Любовь по-испански (ЛП) - Хелле Карина. Страница 21
говорит серьезно. — Не принуждай меня изменить для тебя порядок вещей, потому что я
так и сделаю.
— Ты мне угрожаешь?
Она смотрит на свои остроносые туфли.
— Нет, не угрожаю. И знаю, что мне стоило бы состряпать против тебя хорошее
дело, если бы я захотела забрать у тебя Хлою Энн. Ты честно получил свои права, не так
ли? — она смотрит вверх и мы оба знаем, что она сейчас говорит о деньгах, которые я ей
заплатил. — Но если я снова увижу что-то подобное, не могу обещать того, что другие
люди не предпримут каких-либо действий.
— Действий? О чем, мать твою, ты говоришь? Другие люди?
Она поднимает одну бровь и ее губ касается ехидная ухмылка. Я знаю, что она
имеет в виду, в частности касаемо людей. Ее семья. Голубая кровь, принадлежащая к
членам королевской семьи Испании, самый пафосный, злейший свояк, который только
может существовать.
— Просто держи мою дочь подальше от газетчиков. И себя тоже. Если меня или
мою семью снова протащат по грязи, на этот раз все будет не так просто. Ты же знаешь, что ты и так легко отделался?
Я двигаю челюстью вперед и назад, чтобы успокоиться, но ничего не произношу. Я
просто обхожу Изабель и ухожу. Но когда я подхожу машине и слышу, как захлопывается
дверь, я не могу совладать с собой и поворачиваюсь. Во втором окне я замечаю Хлою
Энн, она прижимает к себе плюшевую Панду, глядя на меня широко раскрытыми глазами.
Мое сердце разбивается на куски. Я поднимаю руку, чтобы помахать ей, но она
просто отворачивается и отходит от окна, исчезая в темноте комнаты. Все принимает
такой оборот, что я не могу сломаться, мне нельзя отступить. Я забираюсь в машину и
даю себе несколько минут, чтобы восстановить самообладание, замедлить биение сердца
и отпустить тупую боль внутри. Изабель была права. Я легко отделался. Все, что было
раньше, кажется таким легким по сравнению с нынешней болью и болью, которая, я знаю, последует дальше.
Глава 7
Я начинаю чувствовать себя словно заключенный в своем собственном доме. Я не
придаю этому большого значения, но Вера кажется беспокойной, как зверь в клетке.
Когда я вернулся от Изабель, мы решили не давать шанса снова нас сфотографировать и
остались вечером дома. Мы заказали жирную китайскую еду и прикончили две бутылки
дорогущего вина из моего импровизированного погреба в шкафу, но я знаю, что Вере так
и хочется выйти из дома и оттянуться. Она слегка пьяна, как и я, и, хотя мы чувствуем
себя расслабленными, все же знаю, что это временное чувство. Это временная мера, но
оправданная. Нам сейчас нужно игнорировать эти проблемы.
Поздно вечером звонит телефон и это снова Изабель. Я вздыхаю, устало глядя на
Веру и она, кивая, удаляется с бокалом вина в ванную. Ей не нужно оставлять меня
одного, но меня заставляет чувствовать себя лучше тот факт, что она находится за
пределами слышимости потенциально мерзких слов моей бывшей.
К счастью, Изабель говорит кратко. Она говорит, что забирает Хлою Энн
повидаться с ее родителями на выходных, и я не смогу увидеться с ней. Обычно я бы с
ней начал спорить, но сейчас просто смирился с этим. Меня оправданно беспокоит, что
это может стать новой системой в наших отношениях, но в этот самый момент я не
чувствую, что твердо стою на ногах. Вино в любом случае не поможет мне выиграть в
какой-либо битве.
— Фурия в аду – ничто по сравнению с брошенной женщиной.
Повернувшись в кресле и пряча телефон в карман, я с любопытством смотрю на
подходящую ко мне Веру. Еще одна английская поговорка, которую я не знаю.
— Боюсь, я не понимаю.
Она дарит мне нежную, но уставшую улыбку, и садится на подлокотник кресла. Я
мгновенно оборачиваю свои руки вокруг талии и опускаю девушку к себе на колени, где
она расслабляется и пьяно хихикает, волосы скрывают ее ехидную ухмылку.
— Поясни, — требую я, — или я буду наказывать тебя поцелуями.
Она поднимает удивлённо брови.
— Сопровождаемые наказанием членом?
Я пожал плечами, радуясь ее игривому настроению.
— Это можно устроить. Теперь растолкуй мне, моя Эстрелла.
Она вздыхает и утыкается губами в мою шею. Я не могу сдержать ни легкого
стона, вырывающегося из меня, ни твердеющего ствола, упирающегося в ее попку. Это
будет приятное, такое приятное ощущение – просто отдаться физическому наслаждению, отбросить все душевные терзания прочь. Я закрываю глаза и борюсь с желанием сгрести
ее в охапку и унести в спальню, к единственному известному мне способу заставить ее
чувствовать себя в безопасности и удовлетворенной, единственному способу скрыться в
такое время, как это.
— Фурия в аду – ничто по сравнению с брошенной женщиной, — говорит она
напротив моей шеи, — это поговорка. Не знаю, откуда она, но она говорит о том, что нет
ничего более пугающего разозленной суки. — Она замолкает, втягивая воздух, и я знаю о
ее страхе, будто Вера сказала что-то дурное. — Прости, — добавляет быстро, и я
чувствую, как напрягается ее тело под моими пальцами. — Я не имела в виду, что Изабель
– сука.
Она все еще, по ее словам, такая капризная в эти дни, как будто во второй раз ищет
смысл своего бытия. Я положил руку на ее затылок, позволяя волосам струиться между
моими пальцами.
— Я знаю, — заверяю ее. — И да, она – сука.
И это я еще преуменьшил.
— Разве ты можешь ее в этом винить? — спрашивает она, голос повышается на
несколько тонов, и, когда она отстраняется от меня, я вижу слезы на ее глазах. Это
разбивает мне сердце. Я начинаю уставать от ощущения постоянно разбитого сердца и
знаю, что в скором времени это не изменится. Каждый день новая проблема сваливается
на нас и в сердце появляется новая трещина.
— Нет, — честно отвечаю. – Я не могу судить ее.
Между нами повисает тишина, тяжелая, как полог. Вера наконец прочищает горло.
— Ей будет больно еще долгое время, — говорит Вера. — Она будет зла. Это не
пройдет. Я думала, что все уже позади, что она будет двигаться дальше. Вы в разводе уже
год и, если она все еще злится весь этот год...
— Она злится из-за моего возвращения в Атлетико, — отвечаю я. — Она злится из-
за папарацци, что они снова нас преследуют. Она злится, что она будет выставлена
идиоткой. Если бы я просто повесил голову, она бы этого не делала.
— Но ты не можешь проживать свою жизнь в страхе, Матео, — говорит она.
Я улыбаюсь Вере и убираю с ее лица волосы, подсвеченные закатным солнцем.
— Так же, как и ты.
Она облокачивается на меня – впитываясь, подчиняясь, сливаясь. Она моя вторая
кожа. Она – часть меня, от которой я не могу оторваться. Я молюсь, чтобы мне никогда и
не пришлось. Я молюсь, чтобы мы выстояли. Какие бы преграды не встретились нам на
пути.
И я могу почувствовать приближение этого напряжения, бури, вздымающейся
каждый день. Я так сильно боюсь, что мой план не сработает или, когда она выяснит, что
не сможет найти работу и пойти учиться. Я так боюсь, что звезды однажды отберут ее
сияние у меня.
Я беру ее на руки и она, со всеми своими мягкими формами, весит не больше
перышка. Я несу ее по коридору, в спальню и на кровать. Она сияет в охристом свете, проникающем с улицы, через окно, и в очень короткий период мы оба обнажены, я
возвышаюсь над ней, поднимаю ее руки над головой и насыщаюсь телом, как самым
красивым, изысканным вином.
Я буду насыщаться ею, пока это все не закончится, поглощать, пока это все, что
нам остается. Я толкаюсь в нее и позволяю своему голоду взять верх, позволяю своему
голоду отнести нас в лучшее место.
Жарко, медленно и быстротечно. Быстротечно.
Проснувшись на следующее утро в объятиях друг друга, мы видим, что солнце уже