Подневольный Рут (ЛП) - Ланкастер В. К.. Страница 26

Рут не знала, что он делал, ей не нравилось оставаться одной, но она доверяла ему. Она обхватила себя руками и старалась не упускать его из виду, пока он забирался все выше и выше, обвивая хвостом гигантские иглы, чтобы удержаться. Вскоре она потеряла его из виду, очертания его фигуры стали размытым темным пятном среди черных шипов и ослепительных лучей солнца.

Через минуту или две она услышала, как он спускается, и наблюдала за тем, как он преодолел последние несколько футов в прыжке. Он определенно был проворен. Она понятия не имела, нашел ли он то, что искал, но в его руках не было ничего съедобного. Он повел их назад, туда, откуда они пришли, поскольку колючие деревья преградили им путь.

Они вернулись к ручью, напились и быстро ополоснулись. Грон, казалось, пил больше обычного, а когда она присмотрелась, то заметила, что на внутренней стороне его бицепса зияла страшная рана, которой она раньше не видела. Она быстро схватила его за руку и вопросительно указала на нее, но он мягко ее оттолкнул. Он не мог рассказать ей, что случилось, но, похоже, рана его не волновала, поэтому она посчитала, что он просто не хотел ее волновать. Тем не менее она снова схватила его за руку, и он стоял неподвижно, пока она осматривала рану. Внутри темно-красной царапины виднелась маленькая темная колотая рана, которая выглядела воспаленной, и от которой тянулись тонкие красные линии. Рана выглядела не очень хорошо, по крайней мере, на ее взгляд. Наверно, он укололся об один из шипов на этих проклятых деревьях.

Рут позаботилась о том, чтобы они не мешкали на обратном пути к пещере, потому что Грон уже шатался, еле держась на ногах. Когда они добрались до места, он сразу тяжело рухнул на подстилку из листьев, его дыхание было затрудненным. Рут опустилась на колени рядом с ним и протянула к нему трясущиеся руки, не зная, что делать. На первый взгляд казалось, что это всего-навсего лихорадка, реакция на что-то, и он будет немного не в себе день или два, но она позаботится о нем, и он поправится. Грон все еще был в сознании и двигался, находясь, судя по всему, в здравом уме. Но она и мысли не допускала, что это серьезно. Рана на его руке увеличилась в размерах, приобретя тревожный темно-пурпурный цвет, темно-красные линии достигли подмышки и начали расползаться по его плечу, напоминая заражение крови.

Рут отчаянно размышляла над тем, что же ей делать. Высосать яд? Если он вообще был? Не убъет ли это ее? А может уже слишком поздно? Она даже не могла принести ему воды. Если он проболеет день или два, они, возможно, выживут. Если дольше, то у нее могут возникнуть проблемы. Она знала, как добраться до ручья, как достать орехи и корни, но на этом все. Она не могла идти без него, не могла лазить по деревьям или ломать их, выискивая съедобную мякоть внутри. Она не хотела, чтобы он выздоровел и нашел ее полумертвой, к тому же ему понадобятся еда и вода.

Она потрогала его лоб, у него определенно поднялась температура. Не зная, что еще сделать, она выбежала наружу и собрала как можно больше листьев, чтобы ему было удобнее, крикнув ему куда она пошла, чтобы он знал, где она. Закончив, она попробовала лизнуть рану, вернувшись к идее высосать яд, и ей показалось, что она почувствовала какую-то странную горечь, которой раньше на его коже не было. Проклятье. Она решила, что должна попытаться его спасти, и, наклонившись к его руке, накрыла губами колотую рану и стала высасывать яд. Он тут же застонал от боли и оттолкнул ее от себя так грубо, как никогда прежде, обессиленно упав на листья и тяжело задышав. Сейчас он был весь покрыт испариной. Судя по тому, что он не мог контролировать свои действия, она догадалась, что он начал терять связь с окружающим его миром, когда началась лихорадка. Она сомневалась, что смогла высосать достаточное количество яда, чтобы ему помочь, поскольку рана, судя по внешнему виду, распухла, и если она причиняет ему такую боль, что он пытается отбиться от нее, впав в беспамятство, он может серьезно покалечить ее.

У нее не было ничего, чтобы наложить жгут, ничего, чтобы ампутировать ему руку, как в кино. Ей не хотелось верить, что она способна искалечить его таким образом, но она решилась бы на этот шаг, лишь бы это помогло спасти ему жизнь. Она подползла к его голове и положила ее себе на колени. Она гладила его по волосам и несла бессмысленную чепуху о том, что с ним все будет в порядке, прекрасно осознавая, что он этого не понимает, но считая, что ее голос сможет успокоить его.

Время шло, и Рут забеспокоилась, когда Грон начал бредить. Он метался и размахивал руками, говорил и кричал на своем языке, иногда сердито, иногда отчаянно. Она утихомирила его, погладила по голове и зарыдала. Она не могла сдержать слез, видя его таким и страшась, что он умрет. Она не могла видеть его боль, он был слишком важен для нее, это милое лицо, того, кто оберегал ее, любил, нес на своей спине, перемещаясь от одной кроны деревьев к другой. Она нуждалась в нем. Ей нужно было, чтобы он поправился, поэтому она твердила об этом снова и снова, понимая, что говорит больше с собой, нежели с ним, но не останавливалась.

Было уже поздно, и она чувствовала, что ее организм ждет, когда она ляжет спать, хотя она и не могла определить время. Но Рут не могла уснуть, не сейчас, когда чувствовала, что он может ускользнуть от нее в любую секунду. Пока она наблюдала за ним, она чувствовала, что может бороться, что ее желание имеет силу. Если бы она сдалась и уснула, то почувствовала бы, что предала его, а она не могла этого сделать, поэтому осталась на коленях и покачивалась, склонившись над ним, держа его голову между ладонями, пока его лихорадочный румянец не стал пугающе бледным, а тело не успокоилось. Теперь он лежал без сознания, больше не метался и не кричал. Он был неподвижен, как бревно, но она продолжала раскачиваться и что-то бормотать, словно пыталась вернуть его к жизни. Возможно, она выглядела безумной, будто сошла с ума от горя, но ей было все равно. Она должна что-то сделать.

Линии от раны на руке теперь покрывали его шею и расползлись по подбородку, пугающе темные на фоне болезненной бледности. Она продолжала гладить по ним руками, как будто могла их убрать, как он убирал волосы с ее лица по ночам. Она касалась каждой части его тела, до которой могла дотянуться, скребя ногтями мех на его груди, потому что знала, что ему это нравится, обводя здоровые вены на другой руке и нащупав слабеющий, нитевидный пульс на его шее.

Была середина ночи. Она никогда не видела луны на этой планете, но небо было усыпано звездами. В лесу стояла мертвая тишина, только легкий ветерок время от времени колыхал большие листья. Единственным звуком был ее неустанный шепот над неподвижным и безмолвным телом Грона. Она перестала обращать внимание на то, что говорит; теперь она в основном умоляла его остаться и молила Бога найти их на этой неизвестной планете и спасти Грона. Знал ли он, что умирает? Знал ли он об этом, когда еще пребывал в сознании? Она надеялась, что нет. Она не хотела, чтобы он в последние минуты своей жизни беспокоился о том, что оставит ее одну.

Какое-то движение у входа в пещеру вырвало ее из раздумий, и она резко вскинула голову, ахнув. Трое маленьких зеленых пришельцев, захвативших ее в плен, стояли в пещере, остальные — снаружи.

— Нет… — простонала она. — Нет, нет, нет.

Она присмотрелась к их внешнему виду. Все они были одеты в серебристые комбинезоны с каким-то логотипом на груди. Они были вооружены, с различными поясами и кобурами, неравномерно закрепленными на их телах. Тот, что справа, держал нечто похожее на винтовку, и в поле зрения испуганного взгляда Рут попали ножи и пистолеты. У того, что посередине, была короткая черная палка, похожая на электрошокер, а у того, что слева, — длинная палка с острым концом, как у пришельцев в камере. У них была зеленая кожа в рытвинах, огромные глаза и большие рты. Они были похожи на жаб.

Рут дернулась назад, но не убрала голову Грона со своих колен, а вытянула руку, как бы отгоняя их.