Опиумная война - Куанг Ребекка. Страница 34

— Я хочу суп «Семь сокровищ», — вмешался Катай, предоставив Рин гадать, что это. — И «Голову льва».

Рин вытаращила глаза.

— Что-что?

— Сама увидишь, — заулыбался Катай.

— Ты могла бы не выглядеть такой ошарашенной селянкой, — сказал Катай, когда Лан принесла им перепелок и перепелиные яйца, суп из акульих плавников, поданный в черепашьем панцире, и свиные потроха. — Это просто еда.

Но «просто еда» — это рисовая похлебка. Или овощи. Кусок рыбы, свинины или курицы, если повезет.

На столе не было «просто еды».

Суп «Семь сокровищ» оказался восхитительным сладким бульоном на основе красных фиников, каштанов в меду, семян лотоса и еще четырех ингредиентов, которых Рин не опознала. «Голова льва», как она с облегчением обнаружила, была не львиной головой, а вареными мясными шариками с мукой, разложенными на полосках белого тофу.

— Но я и есть ошарашенная селянка, Катай. — Рин тщетно пыталась подцепить палочками перепелиное яйцо. В конце концов она сдалась и взяла его пальцами. — И ты все время ешь вот так?

Катай покраснел.

— Ты привыкнешь. В первую неделю в школе мне пришлось несладко. Столовая в академии ужасна.

Трудно было не позавидовать Катаю. Его ванная была больше, чем тесная спальня, которую Рин делила с Кесеги. Библиотека в поместье могла бы посоперничать с архивом Синегарда. Катай мог просто заменить любую вещь. Если он пачкал туфли, то выбрасывал их. Если порвал рубаху, то получал новую, сшитую у портного под его рост и размер.

Катай провел детство в роскоши, занимаясь лишь подготовкой к кэцзюй. Для него экзамены в Синегард были приятным сюрпризом, подтверждением избранного пути.

— Где твой отец? — спросила Рин.

Отец Катая служил министром обороны у самой императрицы. Рин чувствовала облегчение оттого, что не пришлось с ним встречаться, при одной мысли об этом ей становилось жутко, но все равно было любопытно. Похож ли он на постаревшего Катая? С кудрявыми волосами, такой же умный и куда более могущественный?

Китай скривился.

— Встречи совета обороны. Этого незаметно, но город в состоянии готовности. Всю неделю городская стража бдит на посту. Нам не нужно очередное происшествие с «Оперой».

— Я слышала, что «Оперы красной джонки» больше не существует, — сказала Рин.

— В основном. Но движение нельзя уничтожить. Какие-то религиозные фанатики хотят убить императрицу. — Катай насадил на палочку кусок тофу. — Отец будет во дворце, пока не уляжется суета. Он лично несет ответственность за безопасность императрицы. Если что-то пойдет не так, он лишится головы.

— И он не обеспокоен?

— Не особо. Он занимается этим много лет, все будет в порядке. А кроме того, императрица и сама владеет боевыми искусствами, ее не так-то просто убить.

Катай поведал несколько историй, которые рассказывал ему о службе во дворце отец, о забавных происшествиях с императрицей и двенадцатью наместниками, о придворных сплетнях и провинциальной политике.

Рин завороженно слушала. Каково это — расти, зная, что твой отец правая рука императрицы? Какое большое значение имеет то, где довелось родиться. В другом мире она могла бы вырасти в таком же поместье, где получала бы все, что только пожелает. В другом мире она могла бы родиться среди власть имущих.

Спала Рин в огромной комнате, выделенной лишь для нее. Она так долго и крепко не спала со дня поступления в Синегард. Как будто ее тело отключилось после многих месяцев издевательств над ним. Проснувшись, она чувствовала себя лучше и мыслила яснее, чем в течение всех этих месяцев.

После неторопливого завтрака, состоящего из сладкой похлебки и острых гусиных яиц, Катай и Рин отправились на городской рынок.

С самого приезда в Синегард с учителем Фейриком Рин не бывала в центре города. Вдова Маун жила в другой стороне, а расписание занятий не оставляло времени для самостоятельного исследования Синегарда.

В прошлом году ей казалось, что рынок переполнен. Но нет, пик активности приходился на Летний фестиваль, весь город словно взорвался. Повсюду в переулках стояли тележки уличных продавцов, так что покупателям приходилось двигаться гуськом. Но это было нечто. Да. Ряды жемчужных ожерелий и нефритовых браслетов. Лотки с гладкими камнями размером с яйцо, на которых проступали буквы, а то и целые поэмы, стоило опустить их в воду. Мастера-каллиграфы писали имена на гигантских веерах, размахивая кистями с черными чернилами с аккуратностью и смелостью мечника.

— А это что?

Рин остановилась перед полкой с крохотными деревянными статуэтками мальчиков-толстяков. Рубахи мальчиков были спущены, обнажая гениталии. Рин поразилась, как можно продавать такую непристойность.

— А, это мои любимые, — ответил Катай.

В качестве объяснения продавец взял чайник и облил статуи водой. Когда они стали мокрыми, глина потемнела. Вода полилась с их причиндалов, как струйка мочи.

Рин засмеялась.

— И почем они?

— Четыре серебряные монеты за штуку. Отдам двух за семь.

Рин побледнела. От денег, которые поменял для нее учитель Фейрик, осталась лишь одна императорская серебряная монета и горсть медяков. В академии деньги тратить было не на что, и она не подозревала, насколько дорого все стоит в Синегарде.

— Хочешь купить? — спросил Катай.

Рин энергично замахала руками.

— Нет-нет, я просто…

На лице Катая мелькнуло понимание.

— Подарок. — Он протянул серебро торговцу. — Одного писающего мальчика для моей подруги, которую так легко развлечь.

Рин вспыхнула:

— Катай, я не могу.

— Они же ничего не стоят.

— Для меня они стоят дорого, — сказала она.

Катай сунул фигурку ей в руку.

— Если еще хоть раз заикнешься о деньгах, я брошу тебя здесь, и ты заблудишься.

Рынок был таким огромным, что Рин боялась забираться далеко от входа, если она заблудится в извилистых проходах, как тогда найдет дорогу обратно? Но Катай двигался по рынку с уверенностью знатока, показывая, какие лавки ему нравятся, а какие нет.

Синегард Катая был полон чудес и доступен. Синегард Катая не был пугающим, потому что у Катая были деньги. Если он спотыкался, половина лавочников бросалась ему на помощь в надежде на щедрые чаевые. Если ему разрезали карман, он шел домой за другим кошельком. Катай мог себе позволить стать жертвой города, потому что ему было куда падать.

Рин не могла. Ей приходилось напоминать себе о том, что все это ей не принадлежит, несмотря на абсурдную щедрость Катая. Единственный ее билет в этот город лежит через академию, и нужно постараться изо всех сил, чтобы его добыть.

По вечерам на рынке зажигались фонари, по одному у каждого торговца. Все вместе они напоминали стайку светлячков, отбрасывая неестественные тени от всего, на что падал свет.

— Ты когда-нибудь видела театр теней? — Катай остановился перед большим парусиновым навесом. Рядом стояла вереница детей, протягивающих медяки за вход. — То есть это для малышей, но…

— Великая черепаха! — вытаращила глаза Рин. В Тикани ходили рассказы о театре теней. Она выудила из кармана мелочь. — У меня есть вот это.

Под навесом толпились дети. Рин и Катай прошмыгнули в задние ряды, пытаясь притвориться, что им не на пять лет больше, чем остальным посетителям. Впереди висела большая шелковая ширма, залитая с другой стороны мягким желтым светом.

— А теперь я расскажу вам о возрождении страны.

Кукольник говорил из будки рядом с ширмой, так что его не было видно. Зычный, низкий и мелодичный голос раскатился по забитому людьми помещению.

— Это история о спасении и объединении Никана. История о Триумвирате, трех легендарных воинах.

Свет за ширмой потускнел, остались только алые всполохи.

— Воин.

На ширме появилась первая тень — мужской силуэт с мечом почти в его рост. Он был в тяжелых доспехах, из плеч торчали острые шипы. Над шлемом развевался плюмаж.

— Гадюка.

Следующим появился стройный женский силуэт. Голова кокетливо склонялась набок, левая рука согнута, словно она что-то прятала за спиной. Возможно, веер. Или кинжал.