Государь революции (СИ) - Бабкин Владимир Викторович. Страница 84

— О, Ваше Императорское Величество!

Княгиня Долгорукова захлебнулась в верноподданническом восторге.

— Нет, сударыня, нет. Обращайтесь ко мне Ваше Служение, прошу вас.

— Ваше Служение!

Княгиня чуть в обморок не упала от восторга. Что ж, скромность иногда украшает, не так ли?

— Итак, решено! Я сегодня же подпишу все полагающиеся случаю бумаги и завтра же в газетах выйдет мое повеление об уравнении женщин во всех правах.

— Ваше Служение!

— Ступайте, княгиня, и ни о чем не беспокойтесь. Империя и Император вас всецело поддерживают в этом деле. Честь в Служении!

— На благо Отчизны!

Окрыленная Долгорукова покинула мой кабинет, дабы нести в высокосветские массы свой неописуемый восторг от меня такого… эм… ну, в общем, от меня такого. А я же пока позволил себе устало откинуться в кресле.

Что ж, вести с Западного фронта заставляют беспокоиться. С одной стороны, все, вроде как, и по плану, дальше второй линии обороны союзникам нигде прорваться не удалось, но, с другой стороны, Британии и, в особенности, Франции, пока удается поддерживать в массах некий щенячий восторг, умело фильтруя информацию, и драконовской цензурой не позволяя плохим вестям с фронта смущать почтенную публику. Благо Мостовский и граф Игнатьев сумели наладить взаимовыгодное взаимодействие с прессой нейтральных стран, в первую очередь, американской. Нет, не буду умолять заслуги господ Суворина и Проппера, но в первую очередь именно граф Игнатьев и лишенный (не без моего участия) всяких комплексов капитан Мостовский, сумели порезвиться во Франции на всю катушку, привлекая все мыслимые и ранее не мыслимые средства и способы влияния на ситуацию и общественное мнение.

Ну и что же, что русское посольство в Париже окружено и у Мостовского нет возможности его покинуть? Это было понятно изначально и меры соответствующего характера были приняты заранее. Вопрос лишь в том, чтобы отлаженные ранее неофициальные связи продолжали эффективно работать, а так, я получал через Суворина и его "подчиненного" и "ушедшего в отставку по состоянию здоровья" полковника Вандама, руководившего неофициальной "газетной" внешней разведкой, сведений никак не меньше, чем через военную разведку или тот же МИД.

К тому же, сам граф Игнатьев благополучно растворился в лабиринтах Парижа и уже несколько дней как перешел на нелегальное положение. А учитывая доступ к какому объему средств ему организовал Мостовский, в том числе и ради этого прибывший во Францию, и какой карт-бланш он получил, то можно только предполагать, во что именно выльется такой вот мой "штурм города", тем более что "ослик" так же сейчас вне поля зрения полиции и служб безопасности Французской Республики. А невзрачные "ослики" на воле часто куда более опасны, чем породистые "рысаки", запертые в стенах.

Равномерный гул привлек мое внимание. В голубом весеннем небе плыл над Москвой дирижабль, молотя винтами воздух. Плыл он так низко, что всем вокруг было видно красное полотнище, развивавшееся под ним на натянутом грузом тросе. Красное полотнище с восьмилучевой Звездой Богородицы в центре. Знамя Служения реяло над столицей Империи.

Глава 17. Время удивляться и время удивлять

МОСКВА. КРАСНАЯ ПЛОЩАДЬ. 28 марта (10 апреля) 1917 года.

Немцы меня удивили. Опять. И снова неприятно. Нет, первый их сюрприз был вполне благосклонно мной принят. Это когда они вдруг присоединились к моей инициативе "Сто дней для мира". Это было уместно. Это было приятно. Это здорово укладывалось в мою игру, а потому, да еще и перегруженный текущими проблемами, я не придал этому особого значения — ну, случайность, бывает и покруче в этой жизни. Сложилось так, ну и слава богу. Но, как говорится, пардоньте, один раз — случайность, а вот повторно…

А вот повторно все пошло совсем не так. Ну, не помню я в известной мне истории подобных реакций и действий Германии в схожих обстоятельствах. Там явно что-то происходило. Что-то из разряда того, что сутью своей будет радикально менять все расклады.

Так что же произошло? Мелочь. Германцы лишь сняли на фото и видео, ну, в смысле, в кино, само наступление французов и англичан. Операторов было много, снимались различные участки фронта, и то, что они сняли…

Горы трупов, поля сожженных танков, и, главное, офицеров, которые, под угрозой оружия, гнали вперед, на пулеметы, своих подчиненных. Цепи несчастных солдат, вынужденных идти навстречу смерти, вся современная война во всем ее ужасном многообразии. Зрелище гнетущее, зрелище, которое все воюющие стороны старались не демонстрировать гражданскому населению. И вот, кто-то в Берлине, а может где-то еще, разыграл эту новую карту. И не просто разыграл, не просто снял на разных участках фронта, но и организовал срочную авиационную доставку отснятых материалов в крупные города и в крупные средства массовой информации. А вдобавок к этому Германия выразила сожаление, отметив, что вынуждена защищаться от нападения и вновь призвала к миру. Не прошло и суток, как снятое на поле брани стало достоянием общественности, выйдя на первых полосах главных газет Европы и мира. Разумеется, в первую очередь, в газетах нейтральных государств, где военная цензура не свирепствует, однако воюющие страны так же не смогли полностью заглушить возникший конфуз.

Конечно, распространенная информация и шокирующие кадры, не могли не произвести впечатление на общественное мнение. Города Европы заволновались. В том числе и города Франции и Британии. И, кстати, города Америки заволновались не меньше. Антивоенные настроения, столь популярные в последние месяцы, получили мощную подпитку и вышли на авансцену в совершенно новом качестве. Уже со всей очевидностью виделись мне беспорядки на улицах воюющих стран, ширящиеся забастовки, дезертирство, все более набирающее силу, растущая анархия и растерянность правительств, пытающихся компенсировать свою эту растерянность неким подобием решительных действий, которые лишь усугубляют ситуацию…

Мостовский и граф Игнатьев, разумеется, внесли свою малую лепту в происходящее, но именно что малую. Деньги, занесенные кому надо и розданные где попало, конечно, играют роль в происходящем во Франции, но разве могли бы они повлиять на немцев? Нет, нет и еще раз нет. Во всяком случае, не так и не с таким вот эффектом.

В том-то и проблема, что немцы сыграли сами, сыграли неожиданно и творчески. Да так сыграли, что я как-то даже усомнился — один ли я в этом времени такой вот умный? Слишком все было нагло, цинично и масштабно для этого времени. Или, быть может, именно мое появление так трансформировало происходящее, что на первый план вышли лица, которые не получили шанса в известной мне истории? Кто знает, кто знает…

— Честь и Служение!

В ответ на мой крик, вся площадь взорвалась громким, хотя не таким уж и слитным (ну, где им было тренироваться?) ответным воплем:

— На благо Отчизны!

Поднятые сжатые кулаки послужили взаимным паролем, обозначившим общность толпы и верховного начальства в моем лице. Праздник Служения был в полном разгаре. Многотысячная демонстрация в лучших традициях, транспаранты, сотни красных Знамен Служения реяли над площадью, звучал оркестр и фигура вождя, в смысле Императора, на трибуне. При всей своей показной "демократичности" и "народности" я, тем не менее, не позволял кому-то стоять рядом с собой. Нет, никаких "членов Политбюро" мне тут не надо. В стране один вождь и один Император.

Остальные стояли у подножья высокой трибуны, поглядывая на меня снизу-вверх. Судя по натянутым улыбкам и перекошенным мордам лица, далеко не всем из них по душе происходящее, не всем нравится такое покушение на устои. Чего только стоит моя сегодняшняя отмена обращений в армии, всех этих "ваших благородий" и прочих превосходительств. И введение в оборот слова "товарищ" при обращении к военным!