Золото Русской Калифорнии (СИ) - Осадчий Алексей. Страница 63

— А как его по имени отчеству то?

— Суворова?

— Ага.

— Николай Михайлович.

«Чаепитие» прервал новый адъютант генерал-губернатора, принёсший несколько неотложных сообщений из Ричмонда. Вашингтона и с недавно открытой в сотне миль (ста пятидесяти верстах) от Лос-Анджелеса телеграфной станции. Там остановился на ночлег «польский караван» полковника Свечина.

— Как хотите. Сергей Вениаминович, но я из Санта-Барбары уходить не намерен. — Турчанинов глянул на карту, живо представил через сколько переходов «ляхи» прибудут в Лос-Анджелес, точнее в Краков-Тихоокеанский.

— Кто ж вас гонит. Николай Гаврилович?

— Да я к тому, — смутился бравый кавалерист, — что за шляхтичами глаз да глаз нужен. Мало ли чего задумают. Возьмут да и объявят Ново-Польшу какую.

— Бросьте, сколько их там поляков в первой парши?

— Не в количестве дело. Сергеи Вениаминович. Ну как объявят независимость, флаг польский поднимут над ратушей, на фотографический аппарат запечатлят, по телеграфу сообщение перешлют. И помощи попросят.

— У кого помощи? У Мехико?

— Да хоть у французов. Те на транше с нами держат пару тысяч штыков. Чёрт побери! Да теперь это граница не с нами, а с поляками!

— Не паникуйте. Николай Гаврилович, пограничные заставы обустраиваются, там два ваших эскадрона сейчас стоит. А как понаедет поляков тысяч десять, к тому времени мексиканская граница будет не хуже «линии Константина» прикрыта.

— А если не десять. Если сто тысяч понаедет? Тогда как быть?

— Обещаете тайну сохранить? — Образцов рассмеялся. — Его величество затеял сие переселение исключительно с целью помочь Конфедерации солдатами. Как и предполагалось, и полковник Свечин подтвердил, две трети переселенцев едва судно причалило к североамериканскому континенту, бросились записываться в армию КША или просить гражданства Конфедеративных Штатов Америки. До Кракова — Лос-Анджелеса доберётся жалкая кучка, которая растворится в «плавильном калифорнийском котле».

— Красиво излагаете, — Турчанинов недоверчиво хмыкнул, — «плавильный калифорнийский котёл». Надо же.

— Не мои слова, а… — генерал губернатор многозначительно посмотрел в потолок.

— Ну. его величество известный художник слова, значит, так тому и быть. Но я свою ставку из Санта-Барбары не сдвину.

— Скажите, Николай Гаврилович, сейчас, когда перспектива начать вторую войну с САСШ отдалилась, наоборот, наш недавний враг разделился на Север и Юг. причём Юг нам дружественный, стоит ли держать столько кавалерии на южном направлении. Повторюсь, поляки в силу малочисленности, хлопот не доставят. В ближайшие пару лет уж совершенно точно.

— Согласен, маловероятно, что кавалерия северян двинется в дальний рейд, не приведя к покорности Техас. Иначе янки рискуют не вернуться домой, тем более индейские племена на стороне Конфедерации и непременно ударят отрядам с севера в спину. Но пятитысячный корпус я бы держал в постоянной готовности выступить на помощь Югу, чтоб сразу по получении телеграммы двинуть эскадроны.

— Не спешите, Николай Гаврилович, неужели не навоевались? И против вас же в Русско-Американскую Компанию в основном южане стояли?

— Точно так. полки, мне противостоящие комплектовались по большей части уроженцами Юга.

— Вот видите, какие причудливые коленца жизнь выдаёт. Поэтому спешить не станем. Его величество не просто так не признаёт Конфедерацию.

— Но почему? Сергей Вениаминович, почему? И Великобритания признала КША. и Франция. Пруссия. Австро-Венгрия. Даже турки и те подсуетились. А Петербург молчит.

— Государь ждёт, что КША заключат договор о союзе и взаимной помощи с Великобританией. Тогда САСШ побоится напасть, а без такого договора, только обменяйся посольствами Россия и Конфедерация — Север сразу двинет дивизии на Ричмонд. И придётся за Юг драться нам. А желательно, чтоб кровушку за хлопок проливали британцы. Российской империи губить солдат ятя процветания владельцев текстильных фабрик из Манчестера, резона нет.

— Ого как закручено. Никогда бы не подумал, хоть и в генералах хожу. Нелёгок хлеб у дипломатов.

— То да. непросто им. Вспомните про Грибоедова.

— Скажите. Сергей Вениаминович, а Гоголь вернётся? Или с концами уехал в Россию Николай Васильевич?

— Полагаю, вернётся. Насколько знаю, в Москве пройдёт то ли собрание, то ли конгресс российских писателей и поэтов, а также критиков и издателей газет и журналов. Государь назвал литераторов инженерами душ человеческих и призвал их помочь государству «построить» нового человека. — «гражданина и патриота».

Первая неделя «отпуска» Кустова-старшего прошла в непрестанных переговорах с единоверцами. Полковнику пришлось взять грех на душу и ради успеха дела приврать, что царь-батюшка собирается проведать заморские губернии, где Россия утвердилась его стараниями. Как и предполагал без пяти минут генерал, «старцы» узнав о такой новости, переполошились и решили наладить отношения с губернатором. В качестве «отдарка» старообрядческая община преподнесла семьсот новёхоньких винтовок Энфилда, и сто тысяч патронов, контрабандно закупленных, пока Кустов наводил порядок в Орегоне и Вашингтоне. Ефим только крякнул: «Ай да святой жизни люди».

Явление в Константинополе-Тихоокеанском адмирала Путятина с эскадрой в четырнадцать вымпелов и одновременное прибытие в Лос-Анджелес польских переселенцев вызвало немалый ажиотаж в губернском правлении. Евфимий Васильевич собрал во Владивостоке все более-менее приличные транспорта и за раз перебросил через Тихий океан две с половиной тысячи человек. Не считая экипажей, разумеется. Пока разместили колонистов, зелёных от жестокого шторма, застигшего эскадру на подходе к Северной Америке, пока разобрались кто как желает зарабатывать хлеб насущный — фермерствуя ли, а быть может пойдя на рудники или в строительные артели, поляки не только переименовали Лос-Анджелес в Краков-Тихоокеанский, но успели торжественно заложить Варшаву-Тихоокеанскую.

Варшава-новодел возникла на месте Сан-Диего и когда польские патриоты начали активно сшибать вывески на испанском и прибивать новые, на великопольском, остающиеся в городе мексиканцы тому решительно воспротивились. В драке паны жестоко побили «мексикашек». Но те вытащили ружья и устроили устрашающую пальбу в воздух. Поляки, вообразив, что оппоненты стреляют на поражение, открыли ответный огонь и уложили полтора десятка аборигенов.

Скандал, он же — «сумасшедшая неделя», вышел знатный. Мехико выразил решительный протест королю Польши Александру Первому и потребовал официальных извинений и выплаты компенсаций семьям погибших. Северяне, принципиально не подпускающие к передаче телеграмм по трансатлантическому кабелю Конфедерацию и Русскую Калифорнию, с невероятным злорадством начали передавать дезинформацию о «побоище в Сан-Диего» в Европу. В Старом Свете слухи вызвали обрушение бумаг «Польско-Американской Компании» и спровоцировали Пруссию предъявить территориальные претензии Дании. Расчёт Бисмарка, что России теперь не до дел европейских, ведь на североамериканском континенте со дня на день начнётся резня всех против всех, преизрядно напугал Лондон, в парламенте предложили начать мобилизацию армии и обязательно флота. В «Варшаве-настоящей» спешно собравшийся чрезвычайный сейм потребовал у короля Александра объявить войну Мексике. А также получить у Петербурга тридцатитысячный гвардейский корпус для поддержки польского Экспедиционного корпуса в пятьдесят тысяч человек, каковой должен быть снабжён стрелковым оружием и артиллерией за счёт императорской армии.

Когда озадаченный Константин отбил в Варшаву телеграмму, вопросив, с какой стати Россия должна вооружать драчливых поляков, ему телеграфировали делегаты сейма. — Россия втянула Польшу в переселенческую программу, а следовательно, отвечает за всё. Переписка шла оживлённая, матерный и совсем не в рифму текст императора, вырвал у телеграфиста Горчаков и сорвавшись на фальцет потребовал револьвер, чтоб застрелиться, ибо сит нет более принимать участие «во вселенском бардаке и позоре»…