Мир Азриэля. Песнь ласточки (СИ) - Рома Валиса. Страница 58

— Хрустальную деву? — очнувшись, вдруг оживился Арктур, и вся его прежняя манера вновь вернулась, заставив того вновь отвесить поклон и хитро улыбнуться. — Позвольте мне её рассказать… я знаю эту сказку на всех языках, ведь сам стал её свидетелем…

Ещё давно, в те призрачные времена, когда я считался бы за человека, жила семейка простофиль. Мать и отец работали на мельнице, и внешностью особо не отличались, а вот дочь их была… дочь их была неписанной красавицей. Такую только во дворец, впрочем, один старый король на неё загляделся, и привёз в замок, где она влюбилась в его сына. Вот только сам король собирался жениться на ней и, прознав про его планы, девица сбежала, приняв от леса дар — яд, который увековечил бы её красоту. И дурёха выпила его, вот только яд этот обратил её в хрусталь, который никто разрушить не мог.

Однажды сын короля спустя долгие годы прознал про то, что его возлюбленная заточена в хрусталь, и спустя долгое время всё же нашёл свою суженную. И лишь поцелуй, что он подарил своей возлюбленной, смог пробудить её от вечного сна… у сказки много концовок, жаль только, ни одна из них не сулит правду. Эти двое вовсе не жили долго и счастливо, а умерли от рук безумного короля. Правда, об этом лучше не упоминать…

Бетельгейзе таинственно преподнёс указательный палец к растянувшимся в улыбке серым губам, явив остро заточенные зубы, а другую отвёл в сторону руку, словно говоря о том, что невозможное порой возможно, просто надо сильно поверить в это.

— Поцелуй? — словно слыша собственный голос со стороны повторил Виктор, неуверенно взглянув на белое, словно листок бумаги, лицо Марии. Странно, но сейчас это казалось единственным выходом. Она ведь жертвовала собой, спасая его из темницы? И на речке тогда… и в его будущем была она, а не Призрачная королева, именно Мария, что как-то связанна со всем, что тут происходит. И это пугало, но он хотел добиться ответов, пусть они даже и будут не от неё.

Осторожно коснувшись ледяной ладонью мягких рыжих волос, юноша невольно скользнул по ним пальцами, чувствуя её еле тёплую кожу на шее и, осторожно наклонившись, так и замер. Сердце, как подстреленное, ломилось в грудь, мешая дышать и туманя взор. Если бы он мог, прошёл бы ещё раз Забытый Город, лишь бы не видеть после этот укоризненный и ненавистный взгляд рубиновых глаз. Конечно, если она ещё об этом узнает…

На миг закрыв глаза, Виктор всё же наклонился, опалив дыханием её тёмно-алые губы, замечая незамеченные ранее золотые веснушки на носу, и не смея отвести взгляда от ровных рыжих бровей. Чёрт, как же она ему в этот миг напоминила Призрачную королеву с той только разностью, что была какой-то более живой, и умела злиться и улыбаться, когда на лице той была вечная маска насмешки и гордыни.

И всё же его холодные губы осторожно, не решаясь, коснулись её, мягких и почему-то пахнущих вишней, а дыхание на долгие секунды сбилось, как и сердце, готовое выпрыгнуть из груди. Он чувствовал её тёплое, почти что обжигающее дыхание на своей щеке, и как её сердце всё чаще и чаще начинает биться, сливаясь с ним в один такт.

Нехотя отстранившись, словно даже не думая расставаться с этим источником тепла, Виктор невольно сомкнул губы, чувствуя, как по лицу постепенно распространяется этот призрачный жар, и видя, как девушка жмурится от яркого света, прежде чем раскрыть сонные глаза цвета двух удивлённо вспыхнувших рубинов. Сердце пропустило удар, когда её растерянный и одновременно испуганный взгляд упал на лицо юноши, прежде чем перевестись на словно чего-то выжидающего Бетельгейзе, что приветливо наклонил голову.

Мария побледнела, от чего даже золотистые веснушки на её лице пропали, а взгляд стал подобно льду. Наверное, она даже и не заметила, как сжала еле тёплыми пальцами руку Виктора, на что тут вдруг усмехнулся и, качнув головой, протянул ей отломленный рог бывшего хозяина лабиринта.

— Что это? — еле отведя взгляд от Арктура и взглянув на рог почти что прошептала та.

— А на что похоже? — наклонив голову с усмешкой поинтересовался юноша, заставив девушку даже злобно глянуть на него, прежде чем её лицо озарило понимание, и недоверие.

— То есть, хочешь сказать… — она замялась, вдруг сжав бледными пальцами рваный подол сарафана. — Ты спас меня?

— Ну ты же хотела разнообразия, — вдруг улыбнулся Виктор, заставив Марию и вовсе испуганно отстраниться, поднявшись на заплетающиеся ноги и удивлённо оглядевшись вокруг, да так и замереть на постепенно светлеющем горизонте. Её лицо озарили золотые лучи солнца, а волосы вспыхнули диким, непослушным огнём, который почему-то юноше показался вовсе не опаляющим, а до странности согревающим изнутри. И вряд ли он когда-нибудь забудет это тепло.

Глава 20. В погоне за счастьем

Она стояла на вершине холма, ловя волосами тёплый дневной ветер, и щуря от наслаждения глаза. Это был тот самый краткий миг из всех в этом книжном мире, который она старалась запомнить, и понять — что всё вокруг лишь чёрные строчки на старых жёлтых листах бумаги. На самом деле нет этого бескрайне голубого неба над головой, нету ослепительно ярких солнц, что освещают макушки древних сосен с длинными иголками. Нету ничего, и одновременно ей кажется, что это то самое место, где можно почувствовать себя живым и чуть-чуть поверить в себя…

Бутоны роз с длинными алыми ленточками на стебельках негромко зашуршали, словно преклоняясь перед кем-то, потеряв несколько десятков золотых лепестков. Кружа, они взлетели вверх, пропав где-то далеко-далеко под задумчивым взглядом Марии. Все возможные чувства сейчас боролись в ней, то готовясь вырваться, как вулкан закипая внутри, то вновь сковываясь льдом и затмевая глаза. Порой холод пробивал даже сквозь одежду, заставляя обхватывать тонкими онемевшими пальцами жёсткую ткань рубашки на плечах, подолгу всматриваясь в далёкий недоступный горизонт.

Позади послышался неясный шорох и треск, смешанный с тихим звоном бубенцов. Вздрогнув, девушка испуганно обернулась, пронзив так и неуверенно замершее существо ледяными рубинами глаз. Тот же, наконец изобразив на тонких серых губах улыбку, отступил назад, сделав благородный и низкий поклон, от чего бубенцы в его ушах вновь залились перезвоном. Странно, но без одного своего закрученного рога он казался уже не таким страшным и высоким гигантом, хотя что-то необычное, почти мистическое в нём проскальзывало. Он был похож на вырезанного из чёрного дерева фавна, но только с мудрыми, знающими всё глазами, и какой-то хитрой улыбкой. Каждое его движение было резким, но при этом продуманным до самых мелочей, и это невольно завораживало.

— Я потревожил вас? — наклонив голову и сощурив глаза цвета двух чёрных омутов воды поинтересовался Арктур, вдруг вскинув длинные руки и разведя чёрные острые пальцы. — О, как это было бестактно с моей стороны, потревожить юную душу, зачарованную великолепием этого мира! Прошу простить старого грондерера, запутавшегося в мире Тьмы…

— И неужели вы выпутались из этой Тьмы? — наклонив голову прохладно поинтересовалась Мария, смотря за его плавной походкой и замечая, как он хромает на одну из тонких козлиных ног, что больше всего была опутана чёрными лентами.

— Выпутался? О, дитя, боюсь, выпутаться из Тьмы невозможно! Можно только отгородиться от неё, но рано или поздно она заберёт то, что желает, и этого не избежать… а, кстати, — опомнившись и поведя ушами даже замер грондерер, закопавшись в старой сумке на боку и, вытащив оттуда что-то белое, осторожно протянул своей собеседнице, наклонившись так низко, что она смогла рассмотреть замысловатые рисунки на его неровном лбу. — Лабиринт не возвращает тех, кто ступил за его двери… так что пусть это будет небольшим воспоминанием о том, что Тьма беспощадна и все поглощающая.

Разжав руку, похожую на поросшую замысловатой корой ветку, он протянул ей красивый най из вырезанной кости, оплетённый светлыми прядями волос.

Неуверенно сглотнув, Мария протянула руку, удивившись, как дрожат её пальцы и, сжав их на инструменте, с тоской провела взглядом по вырезанным птицам с ленточками в клюве, и двумя бегущими за ветром близнецами, облюбованными крохотными золотистыми лепестками роз. В душе что-то оборвалось, словно камень весом с тонну вдруг сорвался в пропасть, и глаза невольно защипали непрошенные слёзы. Такие жгучие и солёные, которых она никогда раньше не помнила. Неужели ей жаль этих детей? Жаль до такой степени, что даже душа уже не может терпеть, рвя грудь в клочья и стремясь ввысь? Какое же это странное чувство — горе…