Ассистент - Шаманов Алексей. Страница 65
Честнее и откровеннее архаические сказания, а значит — циничнее. И нет ничего в цинизме дурного. Он — обратная, темная сторона истины, ну а предметов с одной только стороной не существует в реальности. В ирреальности — тем более.
Так что дело не в содержании рассказанной легенды, вполне вероятно, что она истинна. Подозрения во мне вызвала сама личность бурята моего примерно возраста в шаманском прикиде Хотя вроде с чего бы? Вел он себя вполне по-шамански, разве что в бубен не стучал, не было в руках бубна, да без подтанцовки обходился. Говорил, эмоционально жестикулируя, поставленным голосом, будто со сцены Иркутского театра юного зрителя. Бубенцы на подоле позванивали, отзываясь на каждое движение, металлические прибамбасы на одежде поблескивали отраженным светом костра.
«Шоу, — подумалось мне, — чисто шоу, триумф одного актера…»
С другой стороны, шаман обязан иметь актерские навыки, профессия у него такая. Он в одном лице и актер, и режиссер, и гример, и реквизитор. Иначе публика, то бишь жители подконтрольного селения, его и слушать не станет, не то что верить. А обладает он магической силой или нет, дело десятое…
Стоп, оборвал я себя, мысленно, конечно. Как так — десятое? Разве не шаманская сила в шамане главное? Разве личность его имеет значение? Вот ударил он в бубен, вошел в экстаз, и уже не человек, Дух говорит человеческими устами. Как ни были бы умны и образованны мы, смертные, весь наш ум, все образование — ноль без палочки по сравнению с мудростью Духов-боохолдоев и всемогуществом Тэнгриев-Небожителей. Мы со Срединным-то, своим миром толком не разобрались — обгаживаем его, трубопроводы по берегу Священного моря пускаем… А о Верхнем и Нижнем мирах имеем и вовсе смутное представление. Если вообще не отрицаем их существование. Многие и отрицают, но это их проблемы, а не потусторонних миров…
— Браво! — сказал режиссер.
Слово не требовало перевода, Борис Турецкий его и не переводил. И надо же, бурят раскланялся! Аплодисментов, правда, не хватало… Только я так подумал, как Жоан Каро зааплодировала, к ней присоединились остальные. Премьера прошла успешно…
Откуда он, интересно, взялся, этот мастер разговорного жанра? Никита, верно, привел. Может, у него программа такая по привлечению иностранных туристов?
— Андрей Татаринов? — спросил меня бурят, не переставая кланяться и посылать воздушные поцелуи в очарованную публику.
Я стоял в освещенном костром круге, и народный сказитель, вероятно, давно меня заметил. Но знает-то он меня откуда? Я его точно впервые вижу… И тут до меня дошло: это же Николай Хамаганов, о котором несколько часов назад говорил мне водитель «Нивы»! Тот самый блудный бурят, что пятнадцать лет отсутствовал на родине, а теперь возник из ниоткуда и объявил себя черным шаманом. Он еще спрашивал обо мне. Но это мало что объясняло, я его не знал. Впрочем, все монголоиды для европейцев на одно лицо, тем более если мы встречались с ним в пьяной какой-нибудь компании… Ладно, поживем, узнаем. Или — не узнаем. Часто наше знание или незнание не имеет никакого значения. По сравнению с мировой революцией, как говаривали в недавнем нашем большевистском прошлом…
— Я — Андрей Татаринов.
— Разговор есть. Не уходи никуда, ладно?
Я неопределенно пожал плечами. Точно мы с ним водку пили, и, наверно, на брудершафт, иначе чего он мне панибратски «тыкает»?
Оператор что-то сказал на плохом английском, Борис Турецкий все-таки его понял, перевел, может, и не дословно.
— Ганс Бауэр интересуется, сохранились ли в бурятском народе на острове Ольхон древние шаманские обряды?
Оператор, не дожидаясь ответа, добавил еще несколько фраз, переводчик продолжил:
— Господин Бауэр говорит, что его очень и очень интересуют культовые обряды архаических народов… — Москвич запнулся. — Извините, Николай, это звучит не оскорбительно?
— Нет, нисколько, — улыбнулся в ответ, теперь я уже точно знал — Николай Хамаганов. — Архаический народ — это звучит гордо!
И горько — хотелось мне добавить, но я сдержался. Ишь, какой образованный, с высшим образованием, вероятно. Или не с высшим? Театральное училище, кажется, дает среднее специальное. А Высшая школа партийного актива какое давала?
— Так вот, — продолжил Борис Турецкий, — господин Бауэр говорит, что был бы счастлив запечатлеть на пленку какой-либо этнографический обряд древнейшей на планете религии: шаманское посвящение, свадьбу или похороны. Он понимает, что все это на заказ не делается, но вдруг что-нибудь случайным образом совпадет с их пребыванием на острове? Вместе с режиссером они готовы оплатить беспокойство в долларах или евро.
Хамаганов с видимым сожалением покачал головой:
— Шаманское посвящение исключается, это сакральное действо. Даже случайное присутствие на нем посторонних карается смертью, а о съемках и речи быть не может. Свадеб в ближайшее время не предвидится, а вот похороны… Вы что-нибудь знаете о шаманских похоронах? Вообще о человеческой душе?
Бурят смолк, переводчик заговорил на английском, выслушав ответ, вернулся на русский:
— О шаманских похоронах и о бурятской душе господа не знают ничего.
Хамаганов удовлетворенно кивнул, а затем прочел целую лекцию.
У каждого человека, даже европейца, имеется душа — сынэс, которая невидима, воздушна, находится в теле. Она в то же время материальна, отличается от тела, может по своему желанию покинуть его — странствовать по земле, побывать в мире духов и вернуться на место.
Душа обладает всеми способностями и недостатками человека, может голодать, веселиться, радоваться, злиться, мстить. Свойства ее зависят от личных качеств, возраста и физического состояния того, кому она принадлежит: у детей душа детская, у умных — умная, у сердитых и жадных — сердитая и жадная.
Но человеческая душа на самом деле — это три души.
Первая — добрая — имеет доступ к высшим божествам — тэнгриям — и заботится о своем хозяине.
Вторая — средняя — тоже находится в теле. Иногда ее преследуют духи, ловят и едят, тогда человек заболевает и умирает. После смерти она становится боохолдоем — призраком, привидением, духом.
Третья постоянно находится при теле. После смерти хозяина остается на месте, оберегая его кости.
Первая душа, как только приходит время умирать человеку, ловится духами Эрлен-хана и уводится на суд. Вторая становится боохолдоем и живет так, как жил ее хозяин Третья со временем снова родится человеком.
Душа обитает в печени, легких и сердце. Именно они приносятся в жертву богам при заклании священного коня, быка или козла и сжигаются на специальном жертвеннике вместе с костями, кожей и копытами.
Душа покидает тело во время сна, но она может выскочить от испуга в любое время через нос, рот или выплеснуться вместе с кровью. Выскочившая от испуга душа сама не возвращается в тело, ее нужно вернуть путем обряда «хурылха», пригласив шамана. Иногда убежавшая душа упрямится, не желая вернуться к хозяину. Тогда человек становится вялым, сонливым и, если не принять мер, может умереть, а беглянка-душа отчуждается и превращается в боохолдоя.
Душа отождествляется с тенью (хыыдэр). Нельзя наступать на тень человека, бросать в нее острые предметы, в противном случае душа обидится, будет ранена или убита. Тождественны с душой понятия «жизнь» и «дыхание», означаемые словом «амин». Выражения «амяа татаха», «амяа гараха» и «амяа гээхэ» соответственно означают «испустить дух, дыхание», «кончить жизнь» и «потерять душу, дыхание», то есть умереть.
Болезнь и смерть происходят по трем причинам.
Во-первых, по воле Владыки Подземного Царства Эрлен-хана. В этом случае вопрос о жизни решен, никто не в состоянии предотвратить смерть.
Во-вторых, смерть может быть случайной, насланной какими-либо низшими духами — ада, анахай, муу-шубуун. От подобной смерти можно избавиться посредством брызганья и жертвоприношения.
В-третьих, смерть как предопределение Неба — тэнгри, смерть как избранничество, например от удара молнии.
После смерти человека душа при теле остается в течение трех дней. Хоронят его на третий день.
Загробная жизнь — продолжение земной. Человек не просто умирает, а переносится в другой мир. О покойнике говорят: «наха бараа», то есть «кончил лета свои», «мынхероо» — «перешел в вечность», «эхе эсэгэдээ ошоо» — «отправился к праотцам». Слово «ыхээ» («умер, сдох») звучит грубо, оскорбительно, употребляется редко, главным образом по отношению к тем, кого не любили и презирали.
Слово «хоронить» звучит иначе и многовариантно. Наиболее употребительны выражения «хыдоолыылхэ» — «сопроводить, отправить», «хадагалха» — «спрятать» (от людей), «хээрэ абаашаха» — «увезти в поле, в лес». При воздушном погребении, то есть при выставлении трупа на специальный помост — аранга, говорили «ындэрлэхэ» — «поднять, возвысить», а при сожжении — «хынгэлхэ» — «облегчить» (для вознесения души на небо вместе с дымом).
На умершего надевали в лучшую одежду, снабжали пищей (но только не молочной), табаком, трубкой, деньгами, предметами труда и оружием. Нередко вместе с усопшим или рядом в другой могиле погребали коня в полном снаряжении. В старину богатых и знатных людей хоронили с их слугами-рабами, чтобы они продолжали службу у своих господ и в потустороннем мире.
Могилы покойников образуют на том свете улусы, каждая могила или гроб становятся домом, в котором живет душа — боохолдой. Покойники не любят одиночества, поэтому хоронить их следует на общем кладбище, в противном случае они примут меры, чтобы кто-то из улусников умер и стал их соседом.
Кладбище — место пребывания боохолдоев, оно нечисто и небезопасно. В обычное время его не посещают, не ухаживают за могилами, как это принято у христиан.
Душа умершего и дух, как отдельное мистическое существо, не отличаются друг от друга, смешиваются, сливаются. Душа — совершенный двойник человека. Мир духов, то есть потусторонний мир, — почти полный двойник реального мира.
Души покойников, переселившись в новый для них мир, становятся не просто духами, образующими какую-то безличную массу, а существами конкретных разрядов, иерархических групп с определенными функциями и назначением.
Души выдающихся людей, предводителей родов и племен, шаманов и в загробном мире сохраняют свое высокое положение эжинов, нойонов и ханов. Становятся покровителями определенной области — рек, озер и гор.
Души людей, обладавших каким-либо талантом или мастерством, и в загробном мире пользуются уважением.
Души умерших кузнецов становятся кузнечными духами, добрыми и светлыми.
Души умелых охотников превращаются в духов-онгонов, помогающих в охоте живым добытчикам.
Считается, что меткие стрелки, мастера своего дела, талантливые сказители и певцы долго не живут на земле, так как небожители-тэнгрии и другие высшие божества спешат забрать их к себе.
Души шаманов и шаманок, прошедших обряд посвящения и пользующихся известностью, считаются избранниками тэнгриев, хоронят их по шаманской традиции. В одних случаях покойников выставляли на аранга, в других — сжигали.
Человек, пораженный молнией, считался избранником Неба. Труп выставляли на аранга. Душа убитого возносилась на Небо, где представлялась тэнгриям и получала право называться заяном. Потомки или ближайшие родичи такого человека приобретали особое положение «нэрьеэр утха», позволявшее им стать шаманами или шаманками.
Души людей, умерших неестественной смертью, души обиженных и несчастных людей становились либо своеобразными «святыми мучениками», либо попадали в разряд низшей демонологии.
Души идиотов, глухонемых, людей, занимавших в жизни самую низшую ступень, презираемых и унижаемых, и в загробном мире оставались существами низшими и зловредными. В народе их называют «дайдын богуут» — «всякая земная нечисть».
Души обыкновенных людей превращаются в боохолдоев — призраков, привидений, домовых. Боохолдоев великое множество, они ведут ночной образ жизни — гуляют, веселятся, разводят огонь, ездят на конях, учиняют шутки над людьми. Места их обитания — кладбища, пустые или заброшенные дома и юрты, темные углы, перекрестки дорог. Они безобидны, но напугать могут. Так же как «земная нечисть», они боятся шиповника, боярышника, будан-зерен и филина.
Некоторые черные шаманы и шаманки сознательно вредят обществу, ловя и поедая души людей. В таких случаях всем улусом выносили решение об их наказании, вплоть до смертной казни. Для исполнения приговора выкапывали глубокую яму в виде колодца, спускали туда виновного головой вниз, закапывали живьем, а сверху всаживали осиновый кол. При таком обряде душа казненного не могла вырваться и отомстить, оставалась навеки в земле, не причиняя никому зла.