Варяжский десант - Горюнов Андрей. Страница 65
– Варюха? Р-р-раз под помидорчик, а?
Сигурд не знал, что надо сварить, чтобы вышла «варюха», и почему эту «варюху» нужно быстро спрятать от других под некий «помидорчик»…
Ощущая, что светоч его разума начал гаснуть, сильно чадя и распространяя запах тухлого мяса, Сигурд решил выйти на свежий воздух, прервав, а может, даже и кончив свой ужин.
– А вот и я!
То, что Сигурд увидел, оказавшись на палубе брошенной экипажем ладьи, повергло его в ужас: самые худшие его опасения оправдались – причем одновременно, все вместе!
Они на берегу! Приказ нарушен быть не мог, так, значит, все они погибли – это Валгалла! И свет! Волшебный свет! Свет всех цветов радуги! Лучи бьют с неба, разлетаются на крутящихся, бликующих шарах, как на воде при ярком солнце! Смотреть нет сил – ослепнешь! И это среди ночи! А музыка?! Звуки! Какие громкие, уверенные в себе инструменты рождают такие мелодии!
И этот пир, пир без границ! Пир такой, о котором и в сагах-то не услышишь! А какие женщины снуют, угощая его гребцов, его дружину, его личных охранников! О-о-о, рыжебородый Тор! И вам, богам, едва ли приходилось пировать с такими бабами!
А самое страшное, вот оно – ударило, как откровение, как доказательство, с которым не поспоришь: все за столом равны, и ярлы, и кэрлы, и трэлы! Нет больше малых, мелких. Нет больших, великих! В Валгалле все равны.
Это видно по поведению, по тому, как относятся к мужчинам эти бескрылые прекрасные валькирии, по тому, как нагло теперь ведут себя трэлы, хватающие прямо со столов еще не тронутые большими людьми куски. Как нагло пьют они из ледяных бокалов необычайные, прозрачно-разноцветные меды!
Да, в глубине души Сигурда и раньше мелькала догадка, что люди равны и только силы Темного Мира Нифльхейм посеяли зерна неравенства, чтобы облегчить жизнь наиболее достойным, таким как Сигурд…
Ну что ж? Что остается? Шагнуть навстречу неизведанному…
Он перелез через брус-поручень и спрыгнул с бака на гальку.
Его появление не прошло незамеченным. Варя с двумя ассистентками и неизменным подносом подплыла к нему:
Сигурд подозрительно огляделся.
Никакого «варяга» рядом с ним не было. Тем более разбитного.
Не было заодно и других варягов, не было ни смелого варяга, ни умелого, ни тем паче доброго.
У кромки прибоя был только он сам, скрюченный невзгодами и преисполненный недоброй подозрительностью ярл средней руки.
– Сама хлебни! – сказал Сигурд, кивнув на чарку. – Небось отравлено?
В голове его вдруг шевельнулась мысль, что в царстве мертвых не стоит беспокоиться по поводу доброкачественности принимаемых в пищу продуктов, что верно вдвойне, если учесть, что ранее, в мире живых, это тебя вообще, можно сказать, не волновало.
Сигурд знал, что его языком давно уже управляет не разум, не чувство, не вера, а характер, тяжелый характер, столь часто заставляющий страдать в первую очередь его самого.
– Отхлебни, Варюха, – посоветовал Бьярни, разливавший в компании девиц с Маяковки «Чинзано» по весьма вместительным чаркам, припасенным дальновидными свадебными водилами сначала для утренней деревенской опохмелки посредством нечищеного свекольно-рвотного самогона пополам с мутно-огуречным бочковым рассолом, а чуть позднее, видно, и для бани – но это лишь для тех, кто выживет.
Кивнув в ответ, Варя демонстративно пригубила.
– Видал, миндал?
Не вполне поняв реплику валькирии, Сигурд степенно провел рукой по бороде. Не прикасаясь к чарке, он подчеркнуто равнодушно заметил:
– Яд мог осесть на дно.
– Конечно, – с готовностью согласилась Варя и, опрокинув чарку до дна, запила квасом из черпака, взятого у ассистентки. – Все! – Отдав ассистентке посуду, Варя приподняла пустой металлический поднос и отбарабанила на нем, как на бубне, короткую дробь: – Финита ля комедия!
Неистовая ярость вдруг охватила Сигурда; грудь его стала тяжело вздыматься от справедливого негодования, быстро переходящего в безрассудное бешенство.
– Да не дыши ты на меня перегноем, – примиряюще заметила Варя. – Кто не успел, тот опоздал…
– Ш-ш-што-о-о?! – От гнева Сигурд покраснел, а затем стал пунцовым.
– Кто первый встал, того и тапочки, – пояснила Варя. – Морской закон. Пошли к ребятам, девочки! – махнула она ассистенткам. – Мы ведь не патронажные сестры ему, правильно?
– Иди, Сигурд! К нам иди! Тебе уже налили, говноед! – позвал Кальв.
Пир только еще набирал мощь и силу.
За сборными столами, используемыми а-ля фуршет из-за нехватки мебели для сидения, да и просто вокруг скатертей, постеленных на землю, лились пока еще только нескончаемые душеприятные беседы.
– Я сразу поняла, Хросскель Годинович, что вы хитрый человек. – Ивона Стефановна, пристроившись полулежа на непонятно откуда взявшемся пледе прямо на земле, возле одной из импровизированных скатертей-самобранок, приподняла пластмассовый фужер, удачно имитировавший хрусталь.
– Я? – удивился Годинович. – Почему я хитрый?
– Потому что вы упорно уклоняетесь от ясного изложения своей политической позиции. Ведь это на редкость странно, что вы, с вашим, без сомнения, глубочайшим гуманитарным образованием, утверждаете, что никогда не слышали про Сталина! В это абсолютно не верится. Я понимаю, конечно, что в вашем отрицании самого факта существования Сталина присутствует элемент позы или, как это модно сейчас говорить, «позиционирования», – да, ну конечно… Но не настолько же! Я также понимаю, что если сейчас, как мы тут выяснили, с помощью нашего Аверьянова Николая Николаевича, 985 год от рождества Христова и Сталин еще не родился, то, разумеется, вам легко пытаться убедить меня, что вам, поколению конца девятисотых, эта фамилия уже ничего не говорит… или еще ничего не говорит, как вы утверждаете… – Аристократические пальцы Ивоны Стефановны поставили бокал на скатерть и тут же погрузились в складки кожи шарпея Рожка, дремавшего у него под боком.
– Послушай… – попытался что-то сказать Годинович.
– Нет, это вы послушайте, – отрицательно покачала головой Прибамбацкая. – Мы с вами просто обречены понимать друг друга…
– Почему?! – удивился и испугался Хросскель Годинович. – Почему мы обречены?
– Потому что разумные люди были всегда. И были везде. Так вот и Сталин, он тоже везде и всегда. Вождь. Отец народов! У него не было любимцев, ему все равно было, кто ты – министр, врач, генерал или рыбак, металлург или секретарь обкома! Незаменимых нет! Порядок был! Взял страну от сохи, оставил страну атомную! Хозяин! – Оставив складки кожи Рожка, ее рука сделала широкий жест, охватывающий весь мир, включая Млечный Путь, застывший над их головами. – Хозяин всего!
– У Сталина был восьминогий конь? – поинтересовался, зевая, лежащий неподалеку Регнвальд, рулевой ладьи Сигурда.
– Почему у него должен был быть такой конь? – удивилась Ивона Стефановна.
– Потому что хозяин всего – Oдин, у которого восьминогий конь Слейпнир. Раз Сталин – хозяин, то это то же самое, что по-нашему Один. Ну, значит, на восьми ногах у него конь.
– Сталин – один, а не o2дин, другого такого нет и не будет… А по коням я, честно говоря, не знаток… У Сталина был Буденный, Семен Михайлович, вот тот как раз…
– Был о восьми ногах?! – догадался Регнвальд.
– Да нет, – скривилась Прибамбацкая. – Специалист по лошадям…
Девушка, лежащая рядом с Регнвальдом, вдруг оживилась:
– У моего папы конь о восьми ногах! Вот, смотрите!
Покопавшись в косметичке, она извлекла потрепанную фотографию, изображавшую пожилую пару, стоящую на фоне покосившегося дома в компании восьминогого жеребенка и шестиногого пса с двумя загнутыми веселыми крючками мохнатыми хвостами, растущими из одной общей точки.