Граница вечности - Фоллетт Кен. Страница 35
Ее семья имела богатую историю преодоления трудностей. Ее дед Саул Саммерс пришел пешком в Чикаго из родного города Голгофа, что в штате Алабама. По дороге его арестовали за «бродяжничество» и приговорили к тридцати дням принудительных работ на угольной шахте. Там он своими глазами видел, как охранники забили дубинками одного человека за попытку побега. По истечении тридцати дней его не выпустили, а когда он пожаловался, — высекли. С риском для жизни он бежал и добрался до Чикаго. Там он со временем стал пастором Вифлеемской евангелической церкви. Сейчас, в возрасте восьмидесяти лет, он не ушел на покой и иногда продолжал читать проповеди.
Отец Марии — Даньел учился сначала в негритянском колледже, а потом на юридическом факультете университета. В 1930 году, во время Великой депрессии, открыл маленькую юридическую контору в Саут-Сайде, где никто не мог себе позволить купить почтовую марку, не то чтобы обратиться к юристу. Мария часто слышала его рассказы, как его клиенты расплачивались с ним натурой: домашними пирогами, яйцами от кур, которых держали на заднем дворе, ничего не брали с него за стрижку или плотницкие работы в его конторе. К тому времени, когда Рузвельт начал проводить «Новый курс» и положение в экономике улучшилось, он стал самым популярным чернокожим юристом в Чикаго.
Так что Марию не страшили невзгоды. Но она была одинока. Окружали ее только белые. Дедушка Саммерс часто говорил: «Что касается белых, то они неплохие люди, только не черные». Она понимала, что он имел в виду. Белые не имели представления о «бродяжничестве». От них ускользало то, что Алабама продолжала насильно отправлять негров в трудовые лагеря до 1927 года. Если она рассказывала о таких вещах, им на минуту становилось грустно, потом они отворачивались, и она понимала: они думают, что она преувеличивает. Темнокожие, если они говорили о предрассудках, навевали им скуку, как больные, которые говорят о своих болячках.
Она обрадовалась, когда снова встретилась с Джорджем Джейксом. Она разыскала бы его, как только обосновалась в Вашингтоне, но скромная девушка не бегает за мужчиной, каким бы обаятельным он ни был; и вообще она не знала бы, что сказать. Джордж ей нравился больше, чем любой мужчина, после того как она порвала с Фрэнком Бейкером два года назад. Она вышла бы замуж за Фрэнка, если бы он сделал предложение, но ему нужны были интимные отношения без брака, от чего она отказалась. Когда Джордж провожал ее до пресс-службы, она была уверена, что он предложит ей встретиться, и огорчилась, когда он этого не сделал.
Она жила в одной квартире с двумя темнокожими девушками, но не имела ничего общего с ними. Обе работали секретаршами и больше всего интересовались модами и кинофильмами.
Мария привыкла быть исключением. В колледже с ней училось немного темнокожих девушек, а на юридическом факультете она была одна. Как и сейчас в Белом доме, если не считать уборщиц и поваров. Она не жаловалась — все относились к ней по-дружески. Но она была одинока.
На следующее утро после встречи с Джорджем она изучала речь Фиделя Кастро, выискивая что-нибудь такое, за что могла ухватиться пресс-служба, когда зазвонил ее телефон и мужской голос спросил:
— Не хотите ли поплавать?
Ярко выраженный бостонский акцент показался ей знакомым, но она сразу не могла догадаться, чей это голос.
— Кто это?
— Дейв.
Дейв Пауэре, личный секретарь президента, кого иногда называли «первый друг». Мария разговаривала с ним два или три раза. Как и большинство людей в Белом доме, он был любезным и обаятельным.
Но сейчас Марию очень удивил его вопрос.
— Где? — спросила она.
Он засмеялся:
— Здесь, в Белом доме, конечно.
Она вспомнила, что в западной галерее между Белым домом и Западным крылом есть бассейн. Она никогда не видела его, но знала, что его построили для президента Рузвельта. Она слышала, что президент Кеннеди любил плавать, по крайней мере, один раз в день, потому что вода снимала нагрузку с его поврежденного позвоночника.
— Там будут и другие девушки, — добавил Дейв.
Мария в первую очередь подумала о своих волосах. Почти каждая темнокожая женщина, работающая в каком-либо учреждении, да и белая также, носила шиньон или парик, считая, что естественные черные волосы выглядят не по-деловому. Сегодня на голове у Марии была высокая прическа с начесом «улей» и с шиньоном, аккуратно вплетенным в ее собственные волосы, которые с помощью химических средств были распрямлены, чтобы они походили на гладкие, невьющиеся волосы белых женщин. Каждая негритянка с первого взгляда могла распознать этот секрет, а вот белый мужчина, такой как Дейв, никогда ничего даже не заметил бы.
Как она могла пойти в бассейн? Если бы ее волосы намокли, то превратились бы черт знает во что, и она ничего не смогла бы с ними сделать.
Ее одолевало смущение сказать, в чем проблема, но она быстро нашла отговорку:
— У меня нет купальника.
— У нас есть купальники. Я зайду за вами в полдень, — отрезал он и повесил трубку.
Мария посмотрела на часы. Они показывали без десяти двенадцать.
Что ей делать? Сможет ли она осторожно спуститься в воду на том конце бассейна, где не глубоко, и не намочить волосы?
Она поняла, что задавалась не теми вопросами. Ей нужно было узнать, почему ее пригласили, что от нее хотят и будет ли там президент.
Она посмотрела на женщину за соседним столом. Нелли Фордхэм была единственной женщиной, которая работала в Белом доме десять лет. Она как-то раз между прочим сказала, что несколько лет назад ей не повезло в любви. И с самого начала она помогала Марии. Сейчас она с любопытством смотрела на Марию.
— Если не секрет, а при чем тут купальник? — удивилась она.
— Меня пригласили в президентский бассейн, — сказала Мария. — Мне идти?
— Конечно! И обязательно расскажешь мне, что там было, когда вернешься.
Мария понизила голос:
— Он сказал, что там будут и другие девушки. Вы думаете, и президент тоже?
Нелли огляделась по сторонам, но никто не слушал.
— Как ты думаешь, президенту нравится плавать в окружении красивых девушек? — спросила она. — За правильный ответ приза не будет.
Мария все еще сомневалась, идти или нет. Потом она вспомнила, что Ларри Мохинни назвал ее холодной. Это было неприятно. Она не холодная. Она оставалась девственницей в двадцать пять лет, потому что не встречала мужчину, которому хотела отдаться душой и телом, но она не фригидная.
В дверях появился Дейв Пауэре и спросил:
— Идем?
— Да, — ответила Мария.
Дейв провел ее вдоль колоннады Сада роз к бассейну. Одновременно пришли две другие девушки. Мария видела их раньше, всегда вместе: они обе были секретаршами в Белом доме.
Дейв представил их:
— Дженнифер и Джералдин, или Дженни и Джерри.
Девушки провели Марию в раздевалку, где на крючках висела дюжина купальников. Дженни и Джерри быстро разделись. Мария обратила внимание, что у них великолепные фигуры. Она не часто видела белых девушек обнаженными. Хотя они были блондинками, волосы на лобке у обеих были темными, в виде аккуратного треугольника. Мария подумала, стригут ли они их ножницами. Ей никогда это не приходило в голову.
Все купальники были цельные и из хлопка. Мария не стала надевать броские, а выбрала скромный, темно-синего цвета. Потом она пошла за Дженни и Джерри в бассейн.
Стены с трех сторон украшала роспись на карибские темы, с пальмами и парусниками. Поверхность четвертой стены была зеркальной, и Мария посмотрела на свое отражение. Не слишком полная, отметила она, вот только зад слишком большой. Темно-синий купальник хорошо смотрелся на фоне ее темно-коричневой кожи.
С одной стороны бассейна она заметила стол с напитками и сэндвичами. Она слишком волновалась и не могла есть.
Дейв сидел на краю босиком, с закрученными вверх штанинами и болтал ногами в воде. Дженни и Джерри плескались и смеялись. Мария села напротив Дейва и опустила ноги в воду. Она была теплой, как в ванне.