Честь и предательство - Маккуин Дональд. Страница 15

Прежде чем ответить, Лэннет выдержал паузу. Он ждал, что командор упомянет об электронных имплантах. В комнате повисла зловещая тишина. Наконец Орек насмешливо осклабился и сказал:

— Двое из них были ранены в спину. Не сомневаюсь, что это дело рук нашей залетной пташки, юного принца. Все знают, что удар сзади — любимый прием паровианцев. Остается лишь выяснить, каким образом вы заманили в гостиницу этих вонючих тварей. — Он широко улыбнулся Кейси. — Догадывались ли вы, что все они — самцы? Или вам это было безразлично? Ходят слухи, что в вашей семейке получили распространение тайные пороки…

Лэннет толкнул Кейси локтем и торопливо шепнул ему:

— Орек тебя провоцирует.

Только однажды он видел на лице Кейси это выражение — когда ранил его в руку во время тренировки, и яростный нрав паровианского аристократа взял верх над благоразумием.

Кейси разразился гневными восклицаниями, в которых Лэннет разобрал лишь два слова:

— …День Памяти!

Чувствуя, как его внутренности стягиваются тугим клубком, Лэннет с мольбой протянул руки к Этасалоу:

— Командор, принц Кейси…

— Тишина! — оборвал его Этасалоу. — Вы будете говорить, только когда вам прикажут. — Он повернулся к Кейси и холодно произнес: — День Памяти? Я не понимаю вас.

Верность дисциплине и отчаяние заставили Лэннета умолкнуть. Проклятые слова произнесены, и теперь уже ничего нельзя поправить. Глаза судей горели торжеством. Гнусное оскорбление имело целью заманить принца в ловушку, и наивный юноша не сумел ее разгадать.

Кейси ткнул пальцем в сторону Орека и заговорил на языке Весенних Листьев, выдававшем его непоколебимую решимость:

— Прародитель учил нас, что бесчестный человек не имеет права жить. Господин Орек только что уронил свою честь и должен умереть. Как аристократ Паро я желаю сойтись с ним в смертельной схватке на Дне Памяти и убить этого негодяя.

Улыбка застыла на лице Орека, превратившемся в каменную маску. Извилистая голубая вена, пульсировавшая на его горле, стала красной.

— Похоже, правосудие все-таки свершится, капитан, — сказал Этасалоу, обращаясь к Лэннету. — Многие люди уверены, что расплата за их злодеяния никогда не наступит, а если это и произойдет, они будут отвечать только перед своей совестью.

— Я могу вызвать вас, командор. И ваших коллег тоже.

Темнокожая рука потянулась к «Уложению» и раскрыла его на странице с закладкой.

— Забавное совпадение. Ожидая вас, я просматривал статьи, относящиеся именно к этому ритуалу. Закон совершенно ясно указывает, что даже вызов на бой во время Дня Памяти должен иметь под собой вескую причину. Вас ни в чем не обвиняют, и, принимая во внимание ваше возбужденное состояние, мы готовы снисходительно отнестись к любым оскорблениям, которые вы, возможно, пожелаете высказать. Дело завершено именно так, как того пожелал бы Прародитель. Дуэль между лучшим учеником в классе боевых искусств Стрелков и признанным мастером Изначальной Гвардии… Великолепное соотношение сил! Я думаю, об этом сражении будут слагать величественные поэмы. Вы свободны. Вас ждут упорные тренировки.

Глава 8

▼▼▼

Состязания Дня Памяти проходили исключительно на Стадиуме. Другие спортивные арены, даже более совершенные с точки зрения архитектуры и убранства, не могли сравниться с ним размерами. К тому же, Стадиум считался священным местом.

Когда-то здесь была долина. Ей придали нужные очертания, покрыли ее склоны бетоном. Ручей, некогда протекавший по заболоченному дну, был направлен в трубы насосной станции, и теперь его водой питались фонтаны, души, пожарные брандспойты и туалеты. Бесчисленные служители обихаживали зеленые насаждения, красили, чистили, мыли, следили за порядком. На время Дня Памяти их штат увеличивался втрое. Торговцы сувенирами и съестным также помогали удерживать в узде толпу.

Зрители и обслуживающий персонал прибывали сюда поездом. Двухколейный путь был единственной транспортной артерией, соединявшей Стадиум с Коллегиумом. Железная дорога длиной тридцать километров пролегала по местности, превращенной в живописный парк.

Стадиум вмещал семьсот тысяч человек. У противоположных концов бывшей долины были установлены гигантские стереоэкраны, воспроизводившие события, которые происходили на площадках. Среди зрительских мест тут и там были расставлены экраны меньшего размера, сгруппированные по четыре. Каждый из них транслировал сигнал отдельной камеры.

Личная ложа императора лишь чуть-чуть возвышалась над трехметровой стеной, отделявшей беговые дорожки от зрителей. Из нее открывался прямой вид на центральное поле Стадиума. Она представляла собой лишь малую часть императорского сектора, простиравшегося до самых верхних рядов трибун. Сиденья здесь были выкрашены зеленым и на расстоянии казались вертикальной полосой, рассекавшей горизонтальные линии красного, желтого, синего, черного и белого цветов, которыми были обозначены другие пояса.

В ожидании императора атлеты выстраивались напротив его ложи у дальней стены. Двенадцать планет посылали сюда самых лучших мужчин и женщин, одетых в традиционные костюмы. Каждая делегация состояла из пятисот участников. Шесть тысяч спортсменов, выстроившихся безупречными квадратами, являли собой красочный коллаж на зеленом поле Стадиума.

Большинство из них будут соревноваться в беге, прыжках и плавании. Другим предстояло натирать ладони лодочными веслами, с натужным стоном поднимать тяжести либо проделывать на гимнастических снарядах чудеса, которые еще недавно казались невероятными и внезапно превратились в заурядные трюки.

Однако самым главным событием Дня Памяти были рукопашные схватки и битвы на мечах.

Так было не всегда. Прапрапрадед императора Халиба первым ввел практику личных состязаний, победители которых пополняли ряды Изначальной Гвардии и Люмина. Каждая планета выставляла пять женщин и десять мужчин из числа добровольцев. Все они были великолепными образчиками человеческой расы.

Каждый из мужчин был выдающимся мастером единоборств. Схватки состояли из трех пятиминутных раундов под наблюдением рефери. Бойцы выбирали одежду и снаряжение по собственному усмотрению. Разумеется, огнестрельное оружие было запрещено, как того требовали заветы Прародителя. По окончании трех раундов бригада из шести судей называла победителя. Однако чаще всего исход определялся загодя. Редкая схватка длилась положенные пятнадцать минут. Большинство боев прерывались из-за ранения. Многие кончались смертью. Любой судья или рефери мог остановить схватку, чтобы спасти жизнь побежденного.

Как только определялись десять победителей, особая комиссия распределяла между ними десять женщин, выбранных по жребию. Эти пары заключали двухгодичный брачный контракт, освященный именем императора. По истечении его срока супруги были вольны вернуться к прежней жизни. Однако после двух лет заточения в роскошных монастырях большинство женщин в том или ином качестве продолжали служить технократической религии. Мужчины за редким исключением становились офицерами Гвардии, и лишь немногие из них принимали сан жреца.

Главной, если не сказать единственной обязанностью супругов на эти два года было производить на свет детей, которых растили и воспитывали в учреждениях Люмина. Ребенок, в должной мере обладавший интеллектуальными задатками, становился жрецом либо жрицей. Физически одаренных мальчиков ждала многотрудная карьера офицера Изначальной Гвардии. Даже тем, кто был лишен нужных качеств, находилось достойное применение. Порой кое-кто позволял себе бестактно заметить, что уровень самоубийств среди бесталанных отпрысков элиты много выше среднего, однако такое случалось крайне редко. Официальное наказание за подобную вопиющую ложь не шло ни в какое сравнение с тем гневом, которое общество обрушивало на всякого, кто осмеливался критиковать Имперские браки и то кровопролитие, которое предшествовало их заключению.

Вдобавок, публика обожала схватки. Людям нравилось смотреть на крепких рослых юношей и миловидных девушек, уходящих со Стадиума, и представлять себе их грядущую жизнь в роскоши и довольстве. Зрителей восхищала сама мысль о том, что дети этих пар, взращенные и воспитанные доверенными, превосходно подготовленными специалистами, станут опорой имперского трона и Люмина.