Гентианский холм - Гоудж Элизабет. Страница 86

— У тебя был просто кошмар, — успокоил доктор. — Что ты ела за ужином? Пирог с крольчатиной?

— Молоко, хлеб и мед. И это не кошмар. Я намочила глаза водой из родника с душистой рутой, как научила меня сделать бабуся Боган, если я захочу заглянуть в сердце моего возлюбленного.

— Итак, значит, Захария твой возлюбленный, так? — спросил доктор необдуманно.

— Да, он любит меня, — просто сказала Стелла. — Сэр, где он?

— В море, на своем фрегате. Тебе приснился кошмарный сон.

— Нет, я намочила глаза душистой рутой.

— Все это плутовство, о котором тебе рассказала бабуся Боган, просто сказка, прелесть моя.

— Волшебницы не обманывают, и все, что они говорят, правда, — упрямо сказала Стелла.

— Это спорный вопрос! А теперь послушай. Если бы с Захарией действительно случилось что-то неприятное, мне бы сразу сообщили. У властей есть мое имя и адрес, ведь я его приемный отец. Но с Захарией не случилось ничего страшного. У тебя был кошмарный сон. Я уже говорил тебе — очень много свежего хлеба и меда трудно перевариваемы.

— Это был черствый хлеб. Выпеченный в четверг. Пожалуйста, сэр, вы должны поехать в Лондон и найти Захарию.

— Почему именно в Лондон? — спросил удивленный доктор.

— В одной из проповедей, которую читал отец Эш, говорится, что Лондон — город погибели.

— Стелла, будь благоразумна. Только потому, что ты съела на ночь слишком много хлеба и меда (черствый хлеб может быть так же трудно перевариваем, как и свежий), насмотрелась на какие-то устрашающие картинки в «Странствиях пилигрима» миссис Лорейн и увидела кошмарный сон, ты считаешь, что я должен бросить моих пациентов и мчаться, как во время охоты на диких гусей, в Лондон? Старый Сол действительно очень болен. Госпожа Бакстер в деревне ждет ребенка. У Джо Стенберри нарыв, который требует вскрытия через пару дней. А трехлетняя девочка со скарлатиной, которую я не могу оставить больше, чем на несколько часов?!

Стелла помолчала какое-то время и затем сказала:

— Нет, вы не можете ехать. Сол, госпожа Бакстер, Джо Стенберри и маленькая девочка — все сразу умрут, и это будет плохо. Но mon Pere сможет поехать в Лондон, вместо того чтобы ехать в Эксетер.

— Mon Pere собирается в Эксетер?

— Да, сэр Джордж сказал, что он может отдохнуть.

— У него есть особые причины, из-за которых он собирается ехать в Эксетер?

— Чтобы увидеть человека, живущего там, который собирается печатать книгу, которую mon Pere написал.

— И почему ты решила, что месье граф де Кольбер изменит свои планы только потому, что маленькая девочка увидела кошмарный сон? — спросил доктор удивленно.

— Mon Pere сделает для меня все, что угодно, если только это не повредит моей бессмертной душе, — сказала Стелла с простодушной убежденностью.

Удивленный доктор поправил свой монокль и посмотрел на девушку. Он не мог преодолеть легкой боли от постоянно подавляемой зависти и поражался, до какой степени близости дошла эта удивительная дружба между французским аристократом и английской деревенской девушкой.

— Mon Pere так страдает от любого волнения за твою душу? — спросил он сухо.

— Он хотел бы, чтобы я была другой христианкой, — сказала Стелла. — Ему хочется, чтобы я была такой же, как госпожа Лорейн и он сам — и Захария.

Неистовое негодование вызвало прилив крови к лицу доктора до самых полей его высокой шляпы, но оно отступило, когда Стелла быстро сказала:

— Он не говорил мне этого, это госпожа Лорейн так сказала.

Ну, а почему бы нет, подумал вдруг доктор. Теперь он знает, что Захария ее возлюбленный. Их брачный союз, когда он наступит, должен быть по возможности самым совершенным.

— Mon Pere поедет, — снова уверенно повторила Стелла.

Доктор не был столь уверен. Он сомневался в том, что вера в волшебство составляет часть интеллектуального багажа аббата. Он также не мог представить, что такой почтенный душеприказчик мог бы считать, что следует поощрять маленькую девочку в ее серьезном восприятии кошмарных сновидений. Но был другой мотив, который мог бы тронуть аббата, и при этой мысли лицо доктора насмешливо сморщилось.

— Стелла, — сказал он, — после того как ты расскажешь аббату о твоем кошмарном сне, ты можешь передать ему послание и от меня. Спроси его, решится ли он поехать в Ньюгэйт и сблизиться с подонками, невеждами, ворами и убийцами. Попроси его припомнить один наш разговор. Скажи ему, что у каждого из нас свой черт, и я пожелаю ему удачи, если он воспользуется случаем и сразится со своим. Это должно быть звучит странно для тебя, моя прелесть, но постарайся запомнить все точно.

Стелла повторила послание три раза, прежде чем произнесла его правильно, и, направляясь к восхитительно раскинувшемуся перед ними заливу, они стали спускаться с холма к Торре. Это было действительно изумительное, сверкающее утро. Слишком сияющее. Прозрачное трепетание света предвещало грозу. Но доктор теперь молчал и уже не веселился. Снова и снова он посматривал на напряженное, белое лицо странного, похожего на эльфа, существа рядом с ним. Была ли бабуся Боган права, и обладала ли Стелла действительно необычной силой? Если так… Он перестал думать о ней. Захария овладел его мыслями, когда они проезжали вдоль Тропинки Разбойников… Мой сын. Мой сын… Его любовь к Стелле никогда не будет меньше, хотя сейчас девушка немного удалилась от него и стала ближе человеку, которого она называет mon Pere, в то время как Захария день ото дня все сильнее овладевает его разумом и сердцем. Теперь он не успокоится до тех пор, пока они снова не будут сидеть по обе стороны камина в его кабинете… Внезапно доктор одернул себя. Удивительная бессмыслица. Обычный кошмарный сон ребенка. Эта предгрозовая погода навевает иной раз странные фантазий… Доктор снова улыбнулся, злорадно размышляя о том, как кошмарный сон, погода и его послание подействуют на mon Pere.

Утро было слишком жарким и ясным. К полудню на горизонте стали собираться облака, и к вечеру разразилась гроза. Миссис Лорейн легла спать рано с головной болью от грохота грома и сказала, чтобы Стелла тоже ложилась спать. Но в своей комнате, вместо того чтобы раздеться, Стелла надела шляпку и прочные башмаки. Она ненавидела грозу, и грохот грома вдалеке заставлял ее сердце сжиматься от страха, но госпожа Лорейн весь день чувствовала недомогание и нуждалась в ней, и она не смогла пойти в часовню Св. Михаила. Итак, она должна пойти сейчас. Остаться дома означало изменить Захарии. Розалинда никогда не изменяла своему возлюбленному, и она тоже не будет изменять.

Пробегая по дорожке, ведущей к церковному холму, Стелла дважды споткнулась и почти валилась с ног от усталости. Это был ужасный день. Сон преследовал ее постоянно. Госпожа Лорейн, всегда такая ласковая, из-за головной боли не была такой приветливой, как обычно, и Араминта была такой сердитой, какой могла быть только она, и это на самом деле было неприятно. Если бы это было все! Но mon Pere, который всегда по понедельникам приходил навестить их, решил не приходить именно сегодня, когда Стелла так хотела видеть его.

Крутой подъем на церковный холм утомил ее уставшее маленькое тело до предела, и она присела отдохнуть на полпути, прислонившись спиной к скале и глядя на море. Залив, который утром был таким синим и сияющим, сейчас был свинцового цвета, и хотя ветра не было, тяжелый, нарастающий, всасывающий звук придавал ужасный оттенок шуму моря, вздымающегося у подножия скал. Угрожающее волнение моря в грозовую погоду всегда пугало Стеллу. Ветра нет, но все же есть это странное движение. Было жутко. Тяжелые черные облака здесь и там граничили с синевато-багровым светом, который с каждой минутой становился темнее. В часовне будет темно, подумала Стелла, снова поднимаясь вверх, в часовне будет темно и страшно.

Но, подойдя ближе, она удивленно увидела свет, сияющий в окнах часовни — глубокое оранжевое сияние было приятным и успокаивающим. Усталость покинула Стеллу, она довольно быстро взбежала наверх и подошла к дверям часовни. Заглянув внутрь, она увидела фонарь, горящий в одной из ниш северной стены, и там, где когда-то был алтарь, на коленях, произнося молитву, стоял седой человек. Она вскрикнула от восторга, он обернулся и, увидев ее, быстро встал и протянул руки, и Стелла побежала и бросилась в его объятья. Это был mon Pere. Они впервые встретились вот так, но это казалось столь естественным, что им и не пришло в голову удивиться.