… и я тоже согласился. Ждал тебя, как и обещал… И сейчас верю во всем. Но теперь ты решила, что примешь свою свободу от него, а не от меня. Нет, даже не так. Это он так захотел, а ты согласилась. Ну так этого не будет, сердце мое. Я готов быть с тобой, но не при тебе, понимаешь? И соглашаться, от кого и что примет моя женщина, буду сам. Если, конечно, это моя женщина. А вот это уже выбирать тебе.

— Лил… — беспомощно прошептала Джиад, не зная, что ответить.

Что вообще можно сказать, когда тебе к ногам бросают жизнь, даже ничего не требуя взамен? Только согласись принять, только признай, что нуждаешься в этом. Что больше не хочешь быть одна, что готова из щита и клинка, которым чувства не положены, стать просто женщиной и почувствовать рядом крепкое и надежное мужское плечо, готовое прикрыть от любой беды.

Она знала, что Лилайн искренен от первого до последнего слова. Чувствовала это и чутьем стража, и просто сердцем. И если судьба будет к ним милостива, он найдет деньги, чтобы ее выкупить. Очень большие деньги! Но Лилайн отдаст их, не задумываясь и не жалея, что мог бы на такой куш всю жизнь прожить безбедно и еще детям наследство оставить. Он — отдаст. И примет ее такую, какая она есть, с ее резким прямым характером, невозможным для замужней женщины, чья главная добродетель — мягкая покорность мужу.