Возмездие (Повесть и рассказы) - Старовойтов Валерий Иванович. Страница 14

— Не лайся, батя, ведь лоб крестишь перед иконами! Обрез для самообороны, ладно в штанах прячется! Да и попомни мои слова, Долгих скоро команду даст все ружья изъять, так что все равно без двустволки своей останешься!

— Деда, деда, там папку комендант Малышкин спрашивает! — В огород вбежал Иван.

На крыльце дома старуха поила из крынки коменданта квасом. Тот пил жадными глотками, а когда вернул опорожненный наполовину сосуд, стал виден на его лице приличный синяк.

— Доброго здравия, Степан Кузьмич! — Вежливо произнес Усков, не подавая вида, что фингал под глазом коменданта разглядел.

— И тебе не хворать! Гришка где? Почему в первую смену не вышел?! — Малышкин поглубже нахлобучил форменную фуражку.

— Животом мается, дрищет, спасу нет! Матрена вон кровохлебки настаивает, верно говорю, матушка?

— А то, как же, вмиг все пройдет, как только стаканчик, другой выпьет! — Засуетилась супруга, бросившись в сени за очередной склянкой.

— Ладно, пусть во вторую идет, или сам за него вкалывай, норму никто не отменял, а вот паек урезали, граждане переселенцы.

Комендант сбежал с крыльца и вышел через настежь распахнутые ворота на улицу.

После полудня Григорий уже был на деляне, где работал в бригаде вальщиков. На перекуре, скинув черные от пота рубахи, мужики, ополоснувшись водой из ржавого болотца, намазывали друг другу спины дегтем, верным спасителем от гнуса. Усков тихо сказал напарнику:

— Матвей, сегодня после работы выдвинемся от моста на обласке. Спустимся вниз по речке, потом через просеку к посту НКВД, поглядим, как ряженые в начальники бандюги, в рот им дышло, очередную партию переселенцев шмонать будут! — И громко крикнул так, что услышали остальные мужики, располагающиеся на пихтовом валежнике у костра: — Слыхали, наш деревенский комендант побит за усердие самим большим начальником, аж из самого Новосибирска?!

Изможденные, бородатые мужики потягивали, молча, чаек из разнотравья и помалкивали. Каждый думал о своем, лишь Матвей гаркнул:

— Поделом ему, суке продажной!

Тальник в сплетении густых зеленых ветвей спускался к воде, почти касаясь болотной ряски, тянувшейся вдоль пологого, глинистого берега. Коричневая речушка темнела глубокими омутами и змеилась в тайге, находя себе дорогу на север к большому холодному, зажатому вековым кедрачом. Через кедрач шла песчаная дорога, упирающаяся в глиняные яры, за которым начиналось редколесье и болота до самого отстраиваемого переселенцами Бакчара. Дорога через болота представляла собой оканавленную полосу торфа с настилкой мелкого осинника, которым зарастало старое болото. Сгущались сумерки. Григорий и его помощник без труда спустились вниз по течению в небольшой выдолбленной из большого кедра лодки — обласе и затаились в засаде, недалеко от дороги.

«Сколько человеческих костей было в этих дорогах, не знает никто». — Усков вздохнул и протянул Матвею бычок самокрутки. Напарник замотал головой и показал в сторону яра, на пологой вершине которого взметнулось облако одуванчиков. Старый охотник знал, что так неосторожно передвигаются только человек или медведь, поэтому он слегка надавил на крепкое плечо Григория, чтобы тот нагнулся и затих в траве. Действительно, вскоре показались два всадника. Они спешились, набрасывая путы на передние ноги лошадей. Солнце скатилось ближе к черной тайге, стало легче дышать, но докучала мошкара, нестерпимо хотелось курить… Григорий весь ушел в слух, пытаясь разобрать, о чем говорят всадники. Ветерок доносил обрывки фраз:

— Часы заберу я… Прошлый раз ты вон… Скоро уже… Они уже вышли из болота, вот, гляди, дай бинокль, кажись, идут!

Издалека доносились хруст веток, человеческий говор и детский плач. Вскоре из леса показался навьюченный бык, за ним шла семья переселенцев. На плечах коренастого мужика сидел мальчуган лет пяти, замотанный в тряпье, сзади, поддерживая старуху, шла молодая женщина с котомкой на плечах.

— Пора, ты к людям, а я наверх! — Скомандовал Григорий и бросился из кустов под яр, прижавшись к глиняной стене, в его руке был взведенный обрез. По тропинке с яра сбегал парень с наганом, нахлобучив по самые глаза папаху, его лицо прикрывала бабья косынка. Как только он поравнялся с Усковым, тотчас оступился о протянутую ногу, споткнулся и получил прикладом по голове. Косынка с лица слетела, и Григорий узнал в парне ординарца Долгих. «Вот сука чекистская, но я прав, сто раз прав оказался!» Мысль оборвал окрик: «Засада, уходим!» Вскоре ржание лошадей перемешалось с хлопками выстрелов из винтовки. Единственный конвоир обоза из пяти семей спецпереселенцев нервно передергивал затвор и, крутя испуганно головой по сторонам, палил в белый свет, как в копейку.

Глава 3

Дом Степана Малышкина был обычным рубленным из лиственницы пятистенком с сенями и крытым дощатым двором с той лишь разницей, что его стены украшали окна в резных наличниках и окрашенных ставнях. Сегодня они были закрыты и блестели свежей синей краской в каплях недавнего дождя. Из ворот дома вышла с коромыслом статная баба.

— Доброго здравия, хозяин дома?! — Окликнул её Усков сдержанным голосом.

— И тебе не хворать! Куды он денется, ирод окаянный! Пьет уже пятый день, не просыхая, как должности лишился за тех бандюгов, которыми командовал убиенный ординарец этого начальника из Новосибирска!

— Так я зайду в избу?

— Заходь, Гриня, коль тепереча ты начальник! — Марья оправила платок, бросив синь глаз на любовника. Родичи сосватали её за вдового Малышкина, так уж судьба распорядилась, что не жена она первому парню деревни Григорию Ускову, а лишь замужняя баба для тайных утех на сеновале… Начальство отнюдь не голодало, потому с Малышкиным сытно, а с Усковым сладко. Чем бездетной не счастье! Григорий потоптался на месте, и уже стукнув о ворота кованым обручем, бросил женщине:

— Слышь, Маша, в комендатуру прибыл баркас с рыбой и икрой для продажи в магазине комсоставу. Там это еще, черные романовские полушубки по 40 рублей! Я распорядился для тебя, чтобы выдали бесплатно! Собака на привязи?!

— Он её вчера пристрелил, а потом сам застрелиться хотел, но сосед ружье отобрал и в лес ушел к деду на пасеку. Ты же знаешь Тимоху, наверняка ружьишко на медовуху там и променял. За полушубок спасибо… На голом теле когда смотреть его будешь?! — Мария повернулась и пошла к колодцу, заливаясь смехом.

В горнице было сумрачно. Лишь через щели ставен сочился багряный лучик вечернего солнца. Малышкин лежал одетый поперек кровати с зажатой в руке початой бутылкой «Московской». На полу валялась заблеванная наволочка, рядом вспоротая перьевая подушка, кухонный нож, да стояла дюжина опорожненных бутылок, тут же — кусок вяленого мяса, облепленного мухами. Усков сел на сундук и окинул взором комнату. Здесь он был впервые. Обычный крестьянский дом с огромной русской печью, полатями и самодельной мебелью, среди которой новый буфет с посудой и портретом вождя из газетной вырезки на стекле выглядел барской роскошью. «Да, не густо тут у бывшего коменданта, да и по углам пусто, как у нас». Григорий закурил, размышляя: «Три года ты в комендантах, гражданин Малышкин, и вот бесславный конец, а все потому, что свято поверил ему!» — Усков перевел взгляд на улыбающегося Сталина и громко произнес:

— А нет, Степа, надо себе и только себе верить! Давай вставай, нового коменданта угощай! — Затушив окурок об стекло буфета, за которым поблескивал глаз отца народов, Григорий начал трясти за грудки всхрапывающего хозяина дома.

— Поди за мной! — Степан вышел, шатаясь, во двор, сорвал с себя рубаху и попросил облить водой, которая стояла в ведрах на крыльце. Григорий одним взмахом опрокинул студеную воду на крепкую широкую спину на большую голову с крупными залысинами, склоненную к новым яловым сапогам.

Вечеряли за столом при открытых ставнях с традиционной закуской из грибков да картошкой с тушенкой из комендантских запасов, запивая брагой. Всю водку Малышкин выпил до этого. Марья ушла по велению мужа топить баню.