Возмездие (Повесть и рассказы) - Старовойтов Валерий Иванович. Страница 15

— Слышишь, на меня зла не держи. Я ведь знал, что все это рук Долгих. Он зверь, а не человек, но что он ординарца хлопнет прилюдно, да по тебе пройдется, истинный крест, не знал! — Григорий плеснул в граненые стаканы браги. — Ядрёная она у тебя. Ну, будем, за лучшее впереди!

Малышкин, набычившись, уперся кулаками в стол, начал проговаривать каждое слово. Сначала Ускову даже показалось, что Степан Кузьмич говорит, словно хочет закрепить в своей памяти картины из ненавистного для него прошлого:

— В конце июня прибыл долгожданный пароход «Мельник», только не с продовольствием, а с тремя сорокасаженными баржами на буксире, полными спецпереселенцев. Весь народ был из Омской области. Плыли они сначала по Иртышу, потом по Оби и Васюгану целый месяц. Преобладали женщины, старики, подростки и дети. Их мужики были приговорены от десяти до двадцати пяти лет! — Хозяин дома, опрокинув в себя очередной стакана браги, снова заговорил, и Григорий понял, что в словах Степана нет даже намека на покаяние:

— Мы радовались приходу парохода, так как это нас спасало от голода! Это кулацкое отродье, как известно, люди хитрые и вдобавок жадные. Они имели способность на всякие махинации, враги народа одним словом! При выселении они сумели захватить с собой немало продуктов, муки, сухарей и крупы свыше разрешенных норм питания на каждого едока. За счет этих излишков мы избавились от проклятого голода. В этой экспроприации я преуспел! — Хозяин дома усмехнулся и снова выпил: — За что был и назначен комендантом. Это уже опосля, в 1930-м году, ссыльный доктор проклятый, видимо, отомстил; укол жене и дочурке поставил; они враз и померли! Я его спьяну потом удавил на хрен, понимаешь?!

Бычья голова повернулась в сторону Ускова. В красных глазах стояла злость нелюдя, оборотня. Жирные волосы прилипли к мокрой залысине, а сам Малышкин был настолько противен, что Григория охватило чувство омерзения. Ему хотелось грохнуть сальную рожу в миску с грибами и уйти, но останавливала мысль о том, как сволочь напротив увела от него любимую девушку! Григорий ждал продолжения рассказа… Неожиданно у Степана полились горькие слезы, и он заплакал, рухнув на стол, а потом, захлебываясь брагой и соплями, просто завыл:

— Мне в районе было приказано разместить таких, как ты, с таким расчетом, чтобы в один будущий поселок разместить приблизительно сто семей, желательно, чтобы земляки были. Ну, это к тому, чтобы не враждовали, и по-соседски, так сказать, соответственно и план гнали. Нужно было определить пригодную для разработки под посев землю. Наша комендатура должна была разбить участки для 30-ти тысяч семей в радиусе 300 километров. Вот так я и оказался по приказанию партии в Парбиге, тут и Марью встретил. Как видишь, сошлись, хотя она меня и не любила никогда, но голод сильнее, чем любовь! Отоварку для начальства почувствовал уже?! Вот, то и оно, сытный хлеб всему голова, а не шуры-муры там под подолом.

Малышкин протянул стакан в сторону гостя.

— И что потом?

Усков налил и себе из опустевшей четверти. Не чокаясь, выпил и захрустел капустой. Степан вытер рукавом глаза, кинул в рот кусок сала и, медленно прожевывая, начал спокойно, почти тихо рассказывать:

— А потом сюда пришла первая баржа. На берег сошло мужиков десять или девять; походили, осмотрели местность; возвратились на баржу и категорически отказались выгружаться. Орут, ****ь, мол, одни болота и пригодной земли тут нет. Народец на барже и зароптал! Нас из начальствующего состава всего трое: со мной боец безусый с винтарем да землеустроитель из района. Супротив нас, понимаешь, человек пятьдесят здоровых мужиков, да их отцы, да сваты, тоже, я тебе доложу, еще те старички бородатые, сытое и здоровое кулачье одним словом! Я повторил команду выгружаться, они ни с места. Дали гудки, тоже не помогает. Пошел на баржу, спрашиваю: «В чем дело, почему не выгружаетесь?» Орут, суки: «Нам все равно, чем от голода мучиться, лучше сразу умереть. Нас привезли сюда на медленную смерть, проедим то, что есть с собою, и подохнем, как мухи. Так лучше потопите всех сразу. Мы заодно и вас потащим с собою, будем подыхать, так вместе».

Малышкин, повернувшись к кровати, достал из-под матраса бутылку водки и начал разливать по стаканам:

— Чего оставалось делать? Понял тогда я, что люди говорят совсем серьезно, нужен какой-либо выход. Пробовал пригрозить тем, что повезу назад в комендатуру, а это их только обрадовало. Тогда я предложил разбить их по группам и расселить на разных участках по десять семей. Дал распоряжение выделить двенадцать старших и чтобы они пришли на буксир со списками своего «десятка». Капитана предупредил, чтобы по моему сигналу быстро отцеплял баржу, выходил на середину реки и стал на якорь.

Степан выпил и начал шарить по столу в поисках кисета. Вошла Мария, настежь распахнув дверь в сени:

— Надымили, хоть топор вешай. Ты что, у нас теперь жить будешь, гражданин начальник? — Увернувшись от руки супруга, который хотел хлопнуть по выпяченной заднице, вышла в сени, гремя ведрами.

— Вот стерва! А ты, правда, того, жениться на ней хотел? — Едва удержавшись на табурете, спросил пьяный Малышкин.

— Хотел да перехотел, валяй дальше и не усни тут, а то точно на сеновал позову твою благоверную! — Усков махнул стакан браги и начал обгладывать селедку.

В воспаленном мозгу Степана вставали одна за другой картинки того самого дня, который он считал последним в своей жизни, потому и не слышал непозволительной дерзости Ускова. В другой раз он бы без промедления всадил ему нож в шею за такие слова о жене. После доктора, которого он задавил собственными руками, смертного греха для внука попа, воспитанного в церковном послушании, больше не существовало.

— Так вот! Через полчаса эти двенадцать перелезли на буксир. Принял их в носовом кубрике, так, кажется, называется у речников. Караульный незаметно встал снаружи в дверях, а я начал переписывать фамилии «делегатов». В это время тронулся буксир. «Парламентарии» вздрогнули, бросились к иллюминаторам и видят, что баржа отцеплена. Они оторопели, я за наган и по трапу к железной двери, открываю, а там уже затвор винтовки щелкает и картина маслом. Буксир развернулся и посреди реки становится на якорь. Ну, я мужикам внемлю, известное дело: «Довольно нервы трепать представителям законной власти. Пусть баржа остается с вашими бабами да стариками с малыми детками, а мы в комендатуру, там оформим на вас материалы за неповиновение власти, за срыв перевозки спецпереселенцев. Дело отправим в Томск, и будет судить вас уже пролетарский суд под высшую меру!» Сразу трое упали на колени и стали просить не губить их ради детей, все как один стали просить разрешения разгрузиться. Я дал полтора часа на разгрузку, трех оставил на буксире заложниками, а других переправил на лодках организовывать разгрузку баржи.

— Ясно! Молодец, как у вас там, товарищ Малышкин? — Усков похлопал хозяина по плечу. — Все это и без тебя знаю, раз пять эту историю от нашего брата слышал. Только ты мне не товарищ и завтра все по форме, как полагается, дела-то передай в конторе, и не забудь список своих людей-доносчиков, которых ты прикормил с партийных харчей.

— А вот тебе! — Малышкин поднялся, выкинув вперед кукиш. — Я еще в органах, приказ не пришел об увольнении, а может, и в тайге затеряется по дороге, вот тогда я с тобой про товарищей и погутарю!

Хлестким ударом Григорий сбил хозяина с ног и вышел в сени, где обхватил испуганное лицо Марии руками и страстно поцеловал чуть приоткрытые губы, пахнувшие черемухой.

Глава 4

Погожее теплое утро радовало. Свежо после ночного дождя; в воздухе витали запахи полевых цветов; наливался дикий ранет и жужжали пчелы. Тимофей умело ворошил скошенную траву, поворачивая ровный слой шуршащей зелени клевера и люцерны на другую сторону.

«Через день уже можно будет и грести, ежели Господь даст».

Парень перекрестился и задрал голову к небу, сощурившись под яркими лучами солнца.