Еврейские литературные сказки - Перец Ицхок-Лейбуш. Страница 46

— Но где же сейчас этот злой зверь? Где он прячется?

— Мы надели ей золотые кольца на шею и на лапы и смастерили ей серебряную клетку, чтобы она от нас не сбежала, — ответил старший.

Говорит Берл из Праги:

— Как это? Мы обшарили всю пещеру, но не нашли никакой клетки и не видели никакого зверя.

Говорит ему старший:

— Я бы отвел тебя к клетке с той тварью, но боюсь, как бы, не дай бог, снова не стать серым как мышь. Как бы мне, не дай бог, не пришлось снова выполнять то, что она повелит.

Отвечает ему Берл из Праги:

— Чего уж теперь бояться! Если бы Всевышний, не дай бог, не захотел, чтобы все вышло к лучшему, то он бы не привел меня сюда и не дал бы мне увидеть все то, что я увидел, и сделать все то, что я сделал.

Сели старший, и Берл, и царь Страны Чистоты и несколько его приближенных на коней и отправились обратно в заколдованную пещеру. Они всей душой верили в Берла, потому что он приехал из города Праги, где живет великий праведник, пражский раввин-чудотворец, чье омовение они благословляют, восхваляют и славят и чье сияние дарит славу и свет улицам Страны Чистоты.

Когда Берл из Праги вернулся вместе со своими спутниками в заколдованную пещеру, старший довел их до определенного места, а оттуда он повернул три раза направо, а потом три раза налево, а потом пошел прямо. И как только они прошли за ним, так сразу увидели перед собой серебряную клетку с огромной страшной мышью с золотыми кольцами. Вокруг дикой мыши лежало много еще не съеденных человеческих сердец.

Как только ужасная мышь увидела Берла, она сразу почуяла, что что-то здесь не так, и начала дико прыгать на задних лапах и злобно разевать свою серую пасть, готовая всех съесть. Тут Берл из Праги подошел к клетке и сказал так:

— Ты, жуткая тварь! Ты хотела разорить светлую Страну Чистоты, но теперь уничтожат тебя, а иначе зачем бы я был приведен сюда?

Тут Берл из Праги вспомнил о бутылочке с черным соком, которая лежала у него в кармане, и, чтобы быть уверенным, что он капнет соком именно на спину мыши, он вскарабкался на крышу клетки и плеснул из бутылочки на чудище. Мышь тут же почувствовала, что ее как будто охватило пламя, и так рванулась, что клетка сразу же разлетелась на куски. Берл из Праги упал прямо на зверя. Долго думать, разумеется, у Берла времени не было, и он схватился за золотое кольцо, которое было у мыши на шее. Зверь же, не помня себя, бросился в реку, чтобы затушить языки злого пламени, которые жгли его все сильнее и яростнее. Взметнулись воды реки, и вышла река из берегов, а мышь с ужасной быстротой понеслась по реке, а из этой реки — в другую, а из другой — в третью, и так до тех пор, пока в бешеном своем стремлении не домчалась до моря, а потом помчалась все дальше и дальше, гонимая пылающим в костях пожаром. А Берл из Праги — у нее на спине и держится обеими руками изо всех сил за золотое кольцо вокруг ее шеи.

День и ночь несся Берл из Праги по морю среди страшных водяных гор, которые поднимала мышь из заколдованной пещеры в своем безумном стремлении затушить наполняющий ее огонь.

Руки Берла из Праги ослабели, вот-вот он, не дай бог, отпустит кольцо и упадет в глубины морские. И именно в это самое время пражский раввин расстелил свой платок и поплыл на нем по пражской реке. А морской поток тем временем приближался к Праге. И когда страшная тварь с Бердом на спине оказалась в водах пражской реки, засиял пражский раввин полным светом, вода и воздух отразил его свет на мили вокруг, и он, сияя, воздел свой посох и устремился навстречу твари. Как только она его увидела, то в ужасе дико отпрянула так, что ослабевшие руки Берла не выдержали и он упал в воду. Но ребе протянул ему посох, Берл схватился за него и удержался, а после этого он уцепился за пояс ребе, и так они вместе вернулись в Прагу.

ЙОЙСЕФ ОПАТОШУ

Приговор

Симха-рыбак, человек неотесанный и нескладный, жил по соседству с Пинхасом-писарем. Крестьянский домишко Симхи с соломенной, почерневшей от старости крышей стоял у самой Жолдевки, там, где она ступенями пробивается между острых скал и с шумом впадает в Вислу. Издалека казалось, что выросший из скал домишко качается и кружится на воде как баркас, а кругом вьются серебряные ленты.

Рыбак и три его сына стояли без капот, босиком, в закатанных выше колен штанах и мазали сыром двуушные верши. Жена Симхи, здоровая как крестьянка румяная баба, с белым треугольным платком на голове, тоже стояла босая, а пальцы у нее были толстые и сросшиеся, как у гуся. Она чинила большие веревочные садки. Мужчины клали в верши камни, чтобы верши не унесло течением. Когда верша заполнялась Рыбой, они быстро запаливали лучины, чтоб рыба не видела, куда улизнуть, и вытаскивали вершу. Трепыхающуюся рыбу запускали в веревочные садки и цепляли их к плоту, который плавал, привязанный к берегу толстой веревкой.

На плоту сидел младший сын Симхи, Зелик, мальчик лет десяти с родинкой за ухом, и бросал крошки в банку с водой, в которой кружила золотая рыбка.

Зелик рос в лесу как косуля. Часто он пропадал на несколько дней, забравшись на баржу с солью, которая проплывала мимо, но дома никто не спохватывался. Однажды, когда прошла неделя, а Зелик все не возвращался, мать решилась наконец что-то сказать. Но все промолчали. И не просто так! Когда Зелик появился на свет с родинкой, мать испугалась и послала за старой польской знахаркой, чтобы та заговорила его.

Колдунья велела изо всех сил беречь малыша, а то царица Вислы, святая Ванда, заберет его к себе.

И рыбак с сыновьями поверили всей душой, что река, вблизи которой они живут, должна забрать к себе человека, ведь лов год от года становится все хуже. Вода требует своего, поэтому им так не везет.

И каждый раз, когда Зелик пропадал на несколько дней, все молчали, и каждый думал про себя, что вода наконец приняла жертву. Но, как назло, младшенький каждый раз возвращался. Уже трижды Висла выплевывала его. Поэтому Симха и думать не желал о мальчике, не учил его еврейским обычаям, и Зелик ходил в обносках.

— Чего расселся, а, болван! — закричала жена рыбака Зелику. — Сходи к писарю и спроси, сколько рыбы ему послать на субботу!

Мальчик подхватил банку с золотой рыбкой и пошел через лес.

Зелик думал о том, что, когда он вырастет, он не станет ловить рыбу вершами. Он построит себе плот и будет ловить рыбу сетями. А когда разбогатеет (а он обязательно разбогатеет) — купит себе пару резиновых сапог с высокими голенищами, которые скрепляются пряжкой аж под животом, и кожаную куртку и будет разъезжать по воде на настоящем рыбацком кораблике, с вот таким большим штурвалом. Тогда он построит себе точно такой же дом с застекленной верандой, как у Пинхаса-писаря. А что, если подарить золотую рыбку Рохл? Она уже второй день как на него сердится. Он отрубил хвост ее черной кошке. Так ей и надо! Когда рыбы мечут икру, нечего к ним подкрадываться и лопать их! Да, рыбку он подарит Рохл. Правда, золотые рыбки не водятся в Висле, но ничего, он вырастет, поймает кита, выпотрошит его, сошьет себе одежду из его кожи, штаны вместе с курткой, так, что будут видны только глаза, и отправится, расправив плавники, к золотым рыбкам, он-то знает, что они живут только в самых глубоких водоворотах. А еще он накажет Рохл менять воду и бросать туда крошки.

Рохл сидела на веранде и беседовала с черной кошкой, которая лежала с опухшей спинкой в застеленной корзинке:

— Кошечка ты моя бедная! Больно тебе? Ну, не плачь! Миколай говорит, что это заживет. За это Зеликова родинка станет такой большой, ну такой большой, видишь, вот такой! — и она развела ручки. — Вот такой, гадкой! — И Рохл рассмеялась. — Зелик с хвостом на щеке!