Контакт первой степени тяжести - Горюнов Андрей. Страница 96
– Коля! Иди ко мне! – позвала издалека Лена, садясь на вершину горы и окутывая ее собой, бледно-матовой, прекрасной в своей чистоте, светящейся изнутри.
– Ну, хорошо. – и. о. замгенпрокурора чуть хлопнул по столу рукой, как будто ставя точку. – Я выслушал весь ваш рассказ. Про миллионы долларов в костре и про хрусталь там... Но образцов-то, улик вы никаких не предъявили.
– Да я же объяснял уже: я все собрал, но выронил в снег – от удивления. Там выронил, там – в горах еще.
– Вот именно – все у вас «там»... Даже фотографий вы с воздуха сделать не удосужились. Что, казалось бы, за труд – щелкнуть пару раз.
– Да понимаете – из головы как-то вылетело.
– Как-то вылетело... как-то улетели... Все это как-то не серьезно – не находите?
– Но все ведь это можно взять и проверить.
– Да-да, конечно. Организуем экспедицию. На Землю Санникова. В Атлантиду.
– Я место запомнил совершенно точно...
– А вы помните, сколько стоит авиационный керосин? А бензин? А во что выливается поголовная проверка всех поездов, идущих в Воркуту? Вам разве не сообщали: – все! все! все! – уже не актуально?!
– Мне сообщали...
– Ладно. Дело ведь не в этом. А дело в том, куда вы там, в глуши, девали Калачева?
– Да я же объяснял вам – он растаял!
– Он что – Снегурочка?
– Нет. Но он растаял.
– А собака?
– Собака? – Власов замешкался, размышляя: соврать или правду сказать. – Да! – решился он наконец, наивно полагая, что только правда спасет его – одна правда и ничего кроме правды: – Собака растаяла тоже.
– Послушайте, Власов, но сегодня утром вы утверждали, что они оба улетели.
– Да потому что я не видел! Глазами не видел! Я спиной же к ним был.
– Так кто же улетел, а кто растаял?
– Я! Я улетел. На вертолете, с летчиком. Газету он читал. «Вечернюю Воркуту». И не видел ничего. Я это так говорю: растаяли. А точно если – ну, исчезли – вот и все!
– Да что они исчезли, нам и без вас понятно! Я получить от вас иное хочу – как, куда, за что вы их?
– Я?!? Я пальцем к ним не прикасался.
– Ну, хорошо. А вы, кстати, знаете, что об вас с Калачевым говорят за вашей спиной? Вас по этому делу так охарактеризовали: Моцарт и Сальери!
– Но я не убивал, поверьте!
– Ну, ясно: Сальери – это, значит, вы. Сами признались!
– Нет-нет, я – Моцарт! Я! Но Калачева с собакой я не убивал!
– «У попа была собака» – это вот точно! Такой у нас с вами разговор уже который час продолжается. Хватит, я думаю! Не смею спорить с вами. Не хочу больше вас слышать, пока вы в таком возбужденном состоянии. Вы, давайте-ка, подлечитесь сперва, отдохните. А потом и продолжим! – и. о. нажал кнопку...
Тут же в дверях возникли два дюжих санитара...
– Не понял... – встрепенулся Власов.
– А что здесь понимать? Подумайте немного и сразу поймете. Вам надо подлечиться, отдохнуть.
– Я дома отдохнуть могу!
– Конечно, можете. Но дома вас, Владислав Львович, не смогут освидетельствовать психиатры. Это раз. Да и боюсь я за ваших родных: вдруг тоже – улетят, растают. – И. о. кивнул. И Власова скрутили.
Беловский вернисаж в Доме художника демонтировали быстро, споро: художников в России до фига – ну, значит, очередь.
– А эту вот картинку я себе сопру, – сказал один из работяг, занятый на разборке экспозиции.
– Плесецк. Космодром. Старт, – прочитал название другой. – А что ты в ней нашел?
– Не знаю сам. Она какая-то живая.
– Вот чудак! Типичный соцреализм.
– А ну и что? Лично мне нравится. Это куда талантливее даже модного ныне Тренихина. Вон его восемь акварелей – сравни!
– Тебе все нравится. Я уже заметил.
– Согласен. Вообще жить – это здорово.
– Может быть. Но не в России.
– Ну почему? Россия – чудесная страна. Ты просто еще не врубился.
– Зато она в меня врубилась.
– Одно другому не мешает: взаимопроникновение. Вот, глянь – космодром. Это же не случайно все. Старт. И вверх пошла. Не случайно!
– Что не случайно-то?
– Да то, что во Вселенную первыми выперли мы, страна абсурда, страна бездонных горестей, неисчислимых бед, самого черного юмора и самой светлой доброты.
– Ох и загнул ты! «Здравствуй, страна героев, страна мечтателей, страна ученых...» – так, что ли? Ты кем был-то, до того как разнорабочим стал?
– Искусствоведом. Профессором.
– Оно и чувствуется. Держи назад свою картинку.
– Спасибо.
– Не потеряй.
...Ракета медленно пошла все выше, выше, выше, вытягивая за собою из-за черной кромки леса длинный шлейф ревущего огня...
И, ускоряясь, устремилась вверх.
Вверху она уменьшилась, превратившись в пульсирующий тоненький язычок огня, а потом – просто в звездочку... Через секунду даже звездочка растворилась в черном небе и погасла.
Грохот стих. Настала тишина.
На успокоившемся звездном небе блеснула вдруг иголка света, другая, третья...
Сполохи полярного сияния развертывались все шире, захватывая небо в полной тишине...
...Ко мне придите – обманутые... униженные... оскорбленные... сирые... ограбленные... духом блаженные... И – да обрящете.