Пересмешники (СИ) - Дейзи Уитни. Страница 19

Важнее была справедливость.

Потому Пересмешники рассмотрят все мнения, все голоса, за время первого концерта.

Там были время и дата – через неделю. Но Пересмешники не будут выступать. Они будут считать голоса, смотреть, сколько учеников Фемиды считали, что изнасилование на свидании могло зваться преступлением.

Мартин склонился и прошептал:

– Ученики могут голосовать всю неделю. Мы думаем, что времени хватит. Бюллетень будет завтра утром под твоей дверью после первого урока.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Начало чего–то

На следующий день я не могла дождаться конца урока английского. Я смотрела на часы, желая, чтобы уже наступило десять часов, и я могла пойти и забрать листок, который точно будет под моей дверью.

Еще пять минут.

Еще четыре минуты.

Три, две, одна…

– И не забудьте, я хочу увидеть первые сцены ваших адаптаций Шекспира к концу недели, – сказала мисс Пек.

Прозвенел звонок, и я повернулась к Джонсу, своему напарнику. Я хотела, чтобы он бежал, летел со мной. Но я не говорила ему причину, по которой хотела добраться до своей двери.

– Как там наша соната Моцарта? – спросила я, когда мы покинули класс.

– Мне нужно больше тренироваться. Сама знаешь, это сложное произведение.

– Конечно.

– Уверен, ты меня превзойдешь, – сказал он.

– Все возможно.

– Почему они не могут позволить мне сыграть Клэптон? – почти простонал он.

– Почему тогда ты не делаешь весенний проект по Клэптону? – предложила я, пока мы шли по двору. Шел небольшой снег, смешанный с дождем. Но пара смелых парней играла в фрисби в одних джинсах и футболках, показывая, какие они крепкие. Я быстро оглядела двор, проверяя, нет ли Картера, Кевина, ватерполистов. Их не было видно. И все же я была ряда Джонсу рядом с собой.

– Эй, – сказал он. – Сегодня важный день, да?

Мои щеки вспыхнули, я ощутила себя открытой.

– Как ты узнал? – тихо спросила я.

– Как? – ответил спокойно. – Все знают. Ты же голосуешь?

– А, ты про голосование, – я снова могла дышать.

– А о чем еще?

– За пересмотр кодекса поведения? – бодро спросила я, чтобы проверить, что он говорит о голосовании в общем, а не обо мне.

– Ясное дело.

– И как ты проголосуешь? – спросила я.

Джонс замер и посмотрел на меня. Волосы упали ему на лицо, и он убрал их длинными пальцами.

– Как проголосую? А ты как думаешь? Считаешь меня троглодитом?

– Очко за использование слова из словаря!

– Я знаю много таких слов, пригодится через два месяца, – радостно сказал он. Мы добрались до моего общежития. – И все же… – он утих.

– Что?

– Я думаю, что странно, что ученики судят других учеников.

– Ты так думаешь?

– Но это странно. Это должна делать школа или ученики, работающие со школой.

Я взглянула на него.

– Джонс, ты знаешь, какие они.

– Знаю. Я говорю, что так должно быть.

– Но этого нет, – я старалась подавить эмоции, – и другого выбора нет.

– А хотелось бы.

– Это лучший вариант, – настаивала я.

Джонс криво улыбнулся мне.

– Ты пьешь «Kool–Aid», да?

Стоило рассказать ему о произошедшем.

– Почему ты так переживаешь из–за этого, Алекс? – спросил он. – Я думал, тебя волнует только музыка.

Он – мой друг, я должна была рассказать ему. Но для этого будет время позже.

– Я лучше проголосую, – сказала я и побежала на третий этаж и к своей комнате. Я плотно закрыла за собой дверь. Листок был там.

Белая бумага, но со знакомой птицей. Я подняла ее, отнесла на стол и села за него.

Сексуальное насилие против стандартов, которых придерживаются ученики Фемиды. Сексуальное насилие – сексуальный контакт (не только сношение), когда одна сторона не давала или не может дать вербальное согласие, т.е. произнести четкое «да». Если человек не сказал «нет», это не значит, что он или она произнесли «да». Молчание не равно согласию. Молчание может означать страх, смятение, опьянение. Только да – это согласие. Если «да» не было, это нет.

Где–то в школе, в другой комнате общежития Картер мог тоже это читать. Понимал ли он при этом, что он сделал это? Что он сделал то, о чем читал? Он боялся, что я знала, что он это сделал? Он боялся, что его голос даст мне силу что–то сделать с этим, быть не просто девушкой, которая не обедала и не ужинала?

Я прищурилась, прожигая взглядом листок перед собой. Там была почерневшая дыра, прямо посреди слов «не сказал «нет», я помнила, как его язык толкался в мой рот, его сухие губы следующим утром и лень, с которой он бросал банки от колы.

Как так можно? Серьезно. Кто не выбрасывает банки от содовой?

Тот, кто сделал это.

Я взяла карандаш и поставила с силой отметину рядом с ДА.

Пока я писала, я так давила на карандаш, что он сломался, стерся. А потом я опустила взгляд, увидела целый грифель, так что, видимо, мне просто показалось, что он сломался, или я хотела этого. Я опустила карандаш, сложила листок и выглянула в окно. Снег стал еще более мокрым.

Я сложила лист вчетверо, потом еще пополам и еще, принесла к почтовому ящику Пересмешников в кабинете студсовета, где они значились как «Пересмешники/пение а капелла». Дальше у меня не было урока, и я пошла в библиотеку, чтобы начать сбор информации о несправедливости Девятой симфонии. Снег уже напоминал дождь, и я забыла зонт, так что шагала быстрее. Я добралась туда, убрала волосы с лица и пошла к компьютерному каталогу, заметила свободный компьютер в конце ряда. Ученик, сидевший за другим компьютером, встал и чуть не сбил меня.

Это был Картер, и я застыла. Этого я пыталась избежать, потому и не ела в кафетерии, потому ходила долгим путем в классы, потому ходила не одна.

– Эй, – сказал он тихим голосом из–за библиотеки. – Что делаешь?

Я думала юркнуть в соседний ряд стеллажей, спрятаться в толстом справочнике с темно–синей обложкой. Я открою самый толстый, сожмусь в комок внутри, затеряюсь среди страниц и закроюсь от него и от себя с ним.

– Так… – он сделал паузу на минуту. Я старалась не смотреть на него. Я старалась выглядеть не заинтересованно, скучающе, занято. Но я видела его, даже когда старалась не делать этого. Его белые волосы не были мокрыми. Почти. Значит, он был с зонтом. Я посчитала это странным. Парень, изнасиловавший девушку, носил зонт. Парень, насилующий спящих девушек, брал с собой зонт из–за вероятного дождя или снега. – Почему каждый раз, когда я тебя вижу, ты отводишь взгляд? – спросил он, шагнув ближе. Он протянул ко мне руку, словно хотел коснуться пряди волос.

– Не надо, – едва слышно сказала я. Он не услышал меня, но я сама убрала волосы с лица, стянула их в хвост, чтобы он не мог их коснуться. Я представила невидимую стену между нами, и он не мог дотянуться со своей стороны до моей. А я со своей стороны заметила его острый нос, высокие скулы, голубые глаза. Я не помнила его глаза. Мои глаза были закрытыми. Он был высоким, под два метра. У него были широкие плечи.

– Я не знал твою фамилию, так что не смог тебя найти в школьном указателе. И не смог позвонить, – добавил он мягким тоном.

«Лжец», – хотела сказать я. Ты не хотел звонить, ты хотел хвалиться. И ты делал это перед своими тупыми друзьями, лжец. Ты мог легко меня найти. Это не сложно. Как и со всеми.

– Я хочу просто еще раз тебя увидеть. Ты не хочешь меня видеть?

Как он мог так себя вести, нормально говорить со мной? Я с любопытством смотрела на него, как в научном эксперименте, на его голубые глаза – как голубой шифер – и странной формы нос. Я словно парила над ним. Я отделилась от тела и нависла над собой, бесстрастно смотрела на сцену подо мной. Я смотрела, как говорили те, кто не должен был, но не могла повлиять, лишь смотрела.

«Ты проголосовал? Проголосовал ли ты, чтобы секс без согласия, как был у тебя со мной, стал наказуемым? А, Картер? Да?».