Княжеский отбор для ведьмы-дебютантки (СИ) - Иконникова Ольга. Страница 20

— Нас с маменькой посадят в тюрьму, да, Наташа?

Я вздыхаю.

— Послушай, Соня, у меня нет намерения разоблачать ваш обман. Я приехала в Петербург только потому, что не хотела, чтобы ты вольно или невольно скомпрометировала меня здесь. И замуж за князя Елагина я не хочу. Надеюсь, что и ты тоже.

Она с жаром подтверждает:

— Конечно, не хочу! Говорят, он ищет себе в жены бессловесную куклу, которая будет слушаться каждого его слова, и которой он сможет помыкать, как ему заблагорассудится. Уверена, он не будет ни любить, ни уважать свою супругу.

— Вот и хорошо, — одобряю я, — что по этому вопросу мы с тобой сходимся во мнениях. Думаю, ты сама понимаешь, что признаться во всём сейчас, значит вызвать негодование не только князя, но и императора. Но и уехать с отбора без объяснений будет вопиющей дерзостью. Значит, нужно придумать что-то другое.

Я принимаю сосредоточенный вид — Соне ни к чему знать, что я уже давно придумала план, хотя и не была уверена, что он осуществимый.

— Ах, Наташа, я сделаю всё, что ты скажешь! — почти выкрикивает кузина.

Спустя несколько минут я говорю:

— Мне кажется, мы должны принять участие в отборе. Ты — как Наташа Закревская, я — как Вера Бельская. Нужно только не слишком понравиться князю Елагину. Он выберет себе невесту из числа более воспитанных и покладистых девиц, а мы вернемся домой, в Закревку.

Софи всплескивает руками:

— Ох, Наташа, это было бы замечательно! Но только ведь это означает, что ты не сможешь более бывать в Петербурге. Тебе же будут знать здесь как княжну Бельскую.

Я пожимаю плечами:

— Думаю, через пару лет никто и не вспомнит, как выглядели какие-то провинциальные барышни. К тому же, с возрастом внешность человека порой так сильно меняется, что его не узнают и старые друзья.

С этим кузина соглашается. Она вообще сейчас готова согласиться с чем угодно.

— Ох, Наташа, только я так боюсь бала! Ты же знаешь, я совсем не умею танцевать. Ты была права, когда говорила, что нам следовало этому учиться. А еще княгиня бранит меня за ужасный французский.

Я хмыкаю:

— Ну, что же — князь сам хотел, чтобы на отборе были сплошь провинциалки. Думаю, он понимает, что мы не будем похожи на петербургских барышень.

Когда приходит горничная, чтобы сообщить, что нас ожидают в гостиной, Софи обнимает меня так крепко, что мне становится трудно дышать.

— Ах, Наташа, как я рада, что ты приехала! Хорошо, что хотя бы ты знаешь правду и не слишком сердишься на меня. И я рада, что ты тоже будешь на балу. Мы будем поддерживать друг друга, правда?

Я смущенно улыбаюсь и поправляю:

— Не Наташа, Софи! Ты должна называть меня Верой.

Она краснеет и тоже пытается улыбнуться.

19. Подготовка к балу

Подготовка к балу сводит меня с ума.

Портниха приходит каждый день, и я вынуждена часами стоять как статуя, пока она что-то закалывает и заметывает на платье. Само платье кажется мне слишком скромным для бала, но Настасья Павловна с Ириной Николаевной в голос утверждают, что простота сейчас в моде.

До обеда я занимаюсь с учителем танцев, который не вызывает во мне никаких других чувств, кроме раздражения. Хотя я понимаю, что злиться я должна не на него, а на саму себя. Я решительно не способна запомнить все эти па, которые он так вопиюще легко показывает мне на паркете.

Менуэт, полонез, кадриль (да не одна, а нескольких видов!), мазурка, котильон — от одних только названий кругом идет голова. Я путаю шаги, сбиваюсь с такта.

— Право же, милейшая Вера Александровна, — язвит хозяйка, — маменька должна была научить вас танцевать. Даже в вашей глуши, я думаю, бывают балы.

И только вальс в моем исполнении не вызывает у нее нареканий.

Я злюсь, но молчу. Назвался груздем — полезай в кузов.

После обеда приходит учитель французского. Он в ужасе от того, что я не знаю таких простых и решительно необходимых на званом вечере слов, как веер, карета, горничная. Ах, как мне хочется объяснить ему, что в наше время они почти вышли из употребления. И что я сама могла бы забросать его десятками выражений на французском, значения которых он не смог бы понять.

А вечерами, перед сном, хозяйка с Ириной Николаевной учат меня бальному этикету. На таких приемах всё настолько строго регламентировано, что малейшее отступление от правил может восприниматься как неучтивость или даже дерзость.

Нужно ли говорить, что как только я оказываюсь на кровати, то тут же погружаюсь в сон?

Чем ближе вечер бала, тем более нервными становимся и я сама, и моя хозяйка.

— Ах, Верочка, если князь вычеркнет вас из списка невест уже после бала, это будет провалом! Над нами станет смеяться весь Петербург! Уж вы постарайтесь, приложите все силы, чтобы понравиться его сиятельству. Когда будете разговаривать с ним во время танца, не умничайте, но и не молчите. Похвалите приём и сам Петербург. Уместно будет сказать, что вы оказались здесь впервые — это объяснит вашу скованность и возможные оплошности. Мужчины падки на лесть, но перебарщивать не стоит.

После рассказа Софи я почти уверена, что князь захочет познакомиться со всеми потенциальными невестами еще до бала. Это кажется вполне разумным. Но мы не встречаем его во время прогулок, и визита он нам не наносит. Возможно, та встреча с кузиной в Летнем саду, действительно, была случайной.

Интересно, все ли барышни, приглашенные на отбор, обсуждают князя так же часто, как и мы? Если да, то он, должно быть, непрерывно икает.

В день бала мне дают подольше поспать. Зато потом отыгрываются по полной. Как только я поднимаюсь с постели, хозяйские горничные начинают придавать мне «подобающий вид» — втирают в кожу масло с ароматом сирени и спрыскивают сиреневой же водой мои волосы. Моя горничная Арина крутится тут же — нюхает склянки с духами, сует нос в пудру и помаду. Глаза ее блестят от любопытства.

Перед обедом в мою комнату с инспекцией приходит Настасья Павловна. Она критически оглядывает меня и вздыхает:

— Ах, Верушка, ну как вы могли приехать в Петербург без драгоценностей? Ведь вы же понимали, что будете бывать на балах. Помню, у Бельских были весьма недурные украшения.

С еще одним вздохом она для первого выхода в свет соглашается выделить мне свои, за что я искренне ее благодарю.

— Да, голубушка, ты сегодня за обедом не усердствуй — отведай холодного мяса, да и отступись. А то на балу конфузу не оберешься. Платье по шву разойдется — то-то сраму будет.

Но с этим я решительно не готова согласиться:

— А если я от голода в обморок во время танца упаду?

Хозяйка улыбается:

— Ничего, небось, кавалер поддержит. А некоторая бледность тебе не помешает. Маменьке твоей надлежало бы знать, что девица не должна летом под солнцем без зонтика гулять.

За столом Настасья Павловна велит отодвинуть от меня всякие вкусности, и мой желудок принимается недовольно урчать.

— Стыд-то какой! — краснеет Ирина Николаевна. — Может, душенька, всё-таки разрешить ей немного покушать? А то скажут еще, что мы ее тут голодом морили.

Мне разрешают съесть кусочек холодной телятины и тарелку жидкого супа. Но каждый раз, когда я подношу ложку ко рту, хозяйка смотрит на меня укоризненно.

Прическу мне сооружает парикмахер-иностранец. К счастью, она совсем не вычурная, и я не становлюсь похожей на пизанскую башню или актрису из дешевого театра. Между локонами пропускают нитку жемчуга.

Горничная приносит от Настасьи Павловны золотую цепочку с кулоном с большим голубым камнем. Украшение неброское, но очень красивое.

Наконец, я надеваю платье, которое за последнюю ночь оказывается украшенным всякими мелкими штучками, вроде золотистой оторочки по вороту и по рукавам, сразу делающими его наряднее. Я подхожу к зеркалу и вижу в нем сказочную принцессу. Нет, это не я!

Арина восхищенно хлопает в ладоши.

— Ой, Вера Александровна, а туфельки-то, туфельки-то забыли!