Закон сильного - Денисенко Ярослав. Страница 1

Ярослав Денисенко

Закон сильного

Глава 1

В день Небесного Таинства жди беды. Известная примета, и сегодня я готов был прислушаться к ней в полной мере.

Вообще, я несуеверный. Слишком уж недолго маме довелось пугать меня страшными сказками про летучих пожирателей и чешуйчатых ящеролюдов, вылезающих из Врат Семи Братьев за непослушными детьми. Если честно, она вообще любила другие сказки. Хорошие, добрые. Храбрые воители приходили на помощь к похищенным красавицам, а мудрые чародеи наставляли юных княжичей, сбившихся с пути. Я не помню маминого лица, лишь ощущение любви, теплоты и бесконечной заботы. Увы, вся ее доброта не помогла от неведомой хвори, забравшей маму много лет назад. А может, окружающий мир просто выстудил тепло, и она угасла, словно свеча на холодном ветру. Мне не было тогда и шести. В сказках сиротам остаются в наследство предметы, которые оказываются могучими артефактами и помогают своим владельцам. Но это в сказках. А в жизни… Что может остаться от трактирной прислуги без роду и племени! Наверное, единственным «наследством» от родителей я мог назвать свой дар, от которого неясно чего больше – пользы или вечного огорчения. Злой обиды на то, кем бы мог я стать, появись на свет по другую сторону реки, на территории Ниранского княжества. Но проклятое правило, не позволяющее учиться на мага тем, кто родился в Стрелке, принадлежащей забытому звездами Рину, было, наверное, единственным ненарушаемым законом в обоих государствах.

Короче, я рос, подобно сорной траве, колючей и никому не нужной. За тем и прилипла ко мне кличка Чертополох, совершенно необходимая вещь для мальчишки с улицы, где вежливее в рожу плюнуть, чем назвать по имени. А вообще я Ксин. Ксилиан.

Но что-то я совсем размяк, ударившись в воспоминания. А это никуда не годится. Особенно в день Небесного Таинства. Можно вслед за астрологами объяснять это тем, что Небесный Отец Алаир восходит на ложе Элерии, Небесной Матери, и божествам резко становится не до того, чтобы следить за смертными с их мелкими делишками. У меня есть объяснение проще. Во все остальные дни растущее в непраздности, а затем худеющее в родах чрево Небесной Матери занимает полнеба, освещая улицы лучше любых фонарей! [1] Когда же не твориться разбою, грабежам, убийствам и прочему насилию, как не в столь редко наступающее темное время!

Золотой краешек Алаира медленно уползал за темный диск Элерии, и кошки скребли у меня на душе все сильнее и сильнее. Ящер и Трехпалый начали демонстрировать зубы еще месяц назад. До этого их занимали разборки с другими бандами, посолиднее кучки мелюзги во главе с незрелым сопляком (это я о нас, если кто не понял). Но Черный Паук, их главный и злейший противник, зазнался настолько, что окончательно утратил связь с действительностью. Паук умудрился взбрыкнуть перед незнакомым чародеем, неведомо что забывшим в Стрелке, и от него осталась лишь кучка дурно пахнущего пепла. Не удивлюсь, если и я окажусь способен учудить подобное. Не пробовал. Мне, в отличие от заезжего чародея, щеголять своим даром отнюдь не с руки. Однажды я услышал мудреные слова «возмущение магического поля». Не знаю уж, какое такое поле и чем оно там возмущается, но, когда поблизости творится сильная магия, я это чувствую. И другие меня почувствуют тоже. После чего придет мне скорый и незавидный конец. Чародеи из Академии не оставляют в живых своих «диких» собратьев. Бесконтрольный маг для них вроде бешеной собаки, забежавшей на городской рынок. В чем-то они, наверное, правы, учитывая урон, который такой маг способен нанести. Только мне не легче. На тайные пробы сил я не решался после одного памятного раза, случившегося несколько лет назад. Хорошо, ума хватило уйти подальше от города. Когда я очухался, высоко на холме торчали обгорелые скелеты деревьев, а лужок, посреди которого я испытывал свой дар, вместо травы покрывал густой слой сажи. Я отделался спаленными волосами и волдырями на правом боку и больше так бездумно не рисковал. Чародеев ведь в их Академии чему прежде всего учат? Сдерживать силу, направляя ее тоненькими ручейками по нужному руслу. Да их еще до Академии этому обучают! Каждый магически одаренный ребенок, чье рождение в Ниранском княжестве подтверждено документами, получал в случае нужды денежное содержание и возможность посещать особую школу. Хотя нужды обычно не возникало: большинство магов у магов же и рождаются. Жениться они предпочитают исключительно на своих и в лохмотьях босыми не ходят.

И все это причиталось бы мне, если бы не дурацкая река, поделившая один город между двумя государствами. Сейчас я важно расхаживал бы в зеленой мантии студента, и каждый простолюдин стелился бы передо мной ковриком… Ненавижу! Помнится, в свое время я всерьез заинтересовался подделкой документов. Глир Промокашка во мне души тогда не чаял. Под его руководством я выучился читать, писать, находить отличительные черты чужого почерка и выводить их недрогнувшей рукой. Так продолжалось до тех пор, пока я не узнал, что на документы о рождении ставится магическое клеймо, повторить которое не стоит даже мечтать, и к подделке бумаг тотчас охладел. Для смелого здорового парня существуют куда более почетные занятия на улицах Стрелки. Именно тогда я и взялся сколачивать банду.

Мне повезло сразу в двух смыслах. Во-первых, все серьезные главари были заняты взаимными разборками, и до путающейся под ногами мелочи им просто не было дела. А во-вторых, в самом конце моей родной улицы стоял Проклятый дом – полуразрушенный особняк, некогда принадлежавший чародею. В Стрелке вообще хватает всяких развалин. Поговаривают даже, что она куда древнее Подковы и когда-то здесь стояла крепость великих магов, которым ниранские даже в подмастерья не годятся. Ну да, при желании валы у моста можно принять за оборонительные насыпи, а Пьянчугину Пропасть – канаву, где, по местной легенде, утонул, захлебнувшись помоями, пьяный скорняк, – за остатки древнего рва, соединявшего края речной излучины, внутри которой длинным языком, словно стрелка на лошадином копыте, в ниранский город вдавался лоскут чужой земли. Но я в эти россказни не верю. Не могло и не может быть ничего великого и древнего ни в Стрелке, ни во всем занюханном Рине.

Что до Проклятого дома, то свое название он получил совсем не зря. Обычный человек не преодолел бы и тропинки, ведущей от ворот до входной двери. Вот тут-то и пригодился мой в целом опасный и бесполезный дар. Все магические ловушки, невидимые для простых людей, светились перед моими глазами, будто яркие огоньки. Большая часть дома оставалась все же недоступной: расплести сложные сети заклинаний, опечатывающих двери и окна, мог лишь ученый чародей. Но нам с ребятами вполне хватило двора и нескольких общих коридоров, чтобы обзавестись настоящей крепостью. Я заставлял ребят заучивать ловушки так тщательно, чтобы они могли их миновать хоть ночью с завязанными глазами. Впрочем, после случая с Попрыгунчиком, после которого тому пришлось сменить кличку на Костыля, желающих отлынивать от этой науки не было.

Когда число ребят в моей банде перевалило за полтора десятка и Проклятый дом был изучен настолько, чтобы обеспечить надежный тыл для отступления, мы принялись осторожно, не привлекая внимания, чистить прилежащие улицы от мусора.

Так уж получилось, что наша часть Стрелки не принадлежала никому из крупных бандитских главарей. Находясь между вотчинами Лиха Угря и Тарга Безухого, она выполняла роль нейтральной полосы, и хозяйничали здесь мелкие главари-однодневки, порой бесследно исчезающие вместе с бандами. Пьянчугина Пропасть глубока и зловонна, и разыскивать десяток-другой никому не нужных головорезов туда не полезет даже городская стража – крайне редкий в Стрелке гость. Мы избавились от Скользкого, Лисицы и Урагана. Ринд Бочонок первым испытал на прочность Проклятый дом (дом выдержал, Бочонок – нет). А потом была небезызвестная история со Свинорылом, после которой я с чистой совестью мог объявлять три прилежащие улицы своими. Когда ты завалишь, пусть ненамеренно и по дикому везению, такого главаря, теряет значение то, что тебе всего шестнадцать, а другим ребятам из банды и того меньше.