Время Лохов (СИ) - Безрук Юрий. Страница 18

- Конечно, они надоели всем, никто для них не указ, они и с милицией “вась-вась”, - продолжала лепетать Павловна. Подруга ее, медсестра в горбольнице, рассказывала, что как-то подрезали одного из ихних, так они, не смотри, что ночь, приехали на дом к хирургу, вытащили его из постели, отвезли в больницу и заставили чуть ли не под дулами пистолетов срочно зашивать рану своему дружку. Хирург и сказать ничего не мог - самого бы покалечили или его жену и дочь. Они всегда чувствовали себя в городе хозяевами. Пока не сталкиваешься с этим, не знаешь, что вокруг творится, кажется, жизнь нормальная, обыкновенная; про другую сторону, изнанку ее, даже не догадываешься, потом удивляешься: это все у нас происходит или люди выдумывают? А когда поймешь, что не выдумывают, что на самом деле они и стреляют, и режут, и прижигают утюгами, чтобы все по-ихнему было - становится страшно: в какое время мы живем?

Я согласился с Павловной. Действительно, пока не видишь всей грязи, кажется, жизнь как жизнь и солнце светит. Но стоит только соприкоснуться с ней, другой стороной жизни, привычное рушится на глазах, и ты уже совершенно не понимаешь, в каком мире живешь.

- Ладно, Павловна, - засуетился я сразу. - Вечером расскажете подробнее, мне еще к родителям заскочить надо, не обижайтесь. - Я стал спешно натягивать теплый свитер, брюки прямо на трико. - До вечера, Павловна, до вечера! - настойчиво проводил я соседку до выхода.

Коротким путем, через подворотни я помчался на Театральную, где проживал Баскаков. Может, тот что знает о произошедшем? Но у Баскакова, однако, никого не оказалось. Я долго давил кнопку звонка, никто не вышел. Позвонил соседям, те тоже не открыли. Странно было как-то. Я надеялся, что с Баскаковым ничего плохого не случилось, что Женька, может, просто отлучился куда.

Недавно вернувшаяся с рынка мама, новость Павловны не только подтвердила, но и уточнила: на самом деле утром прямо у своего подъезда из автоматов расстреляли главаря местной группировки, того самого Седого, которого я видел на тренировке в училище, с ним еще двоих или троих сопровождающих. Большинство думает, что это криминальные разборки, но некоторые сомневаются, считают, что бандитов таким образом вычищает власть - простому люду разобраться в происходящем просто нереально.

Я быстро похлебал родительского борща и опять рванул на Театральную. Результат тот же: Женьки дома нет.

Я вернулся домой и на плечах своих внес в квартиру новую тревогу.

Когда вечером ко мне опять заглянула Павловна, я выглядел хуже некуда: ни на чем не мог сосредоточиться, суетился, хватался за все подряд, не мог усидеть на месте. И когда понял, что соседке к утренней новости добавить нечего, стал настойчиво ее выпроваживать, ссылаясь на усталость и головную боль. Без обид, просто хочется побыть одному.

Павловна сильно препираться не стала: она все понимает, она понятливая; бросила “выздоравливай” и безропотно покинула мое холостяцкое убежище. Уже легче, но как пережить предстоящую ночь?

Однако ночью я, на удивление, спал, как младенец, и, несмотря на все опасения, ни в этот день, ни в последующие ко мне никто не наведывался, меня не искали. То ли все криминалы затаились, то ли подались в бега, но факт оставался фактом - меня не беспокоили. Я решился даже в четверг вечером заглянуть в училище - авось Баскаков там, - но дверь спортзала оказалась запертой, а в качалке - полная темнота. Выходит, дружки Баскакова больше в училище не появлялись, значит, и мне здесь делать нечего.

На похороны Седого собралось, казалось, полгорода. Большинство из провожающих - любопытные. Всем было интересно: неужели на самом деле в нашем небольшом провинциальном городке жил авторитет, который держал в страхе треть своей и часть соседних областей? Сколоченная им группировка занималась вымогательствами, крышеванием предпринимателей, отжимом предприятий, устранением конкурентов, грабежами и убийствами. Никто не мог поверить, что подобное могло происходить и у нас (где угодно, только не у нас!) Но оказалось, в этот круг был втянут и наш город, вопреки старой русской пословице.

Впереди - духовой оркестр машиностроительного завода. Оркестранты выдувают из меди что-то режущее слух, колющее. Говорят, Седой вместе с директором машзавода первыми в городе занялись сбором металлолома.

За оркестром - “Пазик”, оборудованный под катафалк, в “Пазике” (через окна видно) убитые горем родные: две женщины (мать с сестрой?), лысоватый мужчина в летах, скорее всего дядька (отца, говорят, у Седого не было с детства), вокруг автобуса мордовороты в кожаных куртках, не местные, из других районов области, может даже, из самого Луганска или Донецка, но среди них мелькают и городские блатные, некоторые из них несут пышные венки. Венков и цветов много, как на похоронах популярной рок-звезды. Прохожие жмутся на обочины, некоторые вливаются в толпу: им обязательно нужно протопать до самого кладбища - не каждый день подобные грандиозные похороны, тем более морозец легкий, не щипает.

Я замер у школьного забора, попытался разыскать в толпе Баскакова, но не нашел. Странно, уж по-всякому он должен быть здесь, на похоронах одного из своих близких приятелей.

Шествие все не заканчивалось, люди шли, растянувшись метров на пятьдесят, наверное, не меньше, невзирая на снег, холод, длинный путь за город на кладбище и нелепость происходящего.

Вскоре автобус с гробом скрылся за углом в конце улицы, и звуки оркестра стали приглушеннее, а люди все шли и шли, шли и шли, как будто провожали в последний путь близкого человека.

Я не стал дожидаться хвоста процессии, развернулся и побрел домой.

“Что ж такого произошло в умах людей, что даже похороны криминального авторитета стали для них событием?” - думал я и не находил ответа.

11

Ближе к вечеру следующего дня неожиданно позвонил Володька Лепетов, мой давний друг и одноклассник. Я обрадовался, я всегда был ему рад. В детстве мы жили через дорогу, в школу ходили вместе, частенько вместе готовили уроки, читали, интересовались историей, собирали книги; на сборах макулатуры неизменно напрашивались поработать на пункте приема. Заваленный журналами и книгами школьный гараж становился для нас книжным раем. Тайком от приемщицы особенно интересные книги и журналы мы тащили домой и потом в сарае Лепетова часами перелистывали, насыщаясь знаниями.

Я обожал историю, но любил и точные науки. Физика и математика постепенно стали для меня преобладающими. Лепетов был больше гуманитарий и после армии с подачи другого нашего общего товарища поступил в Ивановский университет на исторический. С тех пор мы общались, только когда Лепетов приезжал на каникулы к родителям. По приезду он неизменно звонил, мы встречались, знакомились с книгами, которые каждый приобретал за то время, пока не виделись, бегло разбирали их, вникая в суть.

Лепетов всегда приезжал с кипой книг самых разнообразных, среди которых были и буклеты по политике, и брошюры по рациональной диете, и книги по истории, этнографии, археологии, философии, мемуары деятелей и воспоминания современников.

Покупка книг им была столь разносторонней и массовой, что я всегда удивлялся, когда же он все это будет читать (и впрямь впоследствии оказалось, что чем больше книг покупал Лепетов, тем меньше их читал).

Обсуждая книги, мы незаметно соскальзывали и на рассмотрение различных насущных проблем, в том числе и политических. В условиях глубокой провинции и настоящего интеллектуального голода Лепетов для меня был настоящей отдушиной. Ивановские студенты не оставались в стороне от происходивших в Иванове и России событий, активно выходили на площади, ратовали за перемены, за запрет КПСС. На Донбассе в то время, кроме регулярных забастовок шахтеров, мало что интересного происходило. Но ведь шахтеры больше требовали выплат или повышения зарплаты себе, все историческое, казалось, проходило либо в столицах, либо в областных центрах, куда не каждый мог добраться.