Сказка наизнанку (СИ) - Соло Анна. Страница 16

А вот Свит был совсем не таковский. С соседями он не знался, а те его сторонились, шушукались за спиной. Только ему люди были без надобности. Он, если вдруг выдавался свободный денёк, залезал себе на сено с книжкой или просто так, и валялся там тихонечко, думал о своём. Я быстро усекла, что его тогда беспокоить не надо, ему самому с собой хорошо и не скучно. Сунешься же не ко времени — ничего приятного не услышишь. Ещё он любил смотреть, как я стряпаю. Только мне, чтобы доставить ему удовольствие, приходилось прикидываться, будто я того не замечаю. Конечно, упрям он бывал по мелочам, но мне-то уступить ему было не сложно. Поспорим, бывало, я скажу, как думаю сама, а настаивать на своём не стану. Он пошумит, поругается, а там глядишь — сделает-то по-моему. А ещё было кое-что, чего я, живучи среди этлов, совсем не ценила. Свит не вонял. Притаскивал из колодца воду и мылся на дворе каждый день, хоть Корвин и смеялся над ним. И за бельём следил. У Свита нижние порты и рубахи все были дорогие, хорошие, он мне их в речке мыть не позволял, отдавал раз в седьмицу специальной тётке в портомойню. А на ночь у него вообще велось отдельное барахло. Он и мне строго-настрого наказал в одёжке в постель не лезть. Купил рубаху, да такую красивую… Я б на выход носила, а Свит сказал — будешь в ней спать. Ну, я подумала: мне-то не жаль, если ему приятно. И я, пожалуй, поняла, почему Свит обратил на меня внимание, и зачем то и дело нюхал мои волосы. Когда я жила в лесу, от меня и пахло лесом. В городе-то по-другому запахло, пришлось начать мыться и мне.

Я спросила у Свита: если они с Корвином такие разные, то почему и зачем живут вдвоём? Он только вздохнул и ответил:

— Должен же кто-то приглядывать за этим разгильдяем. Сама видишь, он, если не на службе, нагрузится самобулькой и давай кулаками махать, а дальше как повезёт: либо в лазарет, либо под стражу. Я хоть его, если что, придержу, не дам наломать дров.

Раз, когда Свит задержался в крепостице, спросила то же самое у Корвина. Он мне ответил так:

— Ну, должен же кто-то следить, чтоб этого малахольного на конюшне не пришибли. Он ведь если у кого лошадь плохо чищена или, не дай Маэль, со стёртой спиной — плешь проест.

— А что, прежде колачивали?

— Бывало. Ребята сперва пытались его припугнуть, чтобы не так цеплялся. Но он же упёртый, а когда насчет коней — вообще хуже занозы в заднице… Так и ходил весь в синяках, но от своего не отступился, и что важно — к командирам жаловаться не бегал. Ну, народ со временем его зауважал, стал прислушиваться. А теперь уже и побаиваются лишний раз задевать. Знают: я, если что, вмиг физиономию подправлю.

Тут мне стало любопытно, каким Свит был раньше, когда ещё только пришёл в гарнизон. Спросила. Корвин задумался, взъерошил волосы.

— Каким был? Да ничего особенного из себя не представлял. Ну, конечно, видно было, что он не из простых: тихий, чистенький, грамоте учён… Одно слово — барышня. Во взводе над ним посмеивались, но так, слегка, потому что он был парень годный: дневальных зря не шпынял, к нужникам при проверках сильно не придирался. И если вдруг кого в драке покоцают, все знали — к нему можно, подштопает и взводному не настучит. Но это всё было до того, как Свит прогулялся в Торм.

— А это что ещё за история?

— Да так… Я думал, ты знаешь. Это было кругов пять назад. Раз в жизни парни из Рискайского взвода позвали его с собой на пьянку в Торм, а он там возьми и потеряйся. Рискайцы его искали, пол Занорья прочесали частым гребнем. Ротный со старшим целителем на пару им чуть башки не пооткручивали. Думали, всё, сгинул паренёк. А он почти через две седьмицы нашёлся сам. Представляешь? Две седьмицы в Торме без оружия и снаряги… Вот тебе и барышня. Только крыша у него с тех пор поехала знатно. И похоже, что он, пока там шлялся, чем-то заболел.

— Почему ты так думаешь? — насторожилась я.

— Видела у него такую большую плоскую флягу? Там не самобулька, нет. Это какая-то другая дрянь. И Свит к ней прикладывается только когда ему основательно сплохеет. Ну, ты, наверное замечала: сразу вредный становится, как три зубатки, и ничего не жрёт. Но это только если у него пойло кончается. Тогда он выберет ночку потемнее и идёт в лес. Иногда возвращается быстро, и уже сразу на человека похож, но чаще несколько ночей по Торму лазит. Лучше в эти дни к нему особо близко не подходить.

— И часто он так?

— Не знаю. По разному. В последнее время уж точно чаще, чем в начале. Но это ещё зависит и от него самого. Подлечится вовремя — так и ничего не заметно. А вот если вдруг начнёт чудить… Знаешь, Свит когда с тобой познакомился, вообще распустил хвост. Говорил, брошу пить смолку, заживу, как нормальный человек… И ведь действительно, бросил. Только к Ящеру в задницу его такого нормального! Уже через две луны от него стонал весь гарнизон. Веришь, даже командиры шарахались, как от чумы, так всех достал. Нехорошо, конечно, но многие вздохнули с облегчением, когда Свит сорвался и опять начал смолку хлебать. Он думал, ты погибла во время того безобразия в Раздолье.

— А сейчас? Ты не знаешь, он по-прежнему пьёт эту свою смолку?

— Вроде, да. И знаешь, Рыжик, пожалуй, так гораздо лучше, — и Корвин, задумавшись, замолчал. Я тогда его спросила:

— Ты сам-то давно служишь?

— Ага. Девятый круг. Я счастливчик: столько раз бывал и в лесных стычках, и с поморийцами — и ни царапины. А если бы не Свит, меня бы уже давно закопали. Он мне такую дырищу в спине залатал… И никому ничего не сказал. Держал в лазарете сколько надо, а в журнале писал — понос.

— Это тебя в бою так?

— Да не, какое там. В кабаке, по пьяни. Так что Свит и не обязан был со мной нянькаться. Но вот поди ж ты, вылечил, и с тех пор я как заговорённый, — и Корвин мечтательно улыбнулся, — Надо б выйти в отставку, пока цел, жениться и открыть кабачок. Где б ещё девку подходящую найти… Вот за что, спрашивается, этому белозорому бродяге такое везение? Где он тебя раздобыл?

— В Торме, — тихонько ответила я, — В Торме. Как в сказке, на охоте поймал.

Новая жизнь

Хлябь приходит после суши каждый круг, но всякий раз она наступает, когда не ждали. Небо уж давно нависало тучами, а Корвин, выезжая по утрам за ворота, по-прежнему с уверенной улыбкой говорил: "Не, до вечера не польёт," и Свит, серьёзно кивнув, добавлял: "Рано ещё. Не сегодня." И я тоже думала: "Ещё не сегодня". Но о своём. Совсем скоро был должен родиться сынок.

Лазить по лестнице становилось всё тяжелей. Таскать воду в дом и навоз на поганый двор Свит мне строго-настрого запретил, так что целые дни напролёт я теперь просиживала в нашей каморке, глазея в окно да готовя приданое малышу, и только к вечеру спускалась вниз, к очажку. Устав от тяжести, бессонницы, вечной изжоги и болей в спине, я всё ждала: уж скорей бы родить. Потом и ждать перестала. Сделалась вялая, как хлябья туча, погрузилась в какую-то сонную одурь. Только, бывало, сползу с чердака, присяду под навесом, глядь — а уж темно на дворе. И мыслей в голове никаких. Под конец малыш тоже притих, ворочался мало, словно силы копил. И вот, однажды поутру я выглянула за ворота проводить своих в крепостицу и вдруг поняла: пора. И сказала:

— Сегодня.

Свит поглядел в небо, вздохнул, и стал крепить к седлу свёрток с плащом.

А Корвин только улыбнулся:

— Вот чо вы, маги, за противный народ? Пускай бы ещё хоть пару дней сушь постояла. Жуть до чего неохота мокнуть.

И они уехали. А в уличную пыль упали первые капли дождя. А мой малыш стал проситься на Маэлев свет.

Страшно мне не было. Я тогда уж не раз видала, как рожают кошки, собаки и козы, и думала, что хитрого в том ничего нет. И что дома совсем никого — так оно мне показалось даже лучше. На глазах у Корвина или Свита мне было б не по себе. Хотелось быть совсем одной, словно в глухом лесу. Всю вялость и сон сразу как ветром сдуло, и, чувствуя, как с каждой схваткой дитя продвигается к выходу, я думала: хорошо, уже скоро. Эх, и глупа ж я была! Не знала ещё, что родить — непростая работа. Что любая помеха на пути ребёнку будет наказана болью. Что скоро буду не знать, куда себя деть, лишь бы хоть чуть, хоть на миг отпустило. Что придёт пора, когда буду думать только одно: когда ж это кончится. Что буду от бессилия слёзы лить и думать: хоть бы Свит пришёл и помог… А потом вдруг всё получилось. Ребёночку-то тоже тяжело на свет рождаться. Пока каждый из нас только о себе думал, дело на лад не шло. А вместе — повело, как волной, сразу стало понятно, что делать. Я перекинула через дверную ручку крепкий рушник, ухватила его за концы, сама села на корточки, поднажала раз, другой, и сынок выскользнул из меня прямо на пол. Вот только невдомёк мне было: почему столько крови? Я хотела было встать, но лишь поднялась, в глазах потемнело, и меня словно смыло в холодную, тёмную реку с головой.