Конан и день льва (CB) - Евтушенко Валерий Федорович. Страница 9

Естественно, как один из знатнейших вельмож Аквилонии, Троцеро был в курсе о возвышении мало кому до сей поры известного Конана Канаха после его победы над пиктами и о последующем заточении генерала в Железной Башне. Узнав о побеге из нее киммерийца, он от души желал ему удачи, но тут внезапно пришло сообщение от Кесадо, что Конан попал в плен к зингарцам и его судят, как легендарного пирата Амру, за былые похождения на море. Этой информации граф особого значения не придал, так как лично они с Конаном знакомы не были, просто принял сообщение лазутчика к сведению и все на этом.

У Троцеро была довольно обширная библиотека, собиравшаяся пуантенскими владыками на протяжении веков. Здесь хранились старинные рукописи, исполненные на пергаментных листах и манускрипты, заключенные в кожаные или деревянные переплеты, и более современные книги, написанные на кхитайской рисовой бумаге. Граф имел привычку ежедневно работать в библиотеке два-три часа, разбирая и изучая старинные документы и именно в тот день, когда узнал о пленении Конана зингарцами, наткнулся на любопытную запись на листе полуистлевшего пергамента. Внимательно приглядевшись к выцветшим старопуантенским буквам, граф с трудом разобрал: «… ющий уши, да… шит и… как… великий мудрец… метриус, придет… евера черно… сый ва… вар и возвысит… тен… лонию освободит… род от… ибо имя ему… свободите…». Больше ничего граф прочитать не смог, хотя там написано было еще много.

Троцеро погладил виски подушечками пальцев, достал лист бумаги и перенес на него то, что он сумел прочитать. Затем решил восстановить текст и после некоторого напряжения ума, у него получилось следующее:

— Неужели здесь речь идет о пророчестве самого Эпиметриуса? — подумал граф. — Тогда этому листу пергамента несколько тысяч лет.

Как большинство пуантенцев, Троцеро был суеверен, но даже он не поверил, что речь в древнем пергаменте идет именно о Конане. Все же, на всякий случай, он приказал лазутчику докладывать ему обо всем, что связано с беглым генералом и Просперо, поэтому о перипетиях суда над Амрой он имел подробную информацию. Узнав от Кесадо, что Конана приговорили к смерти, он уже совсем было решил, что к киммерийцу пророчество не имеет никакого отношения, но тут пришло новое сообщение о побеге варвара с помощью Просперо. Теперь все стало на свои места, сомнений больше не оставалось — это был знак свыше, и Троцеро со своей гвардией выступил в поход навстречу беглецам. Он знал, что Просперо будет двигаться кратчайшим путем к броду в излучине Алиманы и отправился туда.

Но признаваться в этом граф не собирался ни Просперо, ни Конану. Первому из-за того, чтобы тот не подумал, будто он за ним следил, а киммериец все равно не верил ни в Эпиметриуса, ни в пророчества.

Как искушенный политик и государственный деятель, Троцеро после встречи с Конаном всерьез задумался о том, что, если вспыхнет народное восстание против Нумедидеса, то лучшего вождя, чем Конан для восставшего народа не найти. Если так случится, то можно пустить слух, что приход киммерийца предсказал сам Эпиметриус, вера в которого у здешних людей была непоколебима. Сам граф, хотя и был хорошим полководцем, возглавить такое восстание не мог бы, так как в Аквилонии все еще помнили последний поход графа на Шамар. Встань он сам во главе восстания, все в Аквилонии расценили бы это как желание Троцеро, свергнув Нумедедиса, самому взойти на Рубиновый трон, что, в принципе, соответствовало его намерениям. Граф по своему характеру был чужд альтруизму и не собирался рисковать головой ради призрачного понятия народного блага. В то же время, нельзя было и упустить возможность на гребне всенародного гнева против нынешнего короля, самому взойти на трон или, по крайней мере, выторговать для себя солидные преференции за участие в освободительной войне. Но, прежде всего сейчас было важно убедиться, что киммериец способен грамотно вести войну в таких масштабах, ибо одно дело разгромить союз племен пиктов с их луками и стрелами, а совсем другое — командовать многотысячной армией, искушенных в военном деле профессионалов, и успешно сражаться с таким же противником…

Погруженный в размышления, граф не сразу заметил, как открылась дверь его рабочего кабинета, где он сейчас находился, и в него вошли хорошо отдохнувшие за ночь Просперо и Конан.

— А, вот вы, как раз кстати! — радушно приветствовал их хозяин кабинета. — Я уже и сам собирался посылать за вами.

Он позвонил в лежавший на столе серебряный колокольчик и почти сразу на пороге возник слуга в ливрее с откупоренной пузатой бутылкой старого пуантенского вина и тремя серебряными кубками на серебряном подносе. Отпустив взмахом руки слугу, граф собственноручно наполнил кубки и, взяв один из них, с горечью произнес:

— Король безумен! Сейчас уже мало у кого осталось в этом сомнения. Погрязнув в распутстве и пьянстве, он перешел все границы дозволенного, начав требовать себе в наложницы юных девственниц — дочерей мелкой знати и даже некоторых баронов. Для пополнения казны он ввел новые налоги, бремя которых, того и гляди переполнит чашу народного терпения. Публий пытается повлиять на Нумедидеса, но тот его и слушать не хочет. Казначей писал мне, что реально опасается оказаться в Железной Башне.

Он сделал глоток вина из кубка, покачал головой в унисон своим мыслям и продолжил:

— Некоторые бароны, радуются, что король не мешает им самим иметь надворные формирования и без стеснения грабить подданных, не понимая, что, в первую очередь, народный гнев обрушится именно на них. А он обрушится и этот час совсем не за горами!

— Мне много приходилось беседовать с людьми по дороге из Велитриума в Тарантию, — поддержал графа Конан, — и везде я слышал одни только проклятия в адрес короля и баронов.

Он выпил из своего кубка и задумался. Молча слушавший их Просперо, воспользовался наступившей паузой и добавил:

— В армии у Нумедидеса нет авторитета. Солдаты преданы Амулию Прокасу, уважают принца Нумитора, терпимо относятся к графу Аскаланте, хотя полководец из него так себе, но короля все откровенно презирают. Его главная и единственная опора-Черные Драконы, да еще отряды немедийских и туранских наемников. Конечно, солдаты выполнят приказ своих полководцев, но воевать с народом будут неохотно.

В словах Просперо было много правды. Как бывший сотник аквилонской армии, он хорошо знал настроение солдат ее регулярных частей, но Конан и Троцеро понимали, что из повиновения прославленному Прокасу или известному своим упрямством принцу Нумитору, двоюродному брату короля, они не выйдут. А именно армии этих двух генералов и обороняют подступы к столице Аквилонии.

— Хотя, — отвечая своим мыслям, вдруг сказал Конан, — есть один вариант…

Он поднялся из кресла, в котором сидел, и подошел к карте Аквилонии, занимавшей всю стену.

— Вот в этом месте, у излучины Хорота остается неприкрытым левый фланг Прокаса. Нумитора можно вообще пока не принимать во внимание, его армия предназначена оборонять Тарантию со стороны Немедии, а Аскаланте, граф Туны, стоит вообще где-то у границ Гандерланда. Резервная армия Ульрика, графа Раманского сосредоточена у границ Киммерии, это слишком далеко Располагая войском в шесть-семь тысяч человек, можно скрытно сосредоточиться у Хорота, где есть мост или навести свою переправу и, форсировав Хорот, устремиться к Тарантии. Взять ее штурмом не составит труда.

Он с победной улыбкой оглядел слушателей, но она сползла с его лица, когда он уловил откровенное неодобрение в серых глазах Троцеро и явно выраженное сомнение на подвижном лице Просперо.

— План твой безумен! — резко заметил граф. — Безумные планы иногда хороши в тактике ведения войсковых операции, но в стратегии они абсолютно не применимы. Ты хороший тактик, но стратег из тебя никакой.