Граница вечности - Фоллетт Кен. Страница 15

Более молодой из двух полицейских в форме вперил на него взгляд.

— Что ты сказал?

— Этим людям нужна медицинская помощь, — сказал он. — Вызовите «Скорую».

По взгляду полицейского можно было понять, что он пришел в ярость. Джордж понял, что совершил ошибку, сказав белому, что надо делать. Более пожилой полицейский сдержал своего коллегу.

— Оставь это, оставь. — А потом сказал Джорджу. — «Скорая» уже едет, парень.

Несколькими минутами позже прибыла «скорая» по размерам небольшого автобуса, и участники рейса начали помогать друг другу войти в нее. Но когда подошли Джордж и Мария, водитель рыкнул.

— А вы куда?

Джордж с удивлением посмотрел на него.

— Что?

— Это «Скорая» для белых, — сказал водитель. — Не для негров.

— Что за чертовщина?

— Ты мне не груби, парень.

Белый участник рейса, уже сидевший в карете «Скорой помощи», вышел из нее и сказал водителю:

— Ты должен всех отвезти в больницу. Белых и черных.

— Эта «Скорая» не для негров, — упрямо повторил водитель.

— Без наших друзей мы не поедем.

Белые участники рейса начали выходить из «Скорой» один за другим.

Водитель остолбенел. Он окажется в глупом положении, сообразил Джордж, если не вернется с места происшествия без пациентов.

Подошел более пожилой полицейский и сказал:

— Лучше забери их, Рой.

— Как скажешь, — ответил водитель.

Джордж и Мария сели в «Скорую».

Когда они стали отъезжать, Джордж посмотрел назад на автобус. Шлейф дыма тянулся от оставшегося черного остова, из которого торчали опаленные огнем стойки крыши, как ребра мученика, сожженного на костре.

Глава пятая

Таня Дворкина вылетела из Якутска, самого холодного города в мире, после раннего завтрака. Она летела в Москву на «Ту-16» советских ВВС. Кабина была рассчитана на полдюжины военных, и конструктор не заботился о комфорте для них — сиденья были сделаны из перфорированного алюминия, и звукоизоляция отсутствовала. Полет длился восемь часов с посадкой для заправки горючим. Поскольку разница во времени между Москвой и Якутском составляла шесть часов, Таня прибыла на место к завтраку.

В Москве было лето, и тяжелое пальто и меховую шапку она несла в руках. На такси она доехала до Дома правительства, многоквартирного здания для московской привилегированной элиты. В гнс вместе с матерью Аней и братом — близнецом Дмитрием, которого всегда называли Димка она занимала большую квартиру с тремя спальнями.

Но, как говорила ее мать, большая — это только по советским меркам. В Берлине, где мама жила ребенком, когда дед Григорий работал дипломатом, у них были еще более просторные апартаменты.

В это утро в квартире было тихо и пусто — мама и Димка уже ушли на работу. Поскольку стояла теплая погода, их верхняя одежда — Димкин черный плащ и мамин твидовый пиджак — висела в прихожей на гвоздях, вбитых Таниным отцом четверть века назад. Таня повесила пальто между их одеждой и поставила чемодан в своей спальне. Она не рассчитывала застать родных дома, и все — таки пожалела, что их нет, иначе мама приготовила бы ей чай, а Димка слушал бы о ее приключениях в Сибири. Она думала пойти к дедушке и бабушке Григорию и Катерине Пешковым, которые жили на другом этаже в том же здании, но решила, что у нее нет времени.

Она приняла душ, переоделась и поехала на автобусе в ТААС, советское информационное агентство. Там работали более тысячи репортеров, в том числе и она, но немногие из них летали на военных реактивных самолетах. Как восходящая звезда, она писала живые, интересные статьи, которые нравились молодым людям, но тем не менее выдержанные в партийном духе. Ей часто давали трудные и важные задания.

В столовой она съела тарелку гречневой каши со сметаной и пошла в редакцию очерков, в которой работала. Хотя ее считали очень способной, она еще не заслужила отдельного кабинета. Поприветствовав коллег, она села за свой стол, вставила бумагу и копирку в пишущую машинку и начала печатать.

Из — за болтанки она не могла делать записи во время полета, но мысленно наметила канву статьи и сейчас могла быстро печатать, время от времени заглядывая в свой блокнот, чтобы уточнить детали. Своим материалом она должна была воодушевить молодые советские семьи отправляться в Сибирь и работать в быстро развивающихся отраслях промышленности, таких как горно- и нефтедобыча, и эта задача была не из легких. Исправительно — трудовые лагеря представляли большое количество неквалифицированной рабочей силы, но в этом регионе требовались геологи, инженеры, геодезисты, архитекторы, химики и управленцы. В своем очерке Таня обошла стороной мужчин и писала об их женах. Она начала с красивой молодой матери по имени Клара, которая с энтузиазмом и юмором рассказывала, как она справляется с бытовыми трудностями при минусовых погодных условиях.

Ближе к полудню Танин редактор Даниил Антонов взял напечатанные страницы с ее стола и начал читать. Невысокого роста, он был деликатный по натуре человек, что не свойственно для журналистского круга.

— Великолепно, — сказал он, прочитав текст. — Когда будет готово остальное?

— Стараюсь закончить как можно скорее.

Он некоторое время постоял молча.

— Когда ты была в Сибири, ты ничего не слышала об Устине Боляне? — Бодяна, оперного певца, задержали при возвращении на границе, когда он пытался провезти три экземпляра книги «Доктор Живаго», которые он приобрел во время гастролей в Италии. Сейчас он находился в исправительно — трудовом лагере.

У Тани учащенно забилось сердце. Даниил подозревает и ее? Для мужчины он обладает развитой интуицией.

— Нет, — солгала она. — Почему ты спрашиваешь? Ты что — то слышал?

— Ничего.

Даниил вернулся за свой стол.

Таня допечатывала третью статью, когда к ней подошел Петр Опоткин и начал читать готовый экземпляр, не выпуская сигарету изо рта. Главный редактор, человек резкого склада и с плохой кожей, родом из подмосковской деревни, Опоткин, в отличие от Даниила, был не профессиональным журналистом, а назначенным политическим надсмотрщиком. В его обязанности входило следить за тем, чтобы статьи отвечали установкам Кремля, и он соответствовал должности только своей непримиримой ортодоксальностью.

Он прочитал несколько первых страниц и сказал:

— Я же говорил не писать про холодную погоду.

Таня вздохнула.

— Петр, это статья о Сибири. Всем известно, что там холодно. Никого не введешь в заблуждение.

— Но здесь лишь об этом.

— Здесь о том, как находчивая молодая женщина из Москвы воспитывает семью в трудных условиях и это ей в радость.

Даниил выступил в разговор:

— Она права, Петр, — сказал он. — Если мы будем избегать упоминаний о холоде, люди поймут, что статья — полная туфта и не поверят ни единому слову.

— Мне все равно не нравится, — упрямо сказал Опоткин.

— Согласись, — упорствовал Даниил. — Таня делает это деликатно.

Опоткин задумался.

— Может быть, ты прав, — сказал он и бросил страницы на стол. — В субботу вечером у меня будут гости, — обратился он к Тане. — Дочь закончила школу. Не могла бы ты зайти с братом,

Объявленный карьерист, он приглашал к себе только видных и влиятельных людей, но на таких встречах они изнывали от скуки. Таня знала, что она может решать за брата.

— Я бы с радостью, и Димка тоже, но у нашей мамы день рождения, извини пожалуйста.

Опоткин обиделся.

— Очень плохо, — сказал он и ушел.

Когда он уже не мог услышать, Даниил произнес:

— Про день рождения матери — это правда?

— Нет.

— Он проверит.

— Тогда он поймет, что я вежливо отказалась, потому что не хотела идти.

— Тебе нужно бывать у него.

Таня не хотела спорить. Ее мысли были заняты более важными вещами. Ей нужно написать статью, уйти из редакции и спасти жизнь Устина Бодяна. Но Даниил хороший босс и либерально настроенный, поэтому она подавила свое нетерпение.