Чёрная орхидея (СИ) - Салиева Александра. Страница 13

- Маркус, - срывается с уст само собой, как только я перестаю чувствовать его прежнюю близость.

На лице англичанина расцветает очередная жестокая ухмылка. Он обходит меня и становится за спиной, потянув за кончики лямок, завязанных на шее сзади. Узел легко поддается нехитрой манипуляции, а брюнет стягивает платье вниз, позволив черной ткани упасть у моих ног.

Нижнего белья на мне нет. Только чулки. Судя по тому, что уже дважды мой гардероб был пополнен, а этой детали так и не предоставили… Ни к чему она.

- Скажи это еще раз, цветочек. Мне нравится как ты произносишь мое имя… - тихонько шепчет на ухо мужчина.

Его правая ладонь зарывается в мои волосы, собирает прядки, наматывает на кулак и оттягивает назад, вынуждая запрокинуть голову. И все, что удается выдавить из себя в ответ - лишь протяжный стон, потому что следом за сказанным мой искуситель одаривает шею жалящим поцелуем, а затем прикусывает кожу и резко разворачивает к себе лицом.

– Маркус...

Цепь тихонько позвякивает, когда я слегка дергаюсь. Но звук быстро теряется среди полумрака, окутывающего зал, и вновь наступает тишина.

Перекрещенные железные путы впиваются в мои запястья еще сильней и более болезненно, нежели прежде, а я задыхаюсь, ощущая тяжелый пронзительный взгляд цвета темный ультрамарин, откровенно наслаждающийся тем, как я извиваюсь, пойманная в ловушку.

- Повтори…

Его правая ладонь до сих пор тянет за волосы. Немного сильнее, чем я могла бы с легкостью выдержать. А левая умещается между моих ног, предельно нежно и медленно поглаживая внутреннюю сторону бедра.

Контраст ощущений отзывается в подсознании острым диссонансом и… Воспламеняет кровь еще ярче прежнего. Я буквально чувствую легкие покалывания по коже, подобные разрядам тока. Уже знакомое ощущение. И я знаю как раскалить его до тех пределов, когда пылающая изнутри агония принесет сладостное облегчение. Нам обоим.

- Маркус… - произношу то, что он желает услышать.

Подаюсь вперед, насколько это возможно в силу моего положения.

- Пожалуйста… - добавляю вынужденно.

мои губы впивается очередной жестокий поцелуй, напоминающий больше многочисленные укусы. Можно подумать, англичанин намерен выпить меня, вытянуть всю душу, оставить клеймо. И я принимаю эту грубую ласку, будто бы с ума схожу вместе с ним. Впрочем, вряд ли могло бы быть иначе.

- Ох... - вновь теряю контроль над речью, как только мужчина проталкивает в меня два пальца.

На этот раз он не дает времени привыкнуть. Да и не нужно оно мне. К тому же, Маркус почти сразу отстраняется, чтобы повторно развернуть к себе спиной. И вновь вторгается, перехватив поперек живота, насаживая на свой член. Столь же жестко и грубо, как и каждый последующий толчок, крадущий с моих уст все новые и новые стоны, постепенно перерастающие в непозволительно громкие.

Я резко втягиваю воздух от переизбытка незнакомых ощущений. Несмотря на попытку казаться сдержанней, разливающееся по венам удовольствие оказывается сильнее. Оно вышвыривает меня из этой реальности, превращая мир в разрозненную пелену из бесчисленного множества кусочков чистейшего наслаждения. Но ритм движения во мне не прекращается. Наоборот, становится еще жестче и грубее, хотя прежде казалось, такое просто уже невозможно.

Рука мужчины скользит по моей спине, гладит по плечам и оборачивается вокруг шеи, сдавливая… перекрывая доступ к воздуху. Я зажмуриваюсь, в то время как мое сердце заходится в немыслимом ритме. Еще совсем немного в таком же темпе - и вовсе остановится, не выдержав.

- Fucking, - слышу хриплое от Маркуса.

Он прижимает меня к себе крепче, а пальцы бьют по клитору. Член пульсирует внутри меня, усиливая ощущения сжатия собственных мышц. Боль и удовольствие смешиваются, превознося прежние ощущения тысячекратно. Внутренности словно разрывает в клочья. Настолько неумолимо сладостно, что мне уже и не хочется “собираться воедино” вновь.

И правда, Fucking!

Сколь бы я ни готовилась к тому, что происходило сейчас, никто не предупреждал, что может быть так невообразимо хорошо…

ГЛАВА 8

ГЛАВА 8

Солнце давно взошло. Маркус уснул примерно час назад. Но мне так и не удается последовать его примеру. Слишком много всего кипит в подсознании, чтобы я могла предаваться забвению. И даже прохладные потоки воды не помогают унять тот водоворот эмоций, который переполняет подобно наводнению, захлестывая те жалкие остатки здравомыслия, которые еще могли бы во мне оставаться после недавних событий.

В сотый раз изучив размеры синяков на своих запястьях, я покидаю спальню и спускаюсь вниз. Для начала - за новой порцией кофе, а потом - исследовать ту часть поместья, которую еще не видела. Меня не интересует огромный бассейн или подсобные помещения. Я иду дальше, в самую глубь. Туда, где внутренний двор украшает цветочная оранжерея.

Стеклянное царство гранита и плодородной земли под постоянным климатконтролем наполнено солнечными лучами и всего одним единственным видом растительности. Maxillaria schunkeana - редчайший цветок семейства фаленопсисов, обладающий насыщенным темным оттенком. Черная орхидея.

“Три, четыре, семь, шесть, восемь: лепестки цветков мы бросим...” - всплывает в моей голове тоненьким девичьим голосом, напевающим незатейливую считалочку, пока я осматриваюсь.

Не могу себе отказать в порыве прикоснуться к хрупким соцветиям. Затрагиваю некоторые из них кончиками пальцев, пока неспешно бреду вдоль оранжереи.

В конце зала расположена своеобразная зона отдыха из плетеной мебели: двухместный диванчик, пара кресел и низенький столик со стеклянной столешницей. Именно там я и располагаюсь, продолжая не один последующий час гипнотизировать неопределенным взором раскинувшееся вокруг великолепие из зелени и цветов, чей образ запечатлен на моем теле.

Да уж, провокация, и правда, слишком откровенная…

“Три, четыре, семь, шесть, восемь: лепестки цветков мы бросим...” - прокручиваю в своей памяти снова и снова, подобно последней мазохистке.

Еще какой-то год назад данные слова значились одним из самых светлых воспоминаний, которые только у меня оставались о моей старшей сестре. Когда мы были совсем маленькие, часто играли с ней в прятки-догонялки, чьим началом являлась эта считалочка. Но потом эти строки превратились в сопровождение совершенно другой картинки в моей голове. Все та же поляна, все те же одуванчики, которые я срываю, пока ищу ее… Вот только нахожу уже не десятилетнюю лучезарно улыбающуюся Анну - остывшее изувеченное тело взрослой женщины, в чьем кулаке зажаты лепестки черной орхидеи.

“Девять, десять и двенадцать: ты не думай поддаваться…” - последнее, что звучит в моих беспокойных мыслях, прежде чем сознание затухает, а тело поддается наплыву усталости.

На этот раз мне ничего не снится. Я просто проваливаюсь в темноту. Но и это длится недолго. Просыпаюсь от ощущения чужого присутствия. Гораздо ближе, чем хотелось бы. Жаль, подсознание срабатывает позже, чем привычка - перехватываю чужую руку в толике сантиметра от моего лица и только вместе с этим открываю глаза.

- Хм… - звучит задумчивое от англичанина.

Ультрамариновый взор плавно смещается от моей персоны к запястью, которое я еще не успеваю отпустить. По моим пальцам будто судорога проходит, прежде чем я расцепляю захват и попутно соображаю, как бы начинать оправдываться более убедительно.

- Доброе утро, Маркус, - следует между тем вкрадчивым тоном.

А мне так и не удается подобрать подходящих слов в качестве извинений и вразумительных пояснений собственному поступку.

- Что? - переспрашиваю с заметной растерянностью.

Надо же! Так глупо проколоться…

- Ты должна сказать: “Доброе утро, Маркус”, - терпеливо отзывается Грин. - Еще было бы неплохо, если бы ты прекратила пялиться на меня, как на своего палача, и хотя бы чуть-чуть улыбнулась, - заканчивает в легкой насмешке.