Пересмешники (СИ) - Дейзи Уитни. Страница 2

Я робко шагнула на ковер, заметила черную сумочку у двери шкафа, в которой могли быть лосьон для бритья и прочие принадлежности для парней. Я не хотела смотреть, что еще там было. Пинцет? Парни использовали пинцет? Я не хотела знать, что они выщипывали, но мне не нравился вкус во рту, ведь это был вкус прошлой ночи. Я схватила плащ и присела у черного мешочка и медленно расстегнула молнию, зубец за зубцом. Я задержала дыхание, оглянулась на Картера. Он подвинулся на бок.

Не просыпайся. Не просыпайся. Не просыпайся.

Я просунула руку в мешочек, нащупала тюбик пасты. Я вытащила его, открыла, выдавила немного на указательный палец. Я потерла пальцем зубы, стирая кислый вкус, стирая следы. Я убрала тюбик в сумочку, колпачок бросила рядом. И в этот миг Картер проснулся.

– Эй… – сказал он даже не сонно. Он просто проснулся.

– Эй, – буркнула я. Обычно я не бурчу. Никто не бурчит в академии Фемиды.

Он потер подбородок ладонью.

Ладонью, которая касалась меня.

Может, он показался мне красивым прошлой ночью. Но утром он так не выглядел. У него были почти белые волосы, острый нос, бледные глаза. Может, он был забавным. Может, заставил меня смеяться. Может, я смеялась так, что болели бока. Я прижала ладонь к талии в поисках физических доказательств.

Он вскинул бровь, почти подмигнул мне. Что–то в этом напомнило мне политика.

– Понравилось прошлой ночью?

Посмотрим: я ходила на носочках по твоей комнате, надеясь, что ты не проснешься, едва помнила твое имя. Да, ночь была просто фантастической. Может, расскажешь, что произошло между полуночью и, кхм, десятью минутами назад? Хотя не надо. Сделаем вид, что ничего не было, и больше не будем говорить об этом, ладно?

Он отклонился на кровати, опустил голову на подушку.

– Хочешь еще?

Я прищурилась, сжала губы и быстро покачала головой. Он думал, что я была легкодоступной.

– Мне нужно учиться, – ответила я, пятясь к двери.

– В субботу утром?

Все в Фемиде учились по субботам, даже утром.

Я кивнула. Еще шаг.

– Но семестр только начался два дня назад.

– Учителя уже задали домашку, – я смогла сделать еще два шага. Хотелось сказать: «А тебе еще ничего не задали? У тебя замедленное обучение?».

Но он не был медленным. Совсем. Может, Картер пересекался со мной на занятиях… Посчитаем. В классе было двести учеников, может, я видела его не в последний раз.

Если бы я была дирижером, я бы взмахнула палочкой, и все исчезло бы.

– Я тебя понимаю, – сказал он. – Учитель испанского уже задал большое сочинение. Но я еще не начинал.

Тут мы точно не пересечемся. Я учила французский. Dieu merci.

– Мне пора.

– Ладно, я тебе позвоню, – сказал он с глупым жестом рукой, изображающим телефон. Он почти выскочил из кровати. Я отвернулась, потому что он все еще был голым, а я не хотела знать, как он там выглядел. Краем глаза я заметила, как он потянулся за боксерами. Он натянул их, а я крепко сжала ручку двери.

Я отчаянно хотела уйти, но мне нужно было знать наверняка.

– Мне, кхм, нужно спросить, – я замерла и едва могла выдавить слова. – Мы…? – я не смогла их произнести.

Он улыбнулся, казалось, хотел бить кулаками по груди, будто был менее развитым созданием.

– Да, дважды. После того, как посмотрели группу. Это было круто, – он выглядел как победитель.

А я ощущала себя так, словно съела случайно фольгу, ужасный привкус вызывал желание сплюнуть. Я открыла дверь и сделала то, что стоило сделать прошлой ночью.

Уйди.

Потому что первый раз нужно запомнить.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Притворство

Есть одна уловка в игре на пианино. Когда я дохожу до части, во время которой путаются пальцы и сбивается уверенность, я изображаю эксперта. Я откладываю ноты, закрываю глаза и представляю себя в Карнеги–холл. Зрителей не было, и я не была на сцене. Я сидела в первом ряду рядом с Бетховеном, Моцартом и Гершвином. Только мы вчетвером. Я рассказывала им проблему. А потом ждала терпеливо их советы. Они еще ни разу не подводили.

Я выскользнула на лестницу и рассказала им о новой проблеме, но эта не была связана с музыкой.

«Итак, господа, у нас есть девушка, которая не помнит первый раз. И парень, который дважды занялся с ней сексом».

«Нужно соединить кусочки так, чтобы девушка все поняла».

Я слушала в тишине, как они рассуждали, ожидая их ответа.

Но сегодня они молчали.

Но они – мужчины. И Бетховен – глухой.

Я должна была разобраться сама, но ничего не знала.

«Ничего, – я крутила слово в голове. – Ничего».

Может, ничего и не произошло. Может, это была просто ошибка, недоразумение. Да, так хотели сказать мои композиторы. Они намекали, что Картер напутал, сказав, что мы сделали это. Картер облажался. И это он ничего не помнил.

Я быстро шагала по зловеще тихой служебной стоянке, крепко обвив себя руками, повторяя новую мантру – ничего не случилось – пока озиралась. Я была готова юркнуть за куст, если нужно, нырнуть в лисью нору, потому что мне нужно было вернуться незаметно. Я пойду долгим путем: пересеку стоянку, поле, а потом пойду по двору, словно я покидала общежитие, а не возвращалась в него. Меня не поймают. Никто не подумает, что я шагала по дороге стыда. И я не шагала по ней, ведь ничего не случилось.

Чем больше я это повторяла, тем больше в это верила.

«Ничего не случилось», – сказала я, минуя урны и амбар.

Я добралась до края поля и увидела первую ловушку – стайку девушек, бегающую бесконечные круги. На них были только тесные леггинсы и куртки, обнимающие тела.

Они были пока спиной ко мне, так что я зашагала быстрее, почти бежала, и это могло привлечь лишнее внимание. Я не могла узнать всех отсюда, но там могли быть младшие Анна–Мария, Шоба, Каролина и Натали. Если я пересеку дорожку, пока они не повернули, они меня не увидят.

Конечно, они бегали всегда, а я была лишь музыкантом, так что они повернули раньше, чем я пересекла половину дорожки у края поля. Я подняла воротник, опустила взгляд и сунула руки в карманы, где нашла солнцезащитные очки. Я надела их, стала напоминать знаменитого подростка, стесняющегося прессы и избегающего папарацци.

Девушки на беговой дорожке сосредоточились, топали ногами по земле, синхронно взмахивая руками по бокам. А потом одна отделилась от строя, побежала вперед как торпеда. Я была почти на краю поля, готовая броситься во двор, когда поняла, что это Натали мчалась как олимпийский спринтер.

Натали с телом Сирены Уильямс. Натали, которая поставила рекорды в беге весной, которая разбила осенью всех в лакроссе, которая могла раздавить меня мышцами бедер, хоть я была не мелкой. Я была среднего роста. Но она была почти два метра ростом, да и чем мне защищаться? Своими длинными тонкими пальцами?

Ее ноги не удавалось разглядеть. Она заметит меня в любой миг, и моему плану конец. Как и моей репутации. Она увидит меня, вскинет голову, жестоко улыбаясь, ведь ощутит вкус сплетни. Она расскажет подругам, и они будут обсуждать меня в кафе, уплетая пасту, бананы и брокколи. И она расскажет своему парню, старшекласснику Кевину Варду.

Ведь нет ничего лучше, чем говорить о том, кто и что делал, кто и как облажался. А в моем деле были все улики – время дня, спутанные волосы, вчерашняя одежда – и они указывали, что обо мне стоит говорить.

Но это не так. Клянусь, нет. Я представила, как бью кулаком по столу перед судом, где были товарищи–ученики, настаивая, что ничего не было, что я не была с Картером прошлой ночью. Я думала сыграть опоссума – упасть комком и застыть на холодной земле. Но придумала план лучше. Идеальный план. Забыть, что ничего не случилось. Потому что я сочиню другие события прошлой ночи.

«Где я была прошлой ночью? Смешно, что ты спросила. Когда я пошла за кулисы к группе – да, меня пригласили за кулисы, ведь они услышали, что я повелеваю клавишами – мы отдохнули под музыку, поиграли вместе – и я всю ночь была за клавишами. Я только ушла из клуба. Знаю, дико. Но это было весело».