Княжеский отбор для ведьмы-дебютантки (СИ) - Иконникова Ольга. Страница 28

Я медленно еду по тропинке, наслаждаясь свежим воздухом и этой первозданной, не испорченной цивилизацией природой.

Несется по поляне испуганный зайчишка. Я провожаю его взглядом и улыбаюсь. Мне, выросшей в огромном шумном городе, кажется, что я попала в сказку.

А когда, вернувшись на луг, я вижу на опушке, всего в нескольких шагах от меня, косулю, я боюсь даже дышать. До этого я видела диких зверей только в зоопарке.

У нее такие смешные рожки и целая россыпь белых пятен на боках. Она такая маленькая и красивая, что мне становится больно при одной только мысли о том, что именно она может попасться на глаза охотникам.

Неподалеку раздается ржание лошади, и я вскрикиваю, призывая косулю бежать, спасаться. И вскидываю руки в наивном порыве ее защитить.

Еще мгновение, и на поляну выскакивает всадник на гнедом жеребце. Я оборачиваюсь и вздрагиваю. Князь Елагин!

26. В лесу

— Ваше сиятельство! — я чувствую, что краснею — именно с ним мне сейчас встречаться совсем не хотелось.

— Вера Александровна, надеюсь, с вами всё в порядке?

Я киваю, кусая губы от досады. Мой восхитительный план — незаметно вернуться в поместье — кажется, провалился.

— Степан Андреевич сказал, что вы отстали. Я подумал, вдруг вам требуется помощь.

— Нет-нет, всё в порядке, — я выдавливаю из себя улыбку.

— Может быть, вам стоило присоединиться к дамам, которые поехали в лес в экипажах? — судя по всему, он не успокоится, пока не вернет меня в общество. — Так поступили все барышни, что плохо ездят верхом.

В его голосе проскальзывает раздражение. Еще бы — ведь я отвлекла его от такого процесса!

А во мне вдруг взыгрывает тщеславие.

— Я хорошо езжу верхом, ваше сиятельство! Я просто не люблю охоту.

— Вот как? — в его взгляде появляется интерес. — И почему же, позвольте вас спросить?

Я на мгновение забываю, в каком времени нахожусь. Всего только на мгновение, но этого хватает, чтобы вывалить на хозяина Елагинского всё то, что вполне подходит девице из двадцать первого века, но недопустимо для барышни из девятнадцатого.

— А что хорошего в том, что десятки людей и собак гонятся за одним несчастным зверьком? За оленем, который не сделал им ничего плохого. За лисицей, за зайцем. Чем можно оправдать такую жестокость?

Я прикусываю язык, но понимаю, что уже сказала слишком много того, к чему еще не готова самая прогрессивная общественность этого времени.

Но, как ни странно, князь, кажется, на меня не злится. Более того, я впервые вижу, как он улыбается.

— Ну, что же, возможно, в этом вы правы. Скажу вам откровенно — я тоже не люблю охоту.

Вот так сюрприз!

— Вы, ваше сиятельство? Но зачем же тогда вы ее устраиваете?

Он подъезжает совсем близко, и наши лошади почти соприкасаются мордами.

— Традиции, Вера Александровна, — усмехается он. — Мой дед несколько раз в год устраивал охоты, мой дядя, теперь вот я. Общество не поймет, если я решу от них отказаться.

— Общество? — выдыхаю я. — Мне кажется, человек вашего статуса вполне может позволить себе руководствоваться собственным мнением и не думать о том, что скажут окружающие.

Елагин издает короткий смешок.

— Может быть, и так. Но стоит ли изумлять соседей без крайней необходимости?

Я киваю и отъезжаю чуть в сторону. Я не знаю, успела ли убежать косуля, и не хочу привлекать к ней внимание.

— Вы правы, ваше сиятельство. И я думаю, вам не стоит надолго оставлять ваших гостей без вашего внимания.

Я всё-таки украдкой смотрю в ту сторону — косули там уже нет, и только ветви деревьев чуть заметно качаются.

— Боюсь, им сейчас не до меня. К тому же, это не первый раз, когда я оставляю их в пылу погони — они уже привыкли к моим чудачествам. Когда я вижу раненого зверя, мне сразу хочется вылечить его — согласитесь, странное желание на охоте. Хотя, думаю, именно вы как раз и можете меня понять.

Я понимаю, что он намекает на тот случай в день моего прибытия в Елагинское, когда я бросилась помогать его крепостному. Я смотрю на него с опаской — неужели, он хочет меня похвалить? Или, напротив, предостеречь?

С ужасом понимаю, что начинаю находить в нем что-то человеческое, доброе. И запрещаю себе думать о нём в таком ключе. Он — враг, и только так я могу к нему относиться. Что бы он ни говорил… Что бы ни делал…

И чтобы разорвать эту тоненькую ниточку приязни, что он перебросил от себя ко мне, я говорю нарочито громко:

— Да, ваше сиятельство, я вполне вас понимаю. Хотя я по-прежнему считаю, что более гуманно было бы не устраивать охоту вовсе, а не устраняться от нее таким образом.

Я снова одергиваю себя. Я не имею права его упрекать. Он всего лишь делает то, что в эти времена считается обычным. И вообще — используют ли они тут слово «гуманно»???

— Не будем спорить, Вера Александровна, — миролюбиво предлагает он. — Если вы желаете вернуться в поместье, я провожу вас.

Я чуть наклоняю голову.

— Благодарю вас, ваше сиятельство, но, право же, я прекрасно помню дорогу и не заблужусь.

Он пожимает плечами:

— Ну что же, не смею настаивать. Но, надеюсь, вы не будете возражать, если я подтяну вам …, — тут он произносит по-французски какое-то слово, и меня бросает в дрожь, потому что значения этого слова я не знаю. — Ваш конь слишком резв, и я не прощу себе, если он сбросит вас из-за недосмотра конюха.

Я догадываюсь, что речь идет о подпруге, и дальнейшие действия князя подтверждают эту догадку. Но я пугаюсь совсем другого — князь видел, что я не поняла, что он сказал. Не поняла значение слова, которое для них является привычным, обыденным.

Мои ладони становятся мокрыми.

— Лошадь узнаешь во время езды, а человека — во время знакомства.

Он снова произносит это по-французски, но на сей раз я понимаю, хоть и с трудом. Не знаю, выходит ли это у него случайно, или он всё-таки проверяет меня.

— Вы совершенно правы, ваше сиятельство, — соглашаюсь я.

Надеюсь, он всё-таки вернется к русскому языку. Хотя если я снова чего-то не пойму, он наверняка спишет это на глупость провинциальной барышни, не желавшей утруждать себя уроками.

— Ну, вот, так гораздо лучше, — он поправляет подпругу и настаивает на том, чтобы проводить меня хотя бы до дороги, по которой мы приехали в лес.

Лошади идут неторопливо, и ни Елагин, ни я не подгоняем их.

— Раз вам не пришлось по вкусу сегодняшнее развлечение, надеюсь, хотя бы завтра мне удастся порадовать вас. Вы любите поэзию?

Я осторожно отвечаю:

— Да, разумеется.

Это очень зыбкая почва. Боюсь, если я назову ему своих любимых поэтов, он вынужден будет признать, что даже не слышал о таковых. Нет, всё-таки стоило в школе и в универе уделять внимание творчеству поэтов более ранних веков.

— Завтра нас ожидает музыкально-поэтический вечер. Я представлю вам талантливейшего поэта, и надеюсь, вы не останетесь равнодушной к его творчеству.

— А вы сами, ваше сиятельство, не пишете стихи?

На его губах снова появляется улыбка.

— Нет, Вера Александровна. Я люблю поэзию, но даже чужих стихов помню слишком мало. Я восхищаюсь умением других людей плести из слов причудливые кружева. Сам я на такое не способен. Хотя еще в раннем детстве мой дядя пытался пробудить во мне поэтический дар, но у него мало что получилось. И он ограничился тем, что заставлял меня учить хотя бы чужие стихи — он полагал, что это укрепляет память. Не могу сказать, так ли это, но некоторые стихотворения из детства я помню до сих пор.

— О, это очень интересно, — вежливо говорю я. — Может быть, вы прочитаете что-нибудь?

— Боюсь, вы перемените свое мнение, если услышите, какую чепуху я запомнил накрепко.

Он прокашливается и начинает:

«На рассвете лучик Заглянет в окно,

Змея приласкает,

Что уснул давно,

В зеркало посмотрится

И ускачет прочь,

Тайны выдавая,

Что скрывала ночь».