Грязный секрет (ЛП) - Харт Эмма. Страница 6

Лейла что-то хмыкает в ответ, в то время, как я забираю пульт и выключаю телевизор.

— Нет! Нет! Нет! Грязные! Нет! — визжит Мила, размахивая руками. — Не-е-е-е-ет! (Прим. ред.: «Грязные» переводится на английский как «Dirty», т. е. имеется в виду название группы).

— Детка, ты сможешь потанцевать позже, ладно? — я закрываю глаза ладонью.

— Нет! Грязные сейчас! Сейча-а-а-а-а-ас!

Лейла прокашливается. Я поворачиваю к ней голову и, когда наши взгляды встречаются, понимаю, что она только что получила подтверждение, которое искала. Покачав головой, как бы говоря: «Нет, мы всё равно не будем говорить об этом», — хватаю куклу Милы.

— Давай. В коляску.

— Грязные сейчас! Грязные сейчас, мама! — кричит она, пока мы идём.

Я закрепляю ремни в коляске и быстро проверяю, взяла ли всё необходимое.

Лейла выходит после нас, и я запираю дверь. Солнце ярко светит над нами — маяк яркости в чистом голубом небе. Впервые за долгое время вид свободен от небоскребов и высоток. Чист, свободен и красив.

Выйдя на прогулку, я вдыхаю чистый морской воздух, окружающий нас. Мила болтает сама с собой в коляске, произнося вместо слов произвольные звуки. Взглянув на макушку её тёмной головки, я улыбаюсь.

— Так где ты была? — спрашивает Лейла через несколько минут.

— В Шарлотт, — отвечаю, вытирая пену с большого пальца о ручку коляски.

— Серьёзно? Ты уехала из чёртового штата.

— Мне надо было уехать. Это было первым местом, о котором я подумала, — я пожимаю плечами.

— Ты имеешь в виду первое место, которое оказалось достаточно близко к твоему отцу и достаточно далеко отсюда.

Чёрт возьми.

— Почти.

— Я бы хотела, чтобы ты мне всё рассказала.

— Я бы тоже этого хотела, — отвечаю я мягко и честно, — но я не могу. Другой человек должен узнать первым.

— Ты говоришь о том, что должен знать мой брат.

— Думай, как хочешь. Я никому ничего не скажу.

— Он ведь приходил к тебе вчера? Почему ты не рассказала ему?

— А если мне нечего ему сказать? Если она не от Коннера? — я поворачиваюсь боком и смотрю на неё.

— Именно. Ведь она не точная его копия, и ты не замолкаешь от каждого его упоминния, — фыркает Лейла.

Она открывает ворота парка, и я завожу коляску, останавливаясь у скамейки, чтобы достать Милу. Она хихикает и начинает свободно исследовать новое место. Я сажусь, закинув ногу на ногу.

— Это не так просто, как ты думаешь, Лей. Я бы хотела, чтобы было так. Мне жаль, что я не могу сесть и рассказать тебе обо всём, что случилось с тех пор, как я узнала о ней. Ты должна выкинуть из головы то, что ты наделена правом узнать об этом первой, потому что это не так. Он должен знать.

— Он — это Коннер.

— Чёрт возьми, Лей, ты можешь остановиться, пожалуйста? — говорю я со вздохом, поворачиваясь к ней. — Ты не одурачишь меня этой игрой в младшую сестричку, ты хочешь узнать это для себя.

— Блин. Ладно. Это так, — она поднимает руки, — я оставлю тебя в покое… пока. Давай сменим тему прежде, чем ты оторвёшь мне голову.

— На какую? — спрашиваю я, наблюдая за тем, как Мила терпит неудачу в попытках забраться на горку.

— Помнишь мою влюблённость в Калума Петерсона? Ага. Пустая трата четырёх месяцев, — она со вздохом откидывается назад на скамейку.

— Не может быть. Ты приезжала сюда?

— Приезжала, но лучше бы не делала этого. Мои братья ничего не знают, поэтому сохрани это в секрете.

— Мышки играют, пока коты далеко? — я улыбаюсь и качаю головой.

— Даже не думала об играх. Мышка устраивает чёртову вечеринку, — Лейла подмигивает, — только если она играет с чем-то стоящим.

Смех бурлит в горле. Я накрываю рот рукой, потому что он грозится вырваться наружу, но не могу сдержать усмешку, растянувшуюся на лице.

Лейла Бёрк живёт с правилом «называй всё своими именами». Это и благословение, и проклятье.

— Ну, если я не увлеклась им раньше, то теперь точно не буду, — хихикаю я.

— Реальная проблема? У него чертовски рельефное тело, но мне жаль всех его будущих девушек, ожидающих, что у него большой член. Он впечатляет не так, как его мышцы, будь уверена, — она тяжело вздыхает.

— Ну, вот до чего доводит поверхностность, — я смотрю на то, как Мила скользит вниз на животике. — Мила, детка? Попытайся подняться по лестнице?

Она смотрит на меня широко-раскрытыми глазами и с энтузиазмом кивает.

— И, может, ты оставишь куколку с мамой?

— Ладно, — она неуверенно подходит ко мне, отдаёт куклу и убегает обратно к горке.

По крайней мере, здесь тихо. Мне кажется, все на пляже греются в лучах солнца, лёжа на песке, и в парке только мы.

— Встретила кого-нибудь, пока была в Шарлотт? — спрашивает Лейла.

— Нет, — мягко отвечаю я.

— Если бы я только могла затолкнуть тебя и Коннера в одну комнату. Чтобы вы выплеснули всё, а потом двигались дальше. Он был жалким засранцем с тех пор, как ты ушла.

— Знаешь, я никогда не хотела этого. Никогда не хотела уходить от него. Никогда не хотела ранить его, как сделала это, но я должна была. Либо ранить его эмоционально, либо разрушить его мечту. Я не могла сделать это позже, Лей. Я не могла разрушить всё, чего он хотел.

Между нами повисает тишина, напряжение растёт, пока наши взгляды прикованы к двухфутовой малышке, лазающей на горке.

— Ты говоришь о том, что я думаю?

— Я говорю то, что хочу, — я поворачиваюсь к ней и заправляю волосы за ухо, — не важно, от него Мила или нет. В любом случае, я каким-то образом причинила ему боль. Я должна была выбрать, как поступить. Я должна была уехать и позволить ему следовать за мечтой, — мой взгляд возвращается к Миле, — я не могла стать той, кто всё для него разрушит.

— Ты думаешь, что можешь обдурить меня, Софи Каллахан, но ты не можешь. Ты можешь избегать этого столько, сколько захочешь, но прошло двадцать четыре часа после его возвращения, и ты уже ломаешься. Я знаю, чья Мила, — шепчет она в конце предложения, — и я уверяю тебя, Соф, когда он увидит её во второй раз, то тоже поймёт.

— Тогда, полагаю, у меня ещё много времени, — я делаю глубокий вдох, а затем медленно выдыхаю, содрогаясь.

— Да, — медленно говорит Лейла, — у него есть твой номер.

— Что?

— На шесть часов. Татуированный рокер по имени Коннер Бёрк уставился на тебя.

Удар. Каждый болезненный удар моего сердца забирает все мои силы на то, чтобы сопротивляться желанию повернуться к нему. Я могла бы пялиться на него столько, сколько угодно, но я не хочу.

Не хочу смотреть на него и вспоминать, как мы лежали на пляже. Не хочу, чтобы мой разум наполнился воспоминаниями о последних ночах в лесу. Не хочу вспоминать, как мой отец знающе улыбался на следующее утро, но не ругался. Я не хотела вспоминать прикосновения Коннера или его поцелуи, или его улыбки, или ещё что-нибудь, связанное с ним.

Тем не менее я поворачиваюсь, потому что невозможно сопротивляться его взгляду — убеждающему, умоляющему, противоречивому, будто он хочет притянуть меня и в то же время оттолкнуть.

Я сглатываю, пробегаясь глазами по его телу. Не могу удержаться и обращаю внимание на то, как его джинсы обтягивают бёдра, а рубашка грудь и руки, и как несколько девочек, стоя позади него, хихикают.

Его взгляд мечется между мной и единственным ребёнком в парке — моим. Нашим. Я наблюдаю, как он вглядывается в её волосы, затем в её глаза и взволнованную улыбку. Как он содрогается, когда она начинает смеяться, хлопая в ладоши.

Его наполненные вопросами и обвинениями глаза находят меня, но боль поглощает всё это. Я вижу, как его яркие глаза наполняются тёмной злостью.

И я ничего не делаю, чтобы успокоить его. Я не двигалась. Ничего не говорю. Я едва моргаю, пока он буравит меня взглядом.

Потому что я заслужила это. И он это делает. Он имеет полное право ненавидеть меня всем своим существом. Он должен ненавидеть меня. И я позволяю ему чувствовать всё это.