Безмолвные - Глазнева Оксана. Страница 11

Он не любил вспоминать это, но о таком не забывают. Что будет с магом, если перелить ему кровь обычного человека? А если пересадить печень и селезенку? Они попробовали все. Ри выжил лишь благодаря тому, что Йенни — бывшая любовница и одна из Совета Шести — хоть и предала его, но все еще любила. Сколько заклинаний на нем испытали, сколько эликсиров, проверенных и новых! У него слезала кожа и выпадали волосы. Он слепнул и глох. Язык распухал так, что невозможно было дышать. Он почти умирал, но каждый раз его выволакивали с того света чарами.

Так Ри перестал быть магом. Он помнил формулы и слова, знал правила, чувствовал направления магических полей, но его кровь не годилась больше для чар. Закончилось не все. Он остался музыкантом. Что в музыке, которую Ри играл, было от таланта, а что от остатков магии в теле — не известно, только музыка стала его последним щитом.

И вот вопрос: белая чума примет его за мага или за человека?

Он скоро узнает.

— Где ты заразилась?

— В Виридеме.

— Что там? За стенами?

Чародейка открыла глаза, пристально посмотрела на собеседника.

— Там люди. И волки. Кто ты? Я знаю тебя?

— Даже если знаешь, что тебе от нашего знакомства?

Замолчали.

— Красивая, — подумал Ри. — Жаль её.

Она подняла на него взгляд и вдруг заплакала. Сначала тихо, затем затряслась, завыла отчаянно и горько. Чародейка обхватила себя руками, словно желая удержать собственное тело, которое разрушала болезнь.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… — все повторяла и повторяла она. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Ри слушал ее шепот и думал о другом.

Эликсиры лишь продлевают агонию. Зачем ее мучить? Когда все и так ясно, зачем держать в живых? Чтобы проверить, заболею ли я? Глупо. Тащить ее с самого севера ради меня?

— При чем тут ты? Дариуш обещал спасти меня! Он обещал, он говорил…

Она встала на колени, подползла ближе, заглянула ему в лицо.

— Я знаю тебя. Адриан Гроневальд! — Она схватила его запястье, прижала к груди. — Спаси меня!

— Проси Адденса и Всеславского.

— Ты разве не помнишь?

— Что?

— Это ты! Ты был на севере и выжил! Эликсиры, которые мне дают, — ты их создавал!

— Я ничего об этом не помню. Я рад ничего не помнить.

Ри не солгал. Он мало помнил о собственных исследованиях. Как и другие маги, он тоже интересовался северными городами и белой чумой. Ему в руки попали дневники господина Прима, одного из немногих чародеев, кто занимался опытами над больными и поисками эликсиров. Когда Ри забросил алхимию, он на некоторое время увлекся тайной белой чумы. Он смутно помнил двухэтажный дом посреди снежных сугробов, помнил лабораторию… Но где они находятся? Когда это происходило? Как связано с его женой? Связано? Поэтому он забыл о своих исследованиях? Но разве это могло касаться ее?..

И вновь мысли возвращались к ней. Безымянной. Словно ловушка для разума, лабиринт, в котором он вновь и вновь возвращается на прежнее место.

Чародейка поднялась на ноги, ее шатало. Она собрала остатки сил, чтобы бросить на Ри презрительный взгляд:

— Дариуш не даст мне умереть! Он любит меня!

Она посмотрела вверх, где таял в темноте укутанный в паутину потолок.

— Милый, я здесь! Забери меня! Не дай мне умереть так! Не дай мне умереть здесь!

— Слишком опасно. Если их проверенное лекарство не помогло, никто не придет за тобой.

Он оказался прав. Прошла минута. Десять. Час. Два. Никто не пришел. Она пробовала колдовать, но болезнь подтачивала ее, а внешний барьер, созданный наблюдателями, гасил магию, как сквозняк свечу.

— Как тебя зовут? — спросил Ри.

Много ли в мире женских имен? Если он услышит нужное, узнает его? Что изменится, если узнает? Откроет в себе что-то новое? Что-то украденное вернет себе?

— Полина.

Он закрыл глаза, прислушался к себе. Вернулся в старое воспоминание, в день, когда начиналась гроза. Примерил имя девушке перед собой, набросил ей на плечи, подарил веснушкам на маленьком носике. Это оно? Твое имя? Девушка в воспоминании обнимала его за шею, щекотала теплым дыханием. Не отвечала.

Они провели в камере трое суток. Трижды в день посреди камеры появлялись тарелки с едой. Крабы, виноград, клубника и настоящее мясо. Ри, слишком долго голодавший, не позволял себе есть все это, чародейка — не могла. Возможно, Дариуш Адденс на самом деле дорожил ею, потому что ради Ри такого праздника уж точно не устроили бы. Именно поэтому, назло наблюдателям, он был нежен с Полиной. Помогал ей двигаться, поил, держал за руку. Она знала, что умирает. Ри не лгал ей.

За эти дни ему тоже стало плохо. Ри бросало то в жар, то в холод. Начался удушливый кашель, не отпускавший ни днем ни ночью, кружилась голова. Лекарств ему не давали и женщине, сидящей с ним, — тоже. За ними наблюдали, Ри чувствовал взгляды.

Вечером третьего дня он почувствовал себя лучше, его тело, из которого так старательно вытравливали магию, справилось с болезнью.

Чародейка тоже больше не кашляла, но под мочками ушей с каждым днем все сильнее вздувались плотные белые холмы-бубоны. Остатки эликсира, который замедлял течение болезни, окончательно покинули тело, и оно сдалось. Ри знал, что это короткое затишье в болезни — преддверие конца.

Полина сама пришла к нему. На пороге смерти она нуждалась в живом человеческом тепле, хваталась за него, как за последнее доступное обезболивающее. Она сама сняла платье, первая обняла его, и Ри не противился. Он сделал с ней все, о чем она просила, и так, как она хотела. А потом они лежали на ее платье. Полина молчала. Ри смотрел в потолок, положив руку на ее бедро.

— Хорошо, что ты все забыл, — хрипло сказала она. — Это правильно. Пусть все подохнут.

Она повернулась на бок, положила голову ему на плечо и прошептала над ухом:

— Я знаю, на что она похожа. На одуванчик. Если вырвешься отсюда, найди свою лабораторию, Гроневальд. Принеси им одуванчик!

Ри повернул к ней лицо, но продолжать разговор не пришлось. Женщина не дышала.

Воз подбрасывало на неровной дороге. Медленно проплывал мимо лес, то подходя к дороге вплотную, вытягивая ветви к людям, то отступая до горизонта, открывая пятнистую, весеннюю степь. Солнце поднималось высоко в безоблачном небе, горячо пекло голову. Андрей Мухин, деверь Пелагеи, согласился без лишних вопросов отвезти Александру на юг, в Шерп-Нок, где солеторговцы закупали товар. Время от времени он косился в ее сторону. Ему хотелось рассмотреть спутницу, поговорить, но Александра смотрела в сторону и не разжимала губ.

Андрею Мухину было около тридцати, высокий, русоволосый и синеглазый. Ладный мужчина, если бы не его чумацкая метка… Из-за жары он кинул плащ на дно воза, открыл лицо и шею слабому ветерку. Во впадинах под мочками ушей краснели чумные бубоны — мажьи печати.

Обычное тавро не годилось для торговцев, пересекающих в путешествии множество маноров, поэтому маги придумали иной способ управлять людьми. В крови солеторговцев запирали смерть.

На путешествие отводили около пяти месяцев, потом люди должны возвратиться в родной манор. Если они не успевали или пробовали сбежать — чума становилась настоящей, убивала беглеца. За чумные метки их и прозвали чумаками.

Андрей обернулся, встретился с девушкой взглядом. Понял, на что она смотрит, и прикрыл ладонью шею.

— Ты не бойся, красавица! Я тебя не погублю!

— Я знаю. Простите…

На ночь остановились в деревеньке Глушице манора господина Адденса. На маленьком постоялом дворе чумаки распрягли волов, улеглись рядом в длинной комнате, похожей на конюшню. Александра попросилась у хозяев ночевать на сеновале. Укрылась плащом, поджав ноги к груди. Пригрелась, но сон не шел.

Захрустело под чужими ногами сено. Она прислушалась.

— Как же быть, Ванюша? Отец меня в замок отправляет!

Голос был молодой, девичий. Александра осторожно приподняла голову. В слабом звездном свете она рассмотрела два худеньких силуэта.