Опиумная война - Куанг Ребекка. Страница 93

— Он ошибается.

Голос Алтана дрожал — то ли от страха, то ли от ярости, Рин не могла сказать.

— Совсем не поэтому… Я не… Он нам не нужен. Мы пробудим остальных. Они будут сражаться за меня. И ты… Ты же будешь за меня сражаться? Рин?

— Конечно буду, — прошептала она, но Алтан уже сносил трезубцем следующий постамент, исступленно обрушивая на него сталь снова и снова.

— Проснись, — выкрикнул он, и его голос сорвался. — Проснись, давай же…

Под камнем, видимо, лежал Фейлен, безумный убийца. Это должно было бы сдержать Алтана, но ему явно было плевать, он снова стукнул трезубцем по каменной плите, лежащей на лице Фейлена.

Камень рассыпался, и пробудился еще один шаман.

Рин неуверенно протянула факел. Увидев скрывающуюся внутри фигуру, она съежилась.

В Фейлене едва можно было узнать человеческие черты. Цзян лишь недавно замуровал себя, его тело по-прежнему осталось человеческим, без признаков разложения. Но Фейлен… У него было тело мертвеца, похороненного и превратившегося в мумию в отсутствие кислорода. Он не разложился, а окаменел.

Из кожи цвета пепла проступали синие вены. Рин сомневалась, что по этим венам до сих пор течет кровь.

Фейлен был худым, сутулым и, видимо, когда-то даже привлекательным. Но теперь кожа на скулах натянулась, глаза запали в глубокие полости.

И когда он открыл глаза, Рин задержала дыхание.

Глаза Фейлена сверкнули в темноте, ярко-синие, как кусочки неба.

— Это я, — сказал Алтан. — Тренсин. — Рин поняла, с какими усилиями Алтану удалось сохранить голос ровным. — Ты меня помнишь?

— Мы помним голоса, — медленно выговорил Фейлен. После месяцев молчания его голос был хриплым и звучал как стальной кинжал, царапающий древний камень горы. Фейлен склонил голову под неестественным углом, словно пытаясь избавиться от насекомых в ухе. — Мы помним огонь. И мы помним тебя, Тренсин. Помним твою руку, зажимающую нам рот, и вторую — на горле.

От его слов Рин в страхе стиснула рукоятку меча. Фейлен говорил не как человек, который готов сражаться на стороне Алтана.

И себя он называл «мы».

Алтан, похоже, тоже это осознал.

— Ты помнишь, кто ты?

Фейлен нахмурился, словно позабыл. Он долго размышлял, прежде чем прохрипел:

— Мы — дух ветра. Мы можем принимать форму дракона и форму человека. Мы правим небесами. Мы несем в сумке четыре ветра и летим туда, куда унесет нас желание.

— Ты Фейлен из цыке. Ты служишь императрице, служил под командованием Тюра. Мне нужна твоя помощь, — сказал Алтан. — Я хочу, чтобы ты снова сражался вместе со мной.

— Сражался?

— Идет война, и нам нужна сила богов.

— Сила богов, — протянул Фейлен.

А потом засмеялся.

Это был не человеческий смех, а эхо на высоких нотах, отражающееся от стен, как писк летучих мышей.

— Мы уже дрались за тебя. Мы дрались за империю. За твою трижды проклятую императрицу. И что мы получили взамен? Пинок в спину и путешествие к этой горе.

— Ты пытался снести Ночную крепость, — напомнил Алтан.

— Мы запутались. Не знали, где находимся, — с печалью сказал Фейлен. — И никто не помог… никто нас не успокоил. Нет, ты лишь помог засунуть нас сюда. Когда Тюр нас усмирял, ты держал веревку. Тащил нас, как скот. А он стоял и смотрел, как наше лицо закрывает камень.

— Не я принял это решение, — сказал Алтан. — Тюр думал…

— Тюр испугался. Ему нужна была наша сила, но когда она стала чрезмерной, он отступился от нас.

Алтан сглотнул.

— Я не хотел, чтобы с тобой так поступали.

— Ты обещал, что не причинишь нам боль. Я думал, мы тебе небезразличны. Мы были напуганы и уязвимы. А ты связал нас ночью, подавил своим огнем… Ты можешь представить эту боль? Этот ужас? Мы сражались за тебя, и вот как ты нам отплатил — вечными муками.

— Мы погрузили тебя в сон, — сказал Алтан. — Чтобы ты отдохнул.

— Отдохнул? Ты называешь это отдыхом? — прошипел Фейлен. — Ты представляешь, что это за гора? Попробуй переступить через этот камень, и посмотрим, продержишься ли ты хоть час. Богов нельзя запирать, уж точно не нас. Мы же ветер. Мы дуем во всех направлениях. Мы никому не подчиняемся. Ты знаешь, что это за пытка? Знаешь, на что похожа скука?

Он шагнул к Алтану и раскинул руки.

Рин напряглась, но ничего не произошло.

Может, бог, которого призывал Фейлен, обладал огромной силой. Может, он был способен сровнять с землей целые деревни и разорвать на куски Алтана. Но они находились внутри горы. На что бы ни был способен Фейлен, здесь боги потеряли силы.

— Я знаю, как ужасно быть отрезанным от Пантеона, — сказал Алтан. — Но если ты будешь сражаться за меня, если обещаешь сдерживаться, ты никогда больше не будешь так мучиться.

— Мы стали богами. Думаешь, нам есть дело до того, что происходит со смертными?

— Я не хочу, чтобы ты заботился о смертных, — сказал Алтан. — Я хочу, чтобы ты меня вспомнил. Мне нужна сила твоего бога, но больше мне нужен заключенный в твоем теле человек. Человек, который способен себя контролировать. Я знаю, что ты там, Фейлен.

— Контролировать? Ты говоришь нам о контроле? — Фейлен заскрежетал зубами, словно каждое слово было проклятием. — Нами нельзя управлять, как стадом животных. Ты прыгнул выше головы, маленький спирец. Ты принес в свой жалкий материальный мир силы, которых не понимаешь, и твой мир определенно станет интересней, если кто-нибудь слегка его встряхнет.

От лица Алтана отхлынула краска.

— Назад, Рин, — тихо сказал он.

Цзян был прав. Чахан был прав. Армия этих существ обречет мир на гибель.

Она поняла, что никогда еще не совершала такой страшной ошибки.

Нельзя выпускать этих созданий из горы.

Похоже, та же мысль возникла и у Фейлена. Он посмотрел на них и на поток света, льющийся с двух верхних ярусов, прислушался к завыванию ветра наверху и криво улыбнулся.

— Ага, — сказал он. — Оставили вход открытым настежь, да?

Его светящиеся глаза загорелись зловещим ликованием, Фейлен посмотрел на вход с отчаянием тонущего, глотающего воздух.

— Прошу тебя, Фейлен.

Алтан протянул руку, его голос был таким же тихим, как когда он говорил с Суни, словно рассчитывал успокоить и Фейлена.

— Ты нас не запугаешь. Мы разорвем тебя на части, — оскалился Фейлен.

— Я знаю, что ты на это способен, — ответил Алтан. — Но верю, что этого не сделаешь. Я доверяю человеку внутри тебя.

— Да ты просто дурак, если считаешь меня человеком.

— «Меня», — отозвался Алтан. — Ты сказал «меня».

Лицо Фейлена перекосилось. Синий свет в глазах потух. Черты слегка оплыли — исчез оскал, и губы приняли такую форму, словно Фейлен пытался решить, какой команде подчиняться.

Алтан отодвинул трезубец в сторону. А потом с нарочитой медлительностью отбросил его. Оружие клацнуло о стену с раскатившимся по горе эхом.

Фейлен удивленно уставился на трезубец, вытаращив глаза.

— Я доверяю тебе свою жизнь, — сказал Алтан. — Я знаю, что ты здесь, Фейлен.

Он снова медленно протянул руку.

И Фейлен сжал ее.

От прикосновения он задрожал. А когда поднял взгляд, на его лице был написан тот же испуг, как и у Суни. Глаза были широко открытыми, темными и умоляющими, как у ребенка, нуждающегося в защите, потерянная душа отчаянно искала, за что уцепиться в мире смертных.

— Алтан? — прошептал он.

— Я здесь.

Алтан шагнул вперед. Как и раньше, он приблизился к богу без страха, хотя и понимал, чем это может грозить.

— Я не могу умереть, — прошептал Фейлен. Теперь в его голосе не было скрежета, он дрожал и был явно человеческим. — Это ужасно, Тренсин. Почему я не могу умереть? Мне не следовало призывать бога… Разум должен быть единым, нельзя делиться им с богами… В этой горе я не живу, но и умереть не могу…

Рин затошнило.

Цзян был прав. Богам нет места в этом мире. Неудивительно, что спирцы доводили себя до безумия. Неудивительно, что Цзян был так напуган, когда призвал богов в царство смертных.