Государь революции (СИ) - Бабкин Владимир Викторович. Страница 40
— Меня интересуют показания Рейли.
В этот раз папка реальной толщины, куда большей, чем я показывал Гурко еще в Петрограде. Да, после нашего приватного общения господин Розенблюм явно пошел на поправку.
Листы, листы, листы. Показания за показаниями. Свидетельства. Доносы. Местами даже чувствовалось злорадство. Видимо, не все, с кем приходилось иметь дело господину Рейли, ему нравились и сейчас он их сдавал с явным удовольствием.
Минут через пятнадцать я закрыл папку. Что ж, Розенблюм реально идет на поправку, так что может и не помрет в этот раз. Уж больно голос у больного прорезался, да и память стала просто на зависть многим. Ну, тем, кого еще не успели повесить.
— Да, картина интересная. Сколько арестовали?
Батюшин склонил голову и затем ответил:
— Сто двадцать семь человек, включая Великого Князя, господ Родзянко, Милюкова, Гучкова, Джонсона и прочих.
— Кстати о Родзянко. Как дела в Государственной Думе?
Генерал кивнул.
— Беседы проведены с большинством депутатов. Материалы, предоставленные Министерством внутренних дел на каждого из собеседников, очень помогли душевности разговора с каждым.
— И?
— Все будет нормально, Ваше Императорское Величество. Я ручаюсь.
— Ваши бы слова да Богу в уши. Вы знаете, чем рискуете?
— Так точно, Ваше Императорское Величество!
Эх, нет у меня возможности проверить каждое слово! Пока нет. Но даст Бог пережить все это…
— Генерал, я хочу, чтобы публичный процесс над изменниками начался не позднее 1 апреля. Это очень важно, вы меня понимаете?
— Так точно, Государь. — Батюшин поклонился. — Все будет сделано.
— Прекрасно. Я рассчитываю на вас.
Генерал вновь кивнул.
— Каков шанс, что все арестованные по делу дадут показания?
Батюшин покачал головой.
— Трудно сказать, мой Государь. Времени осталось мало, а вы повелели не портить экстерьер подсудимых, дабы не портить картинку для суда. Постараемся, но…
Он развел руками.
— И вы, надеюсь, понимаете, что все получат смертный приговор?
— Так точно, Ваше Императорское Величество.
— И я, надеюсь, что вы понимаете, что для приговоренных к казни все только начинается?
Батюшин посмотрел на меня внимательно. Я продолжил.
— Генерал, я требую информации. Судьба приговоренных к смерти меня не интересует. Можете им обещать что угодно. Можете им обещать комфортную жизнь, сохранение имущества и новый паспорт. Можете порезать их на пулеметные ленты, пообещать арестовать всю семью и проклясть их род до седьмого колена. Делайте, что считаете нужным, но дайте мне информацию. Мне нужны сведения по трем направлениям — подрывная деятельность против государства, коррупция и участие в тайных обществах любого свойства. Вы меня поняли?
Батюшин выдержал мой взгляд и кивнул.
— Так точно, Ваше Императорское Величество!
Я внимательно посмотрел ему в глаза.
— Что-то еще, Николай Степанович?
Генерал кивнул.
— Я хотел бы получить ваше добро на арест некоторых лиц, Государь…
ПАРИЖ. ФРАНЦИЯ. 18 (31) марта 1917 года.
Место действия: Париж, бульвар Инвалидов.
Действующие лица: двое в штатском, один с бородой, другой гладко выбрит.
— Здравия желаю, ваше высокопревосходительство! — отчеканил гладковыбритый, вытягиваясь перед сидящим.
Бородатый вздрогнул и обеспокоенно завертел головой. Затем его взгляд с явным трудом фокусируется на лице стоящего.
Наконец, старик молвил:
— Я вас определенно уже видел. Где-то…
Стоящий коротко кивнул.
— Смею напомнить, ваше высокопревосходительство, имел честь участвовать в неких, известных вам событиях в городе Могилеве две недели назад. Штабс-капитан Мостовский к вашим услугам, ваше высокопревосходительство!
В глазах бородатого мелькнуло узнавание, но напряжение лишь усилилось. Старик еще раз оглянулся по сторонам, а затем спросил:
— Каким ветром вы здесь, штабс-капитан?
Мостовский бодро отрапортовал:
— Получил предписание о переводе в 1-ю особую пехотную бригаду Русского Экспедиционного корпуса, ваше высокопревосходительство!
— А, и вас тоже того… — старик усмехнулся каким-то своим мыслям. — Такова благодарность высочайших особ, штабс-капитан, такова их благодарность…
Мостовский не счел нужным комментировать данное утверждение, предпочтя промолчать.
Но старик явно расслабился. Он вдруг благожелательно указал на стул с другой стороны столика, за которым сидел.
— Присаживайтесь, штабс-капитан, присаживайтесь. На нас и так уже косятся.
Тот присел на краешек стула и бросил короткий взгляд на бутылку вина на столе. Вина там осталось немного, впрочем, судя по состоянию человека с бородой, эта бутылка, видимо, была уже не первой.
— Гарсон! Еще бутылку и бокал моему гостю!
Официант мгновенно испарился и через короткое время перед Мостовским уже наполнялся бокал.
Генерал пригубил и скривился.
— Гадость! И водки у них нет…
Александр Петрович вновь счел за благо промолчать. Впрочем, генерал и не нуждался в собеседниках, поскольку говорил сам.
— Вот такая вот у них там благодарность… — старик неопределенно махнул куда-то вверх и в сторону востока. — Что один, что второй… Да и третий не лучше бы был, попомните мое слово, штабс-капитан. Вот меня взять, служил верой и правдой, и что взамен? Я победил в Галицийской битве! Я захватил пятьдесят тысяч пленных! Да, а потом еще семьдесят тысяч. Семьдесят тысяч, да. И что взамен? Что взамен, я вас спрашиваю? Снимают с главнокомандующего фронтом и садят на мое место этого выскочку Брусилова! А меня, меня, заслуженного человека, победоносного полководца, отправляют состоять при Особе, словно я ни на что больше не способен! Этот выскочка Брусилов просто смеялся мне в глаза, когда прибыл принимать фронт! За мои победы, меня в ссылку! В ссылку, тем более обидную, что вместо побед, я теперь должен был быть шутом гороховым при Государе! Ни власти, ни почета, ни славы, словно гимназист, словно юнкер какой-то. Если бы не Государыня, то совсем бы забыли старика…
Генерал отпил из бокала.
— Брусилов, Алексеев, Рузский, не давший мне одержать блистательную победу под Варшавой, все они смеялись надо мной, насмехались прямо в лицо, иронично шептались прямо за моей спиной во время моих докладов Императору. И сам Государь не ценил, не отблагодарил, не дал настоящего дела, выставил на посмешище, на постоянное посмешище перед этими!
Старик стукнул по столу кулаком.
— И вот, когда появилась возможность отомстить, отыграться за все, я не стал колебаться. — он огладил свою роскошную бороду и самодовольно усмехнулся. — Знаете, штабс-капитан, когда Алексеев получил свою пулю, когда арестовывали Рузского, я был почти счастлив. И когда на Престол взошел новый Император, я думал, что все, кончились дни моей опалы, что наступил мой час. И что я получил взамен? Взамен, на то, что именно я фактически усадил его на Престол? Даже Тимановский произведен в генералы и стал командиром полка Лейб-Гвардии, а ведь он лишь выполнял мои приказы! А что получил я? Ничего. НИ-ЧЕ-ГО!
Нараспев повторил генерал и нехорошо усмехнулся.
— Именно что ничего! Пост главнокомандующего Петроградским военным округом? Так на этот пост меня назначил еще Николай! И вот когда я увидел, что пост Верховного Главнокомандующего отдают этому несносному Гурко, а пост военного министра отдают Александру Михайловичу, когда я увидел, что даже на освободившуюся должность главкосева, вместо Рузского, меня так же не собираются назначать, то тут уж я все понял! Благодарность! Такая вот у них благодарность! Попользоваться и выбросить на помойку! Зависть и черная неблагодарность! Брусиловский прорыв! А ведь это мои войска! Меня сняли, чтобы отдать всю славу этому выскочке! Мои! Именно МОИ войска подавили мятеж и даровали Престол Михаилу! А что взамен? Что взамен, я вас спрашиваю!
Иванов буквально рычал. Ноздри его раздувались, руки подрагивали, борода всклоченными прядями торчала в разные стороны. Он судорожно выпил бокал до дна и с опаской подошедший гарсон аккуратно вновь наполнил его. Но не успел он отойти, как генерал вновь осушил сосуд и требовательно уставился на официанта. Тот, словно под взглядом удава, вновь поднес бутылку к бокалу.