Пока мы будем летать (СИ) - "Paper Doll". Страница 5

— Уже двенадцать, — сообщает мне парень, когда мы уже находимся у ворот моего дома. Надо же, как поздно. Это чёртова работа отнимает у меня всё время. Я должна жить, а не работать. Но чёрт, во взрослой жизни иначе нельзя, не так ли?

— Зайдешь на чай? — спрашиваю я. Мы оба поворачиваем голову в сторону дома. На кухне и в гостиной горит свет. Наверху в комнате Эйприл уже темно. Неужели уже спит?

— Том дома?

— Скорее всего, да, — морщу нос. Чувствую вину за то, что была бы рада провести этот вечер в компании придурка Тима, нежели в компании своего же парня.

— Тогда я лучше пойду домой.

Мы обнимаемся и расходимся. Я подхожу к двери собственного дома и некоторое время стою перед дверью. Лучше бы я купила сигареты. Достаю из пакета газировку, представляю, что это водка (что конечно же, не срабатывает), и делаю глоток. Собираюсь с силами и захожу.

Дверь хлопает за моей спиной, и вместе с этим звуком я слышу, как становится тише звук телевизора. Спустя минуту передо мной оказывается Том. Он помогает мне снять пуховик, после чего обнимает. От него пахнет домом и уютом. Проблема разве что в том, что дом этот не чувствуется домом.

— Эйприл…?

— Пятнадцать минут назад пошла спать, — шепчет Том. Хотя я уверена, что проницательный слух девушки и так успел уловить моё появление. — Я приготовил ужин. Но думаю, теперь его нужно разогреть, — Том целует меня бегло в щеку и уже спешит на кухню.

— Не стоит, — успеваю схватить его за локоть и остановить. — Мы с Тимом перекусили после смены.

Его выражение лица изменилось в долю секунды. Он будто разочаровался во мне. Словно я сделала какую-то глупость, и это ранило его. Мне стало не по себе.

— Тогда я просто сделаю тебе кофе, — он выдавил из себя измученную улыбку, и всё же пошел на кухню. Мне стало не по себе. Уже в который раз. Переобуваюсь и следую за Томом.

Мне даже жаль, что Эйприл уже уснула. Знаю, что если бы она была здесь, то обстановка была бы накаленной, но я бы чувствовала себя безопасно рядом с ней. Ранее я и с Томом чувствовала себя так, но думаю, мы что-то упустили. Я что-то упустила.

— Эйприл ужинала? В последнее время она словно помешалась на этом своем вегетарианстве, — я пытаюсь начать разговор. Сгладить углы, разогнать это напряжение между нами. Издаю тихий глупый смешок, что обращает внимание парня. Он поднимает глаза, и всё же я побеждаю — он тоже улыбается.

— Я приготовил рататуй. Она даже сказала, что это вкусно, — гордо заявил Том. Его глаза будто засияли, когда он говорил об этом.

— О, это определенно прогресс!

Том протягивает мне большую чашку с ароматным кофе. Я улыбаюсь ему. На душе всё равно как-то неспокойно, но я не подаю виду. Похоже, он не распознал моего блефа. Он подходит ко мне ближе и крепко целует. Я даже не закрываю глаза, когда наши губы соприкасаются. Это будто стало для меня чем-то таким будничным, как почистить зубы утром или умыться. И меня это пугает всё больше и больше.

— Я люблю тебя, — шепчет Том, когда отрывается от моих губ. Наши носы соприкасаются, и его глаза так близко, что я могу увидеть в них свое отражение. Я улыбаюсь в ответ. Хотя я не чувствую этой любви. Я слышу от Тома эти слова каждый день, когда вижу его. Но мне гораздо больше хотелось бы, чтобы он позволял мне чувствовать эту любовь, нежели слушать о ней. Интересно, думает ли он о том же?

— Я тоже, — отвечаю. Его рука находится у меня на затылке. Он легким движением наклоняет мою голову, чтобы поцеловать в лоб. Он снова не заметил, что я даже не произнесла слово «люблю». Но с другой стороны, если бы Том попросил меня произнести это слово, я бы, наверное, не смогла. И я бы его потеряла. А это последнее, что я хочу делать. С меня достаточно потерь.

— Время так быстро идет. В следующем году у Эйприл уже выпускной. Невероятно, — вслух размышляю я, когда мы перемещаемся в гостиную. Это действительно невероятно. У меня не получилось закончить школу, как следует. Когда мать ушла из дома, оставив меня, 16-летнюю неопытную девушку, которую впереди ждал целый спектр жизни — выпускной, колледж и всё такое, на руках с двенадцатилетним ребенком, у меня не было другого выхода, как просто бросить школу. Мой бывший бойфренд Патрик как-то рассказал мне жуткую перспективу того, что если все в городе узнают о том, что моя мать бросила нас, то социальные службы могут разделить нас с Эйприл. Так появилась интереснейшая легенда о том, что наша горе-мать уехала зарабатывать деньги в Лондон. На каждые каникулы мы будто ездим к ней, но на самом деле, мы просто уезжаем в гости к сестре матери, Луизе. Она, в принципе, и придумала всю эту историю.

Первое время нам с деньгами помогала Луиза. Но я не хотела сидеть у неё на шее. В конце концов, у неё тоже есть семья. Я сдала всё экзамены экстерном (мозгами меня Господь не ограничил) и устроилась на работу. После этого и поползли по городу слухи. Но за всё четыре года отсутствия этой женщины в наших жизнях к нам так ни разу и не наведалась никакая социальная служба, что заставило меня прийти к выводу, что Патрик просто жалкий врунишка.

— Я даже не знаю, где мне достать денег на колледж, — тяжело вздыхаю, плюхаясь рядом с Томом на мягкий пружинистый диван. На журнальном столике замечаю несколько журналов. Опять Эйприл потратила все карманные деньги, предназначенные на обед, на глянец. Когда-то она научится ценить деньги.

— Ты хочешь устроить её в колледж? — удивленно спрашивает Том, запрокидывая одну руку мне через плечо.

— Да! А что? Ей уже в этом году будет семнадцать. У неё ещё вся жизнь впереди, — возмущенно отвечаю я.

— А что насчет тебя?

— Что насчет меня? — парирую я, делая большой глоток кофе, что так приятно утоляет мою жажду и согревает моё тело.

— Ты не собираешься учиться дальше? — его глаза широко раскрыты. Мы с Томом не раз поднимали этот вопрос. Интересно, когда-то он поймет, что об этом я говорить даже не желаю? — Ты поставила на себе крест? — говорит мне мужчина, что со своим высшим образованием работает «белым воротничком» в одной из ряда одинаковых фирм, что занимается невесть чем.

— Ты же знаешь, что я не могу. На мне стоит весь этот дом, я содержу и себя, и Эйприл. И я просто кручусь, как могу в этом дурацком боди только бы получить хотя бы копейку, на которую я могу себе позволить себе и Эйприл прожить хотя бы ещё один день.

Я фыркнула. «Прожить», — по-дурацки звучит. Правильнее — «выжить». Самое подходящее слово. Но Том не замечает разницы. Он никогда не замечает.

— Но ты можешь заниматься тем, чем тебе хочется. Если ты продашь большую часть своих картин, ты получишь втрое больше денег, нежели ты получаешь, работая у Тони.

Это начинает выводить меня из себя.

— Я пишу картины для себя, а не для кого-то. Господи, разве это так тяжело понять? Я не собираюсь продавать свои картины. К тому же, если у меня получилось продать две чёртовы картины, это не значит, что я смогу продать и остальные, — я едва ли не вою. Отодвигаюсь от Тома. И, наконец, он замечает, насколько я разозлилась. Я слышу его тяжелый вздох, и даже это меня бесит сейчас. Хочу его ударить, да побольнее. Едва ли одолеваю это желание, когда Том подвигается ко мне, обнимает и целует в висок.

— Не злись. Я просто хочу сделать как лучше, — шепчет он мне на ухо. Я киваю, словно понимаю. Но на самом деле, я не понимаю, что он делает как лучше, кроме того, что дает мне свои дерьмовые советы.

***

На экране уже начали идти титры, как я услышала громкое сопение у себя над ухом. Я лежала на плече у Тома и просто пялилась на чёрный экран. Я не хотела смотреть на него. Ранее, когда он засыпал раньше меня при просмотре фильма, я даже не досматривала фильм, а пялилась на него, рассматривая его лицо так, будто видела его впервые. Мне нравилось в Томе буквально всё — маленькие морщинки возле глаз, тонкие розовые губы, сложенные в тонкую линию, и скулы, об которые, казалось, можно было порезаться, такими они были острыми. Когда он спал, его рот слегка приоткрывался. И я играла с ним. Проводила пальцами по узким губам, большим пальцем гладила родинку на его шее и иногда сжимала его нос, после чего он почти просыпался. Его рука обвивала мою талию даже во сне, и я чувствовала себя в безопасности рядом с ним. И мне это нравилось. Но трепета во мне это не вызывало вовсе. Моё сердце не оживало вновь, когда я слышала голос Тома. А тело не немело от каждого его прикосновения. Я наслаждалась чувством безопасности, которого мне так и не дали мои родители, которое я едва ли получала от своих друзей и которое я раздаривала Эйприл, что нуждалась в этом чувстве не меньше меня.