Трезуб-империал - Данилюк Эд. Страница 36

— Он сильно изменился за последний год?

Бронислава опять еле заметно кивнула.

— Гена очень разочаровался во взрослой жизни. Знаете, в школе казалось, что стоит только начать работать, начать жить самостоятельно — и ты сможешь делать все, что угодно. То, что родители никогда не разрешали. То, на что у них вечно денег не было… А оказалось, что на зарплату ничего не купишь. Только еду. И кино раз в месяц…

— Он вам жаловался? — осторожно спросил Сквира.

              — Он же нытик, — вдруг неожиданно зло проворчала девушка. — Все плохо, денег нет и никогда не будет, и виноваты в этом родители, я, друзья, наш треклятый город… — Бронислава часто заморгала, и из ее глаз вновь покатились слезы. — Мы много ссорились, а в мае расстались. Он опять изменился. Был обиженным и непризнанным, а стал заносчивым и самовлюбленным. Работать больше не желал. Не хотел говорить о нас и нашем будущем. Требовал только восхищения…

— Откуда он взял деньги?

— Не знаю, — ответила Ващенко устало. — Не знаю. Сказал, что нашел. На улице.

Володимир, центр города, 10:10.

Улица перед кондитерской была, как всегда, пустынной. Капитан пересек проезжую часть и по асфальтовой дорожке прошел в раскинувшийся напротив сквер.

Было довольно тепло. В привычных волынских тучах зияли громадные прорехи, и кусты вокруг капитана периодически вспыхивали под лучами солнца яркой зеленью. Из-за стены листьев время от времени слышался редкий гул проезжающей машины, но, кроме этого, ничто не напоминало о городе, шумящем вокруг. После вчерашнего дождя скамейки успели немного подсохнуть, и Сквира плюхнулся на одну из них. Оторвал уголок у бумажной пирамидки и глотнул немного кефира. Положил на колени лекцию Ревы.

Так… Прочное династическое здание… Которое не могло рухнуть, но рухнуло… Ага, вот. «Оба брата — Андрий  и Лев — в мае 1323 года по непонятной причине оказались в один день на одном и том же поле боя…»

Чего их вообще туда понесло? Да еще и вместе?

«С военной и политической точки зрения это было глупо и бессмысленно. Но, как бы там ни было, братья оказались там вместе и одновременно погибли…»

В дальнем конце сквера появились две девушки. Они, о чем-то болтая, неспешно прошли по дорожке мимо Сквиры.

— …Да, платье… — говорила одна. — Пригласили ведь на «скромненько посидеть». В ежедневной одежде не придешь. Я была в комиссионке, на базаре, в универмаге, конечно. У подруг спрашивала. Можно на толкучку в Ковель съездить, но…

Сквира глотнул еще немного кефира.

Взгляд одной из девушек, той, которая молчала, на мгновение задержался на капитане. Он посмотрел ей вслед. Симпатичная. Где-то он это лицо видел.

— …Вот такое, только цвета слоновой кости. А есть еще блузочка черно-оранжевая. И классный свитер. Пойду утром в субботу с деньгами…

Девушки дошли до конца сквера. Та, которая рассказывала про наряды, крикнула что-то веселое, помахала рукой и убежала. Вторая, смеясь, постояла в конце дорожки и направилась обратно. Облака в очередной раз разошлись, и яркий солнечный свет залил ее, создав на мгновение сияющий ореол вокруг развевающихся на ветру волос.

Сквира тут же ее вспомнил.

— Вы ведь из фотоателье? — сказал он, поднимаясь.

Девушка остановилась.

— А я думала, узнаете вы меня или нет, — улыбнулась она. — Богдана.

— Северин Мир… Северин, — неуклюже промямлил Сквира. — Как Квасюк?

— Супер! — улыбка Богданы стала еще шире. — Еще не появлялся.

— Он полночи был с нами. Наверное, теперь отсыпается…

Богдана глянула на часы и без лишних церемоний села на скамью.

— Я только на минутку вышла. Я ведь сегодня одна в фотоателье. Посетителей нет, да и телефон с утра молчит. Здесь здорово, правда?

— Правда, — кивнул Сквира, присаживаясь рядом. — Одноклассница? Девушка, с которой вы только что разговаривали?

— Светка? Сменщица из фотоателье. Просто мимо приходила. А одноклассницы мои все разъехались кто куда. И большинство одноклассников. Четверо нас осталось — я, Игорь, Серега и Костя…

— Любите Володимир?

— Люблю? — удивилась девушка. На мгновение задумалась, смешно сморщив нос, а потом решительно рубанула: — Конечно, люблю. Только готова рвануть отсюда без оглядки. Здесь тоскливо.

— Так почему же не уехали?

— А я в институт не поступила. Профилирующий экзамен на четверку сдала. У меня и мысли не возникало, что я могу завалить биологию. Оказалось — могу. Так что теперь я с восьми до трех с Квасюком в фотоателье. Там интересно, правда?

— Не знаю, — развел руками Сквира. — Я как-то не задумывался… А вы постоянно с одним мастером работаете?

— Чаще всего с Квасюком, — кивнула Богдана. — Когда он не на халтуре… Ой, то есть, не на объектной съемке… Фотография — очень интересная штука, правда? Не мечтай я стать генетиком, стала бы фотографом.

— Ого! — рассмеялся капитан. — Генетиком!

— Именно, — Богдана серьезно посмотрела на него, а потом, не выдержав, заулыбалась. — А что, не похожа я на ученого, создающего в пробирке глубоководных воробьев? Ничего. Не пройдет и пятидесяти лет, как стану похожа…

Сквира снова рассмеялся.

— Все в живой природе подчиняется генам, — принялась объяснять Богдана. — В них заложено, что из нас получится — каракатица или человек разумный. Много миллиардов лет назад в океане плавали нуклеиновые кислоты и белки. Они никак друг с другом не были связаны, и от этого не было пользы ни тем, ни другим. Нуклеиновые кислоты могли воссоздавать себя, но не умели строить что-либо другое — организмы, например. Белки могли бы организмы построить, но не умели воспроизводить себя. Сотрудничество между ними напрашивалось само собой, но его так и не случилось…

              — Не случилось? А мне казалось, что белки… э-э-э… синтезируются на генах… — Разговор с девушкой заставлял капитана нервничать. Непонятно, почему. Но как-то… Да, приятно нервничать…

— Так и есть, — На щеках Богданы играли очаровательные ямочки. — Белки синтезируются на генах. Но это не сотрудничество, это рабство. В какой-то момент нуклеиновые кислоты обнаружили, что на их молекулах можно синтезировать белки. Это был конец тех, самых первых, белков. Они не могли воспроизводить себя, и их, в конце концов, съели организмы, созданные из второго поколения белков, белков-рабов, белков, считываемых с генов. Независимости больше не было. Понимаете?

— Понимаю, — несколько растерянно промямлил Северин Мирославович.

— Дальше — хуже. Началась эволюция, и, казалось бы, теперь все должно было происходить в интересах организмов. Самым сильным надлежало выживать, слабым — гибнуть, и роль генов могла бы свестись только к тому, чтобы протоколировать победу наиболее приспособленных. Но не тут-то было. Гены подмяли под себя и эволюцию. Выживали не самые сильные, а самые сильные из тех, кто выполнял команды генов, нужные и ненужные…

— Заговор какой-то, — рассмеялся Сквира.

— Так получилось, — пожала плечами Богдана. — Какому организму нужно стареть, дряхлеть и умирать? Никакому. А гены настаивают на своем. Нужно это тебе или не нужно — старей и умирай. Выполняй команды генов, даже если тебе от этого только вред.

— Следует освобождать место для следующего поколения, — заметил Сквира. — Без этого и эволюция невозможна.

— Конечно, — девушка тряхнула головой. — Никто и не говорит, что команды генов были бессмысленными. Конечно, в них имелся смысл. Но для биологического вида, а не для конкретного организма. Теперь же и того смысла уже не осталось.

— Нет?

— Нет. Эволюция в наше время не касается некоего конкретного вида организмов. Этот вид не эволюционирует. Он и не может эволюционировать. Он не хочет эволюционировать. Догадываетесь, о ком я говорю?

— О человеке?

— Да. Мы, люди, чтобы взлететь в воздух, не должны отращивать крылья и терять на это миллионы лет — мы просто строим самолеты. Нам не нужно покрываться густой шерстью, чтобы пережить зиму — мы прокладываем линии центрального отопления. Мы сами можем сделать все, на что способна эволюция. Только делаем это быстрее и при том остаемся собой. Мы остаемся гомо сапиенс, даже взлетая в воздух, пересекая по воде океан или разговаривая с кем-нибудь через тысячи километров. А гены этого не заметили. Они продолжают диктовать нам свое. И заставляют нас стареть.