Викинг - Гарин Максим Николаевич. Страница 84

Но даже несмотря на эту потерю, Сынок дождался бы возвращения отца, если бы не Слоник. Первое время тот делал вид, что в жизни не знал лучшего времяпрепровождения, но в один прекрасный день вдруг запел совершенно другое. Причем Слоник не просто предложил смыться на вечер из дома, но даже, чего от него трудно было ожидать, придумал план, как это сделать.

— Забуримся в спортзал. Пусть Мо свои «кья» отрабатывает, а мы покайфуем с девочками.

Под спортзалом он имел в виду сравнительно небольшое помещение с отдельным входом, купленное Перстнем и уставленное различными тренажерами. К нему примыкала небольшая комнатка, где можно было устроить междусобойчик.

— Мысль, конечно, интересная, — согласился Сынок. — Вот только как Мойшу уломать? Впрочем, я, кажется, знаю.

Весь следующий день Сынок доставал китайца, соблазняя его возможностью потренироваться по-человечески, а под конец выплеснул самый главный аргумент:

— Между прочим: это из-за тебя я торчу здесь как придурок.

— Это поцему зе? — естественно поинтересовался Мо.

— Потому что тот мужик, который тебя вырубил, после этого у меня одну вещь забрал. Из-за нее.

Сынок в запале намеревался сообщить о том, что из-за этого он забыл положить на место другую, еще более ценную вещь. В результате ее забрали и началась вся эта катавасия. Но вовремя сообразил, что китайцу об этом знать незачем, и подвел черту:

— Из-за ее пропажи и пошли все неприятности.

— Я делал все, сто мог, но тот целовек — великий боесь. Дазе у меня на родине мало кто смог бы его победись, — восторженно сообщил Мо, но видно было, что ухищрения Сынка достигли цели. Китаец почувствовал себя виноватым.

Утром Сынок провел окончательную обработку китайца, а Слоник занялся подготовкой к увеселительному мероприятию. В начале пятого троица перешагнула порог спортзала. Там не было ни души. Предусмотрительный Слоник успел позаботиться и об этом.

— Скоро подруги явятся? — пробурчал Сынок, глядя, как Слоник выставляет на стол всевозможные деликатесы.

— Да зачем же им знать сюда дорогу? Я вот с этим управлюсь и подскочу за ними. Без проблем.

Через несколько минут Слоник выбежал из зала, захлопнув дверь на защелку. Сынок уселся за стол, с минуту провел в абсолютной неподвижности, налил себе рюмку, выпил. Затем от нечего делать вышел из комнаты в спортзал посмотреть на то, как китаец истязает немыслимыми растяжками свое тело. Щелкнул замок.

— А, девочки, наконец-то! — радостно улыбнувшись, Сынок двинулся навстречу гостям.

Но девочками там и не пахло. Внутрь шагнули двое парней с пистолетами в руках.

Один из стволов, удлиненный глушителем, выдохнул характерный звук и, дополняя сине-белую расцветку рубашки Сынка, на груди у него расплылось алое пятно.

— Нет! — успел вскрикнуть Сынок, — Нет… — но вторая пуля — в голову — так и не позволила узнать, с чем конкретно он не согласен.

Второй убийца тем временем пытался уложить китайца, но здесь возникли проблемы. Только первый выстрел застал Мо врасплох, да и то он успел среагировать. Вместо сердца пуля вошла ему в плечо. А затем, совершенно немыслимыми зигзагами уклоняясь от пуль, китаец стал приближаться к убийцам. Те уже палили в два ствола, но и это ничего им не дало. Будь у китайца возможность бежать, он бы наверняка остался жив. Но у зала не было другого выхода. И когда до убийц оставалось метра три, пронзившая грудь пуля остановила его порыв, а вторая бросила на землю. В третьей уже не было необходимости. Но выпустили и ее. Для верности.

Юрий Михайлович смотрел на Перстня и чувствовал, что перестарался. Впопыхах расправился с сыном, не подумав, что это способно убить и отца. И последнее, кажется, могло произойти в любую минуту. Уж больно бледен был Перстень, причем, нехорошо бледен: с какой-то мертвенной сероватостью, наводящей на самые траурные мысли. Ему бы лежать и лежать. Так нет, собирается сегодня же лететь домой. Очень может быть, что не долетит, преставится по дороге. И что тогда станет с арсеналом?

Долгорукий посторонился, уступая дорогу медсестре.

— Больной, хоть мы и сняли с себя всякую ответственность, но обязаны сделать все, чтобы сохранить вашу жизнь. Лягте на минуту, я вам сделаю укольчик, — затараторила она.

— Давай, Илья Самойлович, соглашайся. Они знают, что делают, — поддержал Долгорукий.

Перстень молча улегся на уже собранную постель, обнажил дряблый зад. Медсестра отточенным годами движением всадила иглу, мягко вжала поршень, мазнула пару раз ваткой.

— И лекарства, что вам дали, не забывайте принимать, как доктор написал, — напомнила она.

— Угу, — промычал Перстень и, натянув штаны, уже в который раз посмотрел на часы.

— Илья Самойлович, дорогой, мне кажется, вам было бы лучше остаться! — Долгорукий и сам не понял, с чего бы это он перешел на «вы».

— Завтра хоронят моего сына, — в голосе Перстня уже не осталось никаких эмоций: он напоминал запрограммированную речь робота.

— Я искренне сочувствую вашему горю, но ведь жизнь продолжается. У нас с вами впереди столько дел.

— Вы, Юрий Михайлович, извините, чушь порете. Какие могут быть дела, когда у меня убили сына.

Долгорукий уже успел забыть, когда в последний раз с ним разговаривали подобным тоном, и пролепетал нечто малоубедительное:

— Но поймите, из-за вас могут пострадать интересы многих людей.

— Раньше надо было думать об интересах людей. А то сначала сделали, а теперь за голову хватаетесь: ой, переборщили, как бы теперь на неприятность не нарваться!

Вот, наконец, и прозвучали роковые слова. Невозможно было еще прозрачнее намекнуть на то, кого именно Перстень считает организатором убийства сына. А еще стало ясно, что не все чувства угасли в душе у Ильи Самойловича. Одно из них, наоборот, разгорается все ярче и вскоре по своему накалу заменит остальные. И чувство это — жажда мести. Надо отдать должное Долгорукому — он моментально уловил изменение в состоянии Перстня и легко догадался, с чем это связано.

— Эх, дорогой Илья Самойлович. Вся беда в том, что не на кого положиться. До сих пор не пойму, кто меня окружает: то ли преданные дураки, то ли умные предатели. Вечно делают не так, как надо.

— Да, да, — эхом отозвался Перстень, мигом потерявший интерес к разговору.

— Ведь приказали этому кретину — разобраться с похитителями контейнера, — как ни в чем не бывало продолжал Долгорукий. — А он что? Не понял? Или сделал вид, что не понял? Почему поднял руку на тех, кого и пальцем не смел тронуть? Надо разобраться.

— С кем именно? — встрепенулся Перстень.

— Э, Илья Самойлович, зачем тебе его имя? — несколько на восточный манер протянул Долгорукий. — Это сильный человек. Тебе с ним не справиться, раздавит как муху.

— Но вы-то хоть с ним разберетесь?

— Кто знает, кто знает? Как это говорится: кто старое помянет тому глаз вон. Если мы решим снова с ним сотрудничать и он опять напортачит, тогда придется наказать. А за прошлое… Нет смысла. Кому это надо?

— Мне! — непроизвольно вырвалось у Перстня.

— Да? Но ты же отказываешься дальше с нами работать, — снова, тонко уловив момент, перешел на «ты» Долгорукий. — Какой тогда нам смысл заниматься таким сложным делом?

— Но ведь в этом есть и ваша вина! — в отчаянии воскликнул Перстень.

— Что-то я ее не чувствую, — цинично ответил Долгорукий. — Ошибка — возможно, но вины — никакой.

— Имя, его имя! — Перстень, казалось, был готов броситься на своего собеседника.

И Долгорукий испугался. Но совсем другого. «Чего доброго, его сейчас хватит удар», — подумал он и примирительно сказал:

— Я могу назвать его имя, но тебе от этого будет только хуже. Представь, ты знаешь убийцу своего сына, но не в состоянии отомстить ему…

— Хорошо, — сдался Перстень. — Чего вы от меня хотите?

— Для начала — сущую мелочь. Надо на время приютить консервы.

— Какие еще консервы? — изумился Перстень.